Голод - Нурдквист Лина - Страница 26

Спокойно ли я дышала с нашей последней встречи? Слышала ли сердцебиение? Сделала ли я кому-то что-нибудь плохое? Пугают ли меня внезапные звуки? Были ли у меня фантазии?

– Все хорошо, – отвечала я каждый раз. – Страхи пропали, никаких фантазий.

Нет, я не пряталась от учительницы, когда не знала ответа. Нет, я ничего не портила своим одноклассникам. Нет, больше не убегала в лес в разгар работы только от того, что увидела кровь, когда забивали свинью. Я неврно шевелила пальцами ног в ботинках. Судорожно сглатывала, поглядывая на дверь. Доктор что-то писал, ногти у него были розовые и ровные, давно эти руки не делали никакой работы. Ручка скрипела по бумаге. Если он вставал, чтобы достать с полки книгу, длинные полы сюртука трепетали вокруг его ног, словно паруса на чужой мачте.

Спустя полчаса мы обычно снова оказывались на улице. Две коричневых коробочки с таблетками. Новый визит в следующем квартале. Под большим каштаном я подбирала коричневый трофей и бежала за отцом, который спешил уйти подальше от подъезда. Всю дорогу до дома он покашливал и поправлял картуз – становился нормального размера, только когда мы уже подъезжали к деревне.

Всю дорогу я тосковала по дому, но, стоило нам вернуться, как мне уже хотелось уехать. Когда все толпились вокруг, чтобы поглазеть на меня – шум, гам, много народу, я пряталась от них. Мама и остальные смотрели на меня такими глазами – явно догадывались, что я солгала доктору и что меня надо посадить под замок. Когда они думали, что я не слышу, то обсуждали между собой, что надо осторожно, не нагнетать, не брать меня с собой туда, где могут быть резкие звуки. Однажды я убежала прямо в лес и заблудилась. Сначала я просто неслась напролом, не обращая внимания на ветки, хлещущие по лицу, и кусты, дерущие колени. Я не знала, куда бегу, просто неслась наобум, не останавливаясь. Ноги сами несли меня вперед, стопы отрывались от земли – по склону, все дальше и дальше.

Моему бегству положил конец корень. Удар в лицо. Щека горела, издалека до меня доносилось агрессивное гавканье не то собак, не то потревоженных косуль. Косули питаются растениями, а кто питается косулями? Медведь? Росомаха? А вдруг они убьют меня? Кто-то завыл. А тут вообще волки водятся? Если они погонятся за мной, то легко догонят. День брел мимо среди облаков, стал клониться к вечеру, не заботясь о моем пульсе, слышном только мне. Монотонные звуки среди деревьев. Длинные, узловатые пальцы, тянущиеся ко мне сверху.

Именно тогда мы с Овчаркой познакомились по-настоящему. Она выросла передо мной, словно всегда находилась именно в этом месте. Не тень, а живая плоть с неповторимым взглядом, внимательным, мягким и чуть усталым. Она оглядела меня, подошла ближе, обнюхала меня. Я улеглась рядом с ее мягким, поросшим шерстью телом. Запустив пальцы в ее пушистое тепло, я уснула и унеслась прочь.

Несколько часов спустя меня разыскал отец. Я лежала и спала в двух шагах от тропинки.

– Кора, малышка! – воскликнул он, когда разбудил меня. – Как мы тебя искали!

Он будет сердиться на меня? Может быть, и нет, если я сделаю его большим, а себя маленькой.

– Я заблудилась! – заплакала я, цепляясь за его куртку. – Я потерялась, меня могли съесть! Не знала, где я нахожусь!

Он не рассердился. Поднял меня на руки, погладил по волосам.

– В лесу нельзя заблудиться, малышка Кора, – сказал он, ведя меня в сторону дома. – Просто не всегда идешь туда, куда бы хотелось, но это не самое страшное.

Овчарка слилась со стволами деревьев, но я чувствовала, что она следует за нами по пятам. Отцу я о ней говорить не стала – знала, как он тогда на меня посмотрит. После того раза мне снова захотелось заблудиться, но вместо этого меня снова отправили к доктору Турсену, потому что я опять сбежала, и наверняка еще и потому, что Лива застукала меня, когда я открутила колесо на автомобиле хромого Юхана, чтобы он не мог приехать назад и привезти нам полиомиелит. Хотя в конце концов я все же заблудилась: попала сюда.

Все эти дни, когда я делала нескончаемые дела здесь, в кухне Бриккен, или бродила без дела наверху, вместо того, чтобы сидеть свободно на каменной стене с соломинкой во рту. Месяц за месяцем. Много лет подряд. Всегда эта каменная ступка стояла между нами на столе, словно якорь времени. Однажды я попыталась ее переставить, но Руар снова поставил ее на стол между нами.

– Она стоит здесь, – проговорил он.

В последние десять лет комната стала наэлектризованной, разве этого не заметила хозяйка, которую все так любили? Порхающая здесь внизу, как серафим, пока я сидела на сквознячном чердаке, словно ведьма. Электрический разряд, перебивающий запах свежеиспеченного хлеба. Звяканье металла в мерном гудении стиральной машины. Все время эти разговоры – всем здесь должно было быть чертовски уютно. Я слышала, потому что деваться было некуда. Мечтала уехать, найти свое счастье. Мечтала о чем-то другом. Ведь я здесь только из-за записей доктора Турсена в карточке, из-за того, что моя мать и Лива говорили о Норрфлю. Потому что мне нужно было выйти замуж, взять себя в руки и заботиться о своей семье. Обычная, самая обычная. Селедка с картошкой. Белье и прищепки. Собственные шкафы на кухне и, со временем – мое тайное пространство позади пачки с мюсли. Постепенно я пустила корни в этом доме, выучила, каких половиц лучше избегать. Думала, что бывает и хуже – как у моей сестры, которая попала в Оккельбу и родила за шесть лет пятерых детей. Как в Норрфлю. Поэтому я дышала ровно, готовила еду, раз за разом мыла одну и ту же кастрюлю, улыбалась, склонив голову набок, выслушивая истории Бриккен. Я дышала затхлым воздухом над картофельной запеканкой, а Даг только ухмылялся и пачкал все вокруг. Каждый раз, проходя мимо, Руар нежно прикасался к руке Бриккен.

Прикоснись ко мне, Даг.

Интересно, я бы очень расстроилась, если бы он умер?

Потом, когда это случилось, я не сильно горевала, но в тот момент ответить на свой собственный вопрос не могла.

Унни

И у сосны дни сочтены

Кто бы мог подумать, что дерево упадет от ветра – такое мощное дерево рухнет, и его не так просто будет поднять. Когда все равно уже поздно. Наше время на земле. Без предупреждений, без ручательств.

Должно быть, в тот день шел дождь, хотя я помню, что земля была сухая. Почти зима. Я ушла с корзиной в лес, чтобы разыскать последние рядовки и вороночники, собрать бруснику и приправ для супа. Мощные деревья защищали меня от порывов ветра, и помню, как подумала: трудно представить себе, что и у сосны дни сочтены. Мимо пронеслась белка, спешащая по своим делам. Зашуршали ветки осины, с ее верхушки смотрела на меня ворона с блестящим черными крыльями. Такое противоречивое чувство: взгляд равнодушный, но она так пристально смотрела на меня своими глазами-пуговками, что мне сделалось не по себе.

В кустах притаилась косуля. Ее карие глаза встретились с моими зелеными. У меня не было ни ножа, ни оружия – мы могли остаться друзьями. Некоторое время мы стояли, глядя друг на друга, потом косуля разрушила очарование момента и убежала. Как раз в ту минуту я почувствовала биение крыльев бабочки под пупком. Приложив руку к животу, я стала ждать. И вот снова! Новое шевеление! По пути домой я шла по тропинке, пританцовывая, не могла дождаться встречи, чтобы рассказать Армуду.

Так давно это было. Подумать только, я до сих пор помню все так отчетливо.

Все воспоминания того дня так глубоко отпечатались. Перед своим внутренним взором я вижу тебя и твою младшую сестру Туне Амалию среди холодной травы, где вы стояли с обветренными красными лицами, когда я вернулась домой, и смеялись, глядя друг на друга. Вы изо всех сил пытались распутать нитки на своем воздушном змее, сделанном из наволочки, и хихикали. Ваши лица были усыпаны веснушками, как небо звездами. Когда вернется Армуд, вы наверняка попросите его побегать с вами. Я двигалась упругим шагом, вся переполненная косулей, вороной, белкой, трепетанием под пупком и вашим смехом.