Главред: назад в СССР (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 8

— Если преступления нет, то это вовсе не значит, что оно не планируется! — я был возмущен. — Может, это угроза? Как черная метка! Вдруг эти психи от коз перейдут к человеческим жертвоприношениям?

— Семеныч, вот ты разошелся, — попытался меня успокоить Бульбаш. — Какие жертвоприношения? Здесь? В Андроповске?

— Смотрите, тут кинжал, — неожиданно воскликнул Леня, который в поисках удачных ракурсов отошел довольно-таки далеко от изначального места съемки.

Мы с Бульбашом закончили перепалку и одновременно вместе с Соней повернулись к нему. Фотограф стоял, наклонившись, над кучей прелой листвы под кладбищенской яблоней, и что-то брезгливо, но сосредоточенно рассматривал. Я с неожиданной для доставшегося мне обрюзгшего тела ловкостью подбежал к нему и посмотрел туда, куда он указал пальцем.

Среди начавшей разлагаться листвы и впрямь затерялся кинжал. Короткий и загнутый, словно звериный коготь. А вертикальная рукоятка, как у штопора для открывания бутылок, напоминала формой то ли морского конька, то ли…

— Это что, черт? — удивленно воскликнул Бульбаш, подойдя поближе и тоже наклонившись.

— Нет, — рядом встала Соня. — Это демон. Похож на те статуи, которые в детском доме…

— В поселке Лесозаготовителей? — понимающе уточнил Фельдман.

— Ага, тот самый, — кивнула девушка.

В моем времени поселок Лесозаготовителей давно расселили. А детский дом из старой усадьбы переехал в новое здание после пожара, который случился в конце восьмидесятых. В две тысячи двадцать четвертом от старого дворянского гнезда остались только стены с рухнувшими перекрытиями… Никто там ничего путного не делал, и усадьба больше тридцати лет просто гнила, разрушалась, превращаясь в очередной памятник человеческому бескультурью.

— На нем кровь, — отметил я, аккуратно раздвинув ветви подобранной поблизости палочкой.

Кривой кинжал с рукояткой в виде оскалившегося демона выглядел и впрямь мерзко. Судя по всему, именно им и убили несчастную козу, а потом выбросили в мусор немного дальше от места преступления, явно понимая, что милиция такое дело расследовать не будет. Во всяком случае сыщики вряд ли искали бы по всему кладбищу орудие убийства козы. В какой-то мере их можно было понять — выглядело все это отвратительно, но не опасно. А вот портрет человека в миниатюрном гробике — это попахивало либо чертовщиной, либо идиотизмом с бытовой магией, либо…

— Соня, позвоните в милицию, — обратился я к девушке. — Пусть выезжают и собирают улики, раз опростоволосились. Кровь точно нужно на экспертизу.

— Жень, может, я лучше сбегаю? — предложил Бульбаш. — Чего девчонку гонять? Только две копейки дай.

И снова я чуть не попал впросак. Если в редакции пусть даже образца восьмидесятых мне было все в целом знакомо, то «в поле» приходилось быть гораздо внимательнее. Как Сонька должна была позвонить? Только по таксофону, которого на кладбище явно нет. Значит, надо бежать к выходу — он либо на автобусной остановке, либо у ближайшего магазина.

Я похлопал по карманам пиджака, нащупал тугой кошелек, вытащил и раскрыл его. Несколько трешек, червонец и четвертак — бумажные двадцать пять рублей. В другом отделении как раз нашлась мелочь: гривенники, пятачки и копейки. Я отсчитал Бульбашу несколько монет на таксофон, и он резвым кабанчиком, несмотря на свой возраст, побежал к выходу с кладбища.

А мне становилось тревожно. Только бы мой ностальгический сон не превратился в кошмар.

Глава 6.

Милиция приехала быстро. Не успел вернувшийся Бульбаш выкурить вторую сигарету, как на границе слышимости скрипнули потрепанные колодки. Захлопали тяжелые дверцы — судя по кондовому звуку, явно «козлик». А вскоре и сами гости пожаловали: грузный мужчина в милицейской форме и трое парней, одетых по-граждански. Один из них выделялся темной курчавой головой и усами, за которые в двадцать первом веке его обвинили бы в старомодности, а в этом времени такой образ считался довольно стильным.

— Здорово, Григорьич, — Бульбаш протянул ладонь милицейскому начальнику, и они обменялись крепким рукопожатием.

— Привет, Виталий Николаевич, — пропыхтел тот, и я понял, что это и есть капитан Величук, знакомый моего подчиненного.

— Евгений Семенович, рад приветствовать, — офицер поздоровался со мной за руку. — Так что у вас тут случилось? Звонит мне Бульбаш, приезжай, говорит, тут какие-то бандитские метки…

— И не только, Платон Григорьевич, — я перехватил инициативу. — Ваши молодцы не все улики собрали. А мы нашли еще один маленький гробик и кривой кинжал с фигурной рукоятью. На нем кровь, надо бы экспертизу провести…

— Да козья там кровь наверняка, — поморщился Величук. — Но ты прав, Евгений Семенович. Апшилава, почему нож пропустили?

— Виноваты, товарищ капитан! — бодро ответил усатый милиционер, судя по всему, следак. — Исправимся. Сизов с ребятами уже едут.

Словно в доказательство его слов послышался мерный гул двигателя, скрип колодок и хлопанье дверцами. Это уже какая-то другая машина, побольше. Если я правильно мыслю, и милиционеры действительно зашевелились, то на ней должны приехать криминалисты.

— А вы, значит, бдите, товарищи журналисты? — Величук упер руки в боки и с серьезным видом окинул взглядом окрестности. Как будто военачальник, приехавший на позиции.

— Бдим, — подтвердил я, — еще как бдим. А то как бы серийника не… пробдеть.

Милицейский капитан уставился на меня со смесью подозрения и недоумения. Потом на его лице отразилось понимание, и он расслабился. Капитан Величук явно был из тех советских милиционеров, кто находился на своем месте. И благодаря таким неравнодушным мужикам правоохранительные органы в то время были опорой граждан. Сейчас бы, в нашем двадцать первом веке, таких побольше.

— Леня, сделай пару кадров, только без постановки, — попросил я, и Фельдман, с готовностью кивнув, принялся настраивать фотоаппарат.

— Это зачем? — спросил Величук, но скорее с любопытством.

— Советская милиция за работой, — ответил я, и тот махнул рукой.

— Тогда лучше не меня, а вон ребят, — Величук указал на усатого курчавого Апшилаву и двух его коллег, видимо, оперативников. — И Сизова с другими экспертами.

В этот момент к могилам как раз подошел колоритный дядька в жилетке-разгрузке с многочисленными карманами. Голова его блестела тщательно выбритой лысиной, а на щеках густились моряцкие бакенбарды. Следом за ним шли менее яркие парни и одна серьезного вида женщина. Поздоровавшись со всеми, они выслушали сжатый рассказ капитана Величука с моими дополнениями, после чего рассредоточились по месту преступления.

Один из парней, высокий, с длинным костистым лицом и рыбьими глазами, расчехлил фотоаппарат, почему-то недобро глянув на Леню Фельдмана. Второй вместе с женщиной направился к яме с мертвой козой. Закипела экспертная работа, и Величук, вежливо извинившись, попросил нас покинуть кладбище. Я взял с него слово, что он будет держать нашу газету в курсе дела, и пообещал отдельно отметить профессионализм андроповской милиции. Так скажем, умолчать о том, что дополнительные улики нашли мы, журналисты.

— Леня, как вернемся в редакцию, сразу же проявляй пленку, — сказал я уже в машине. — Соня, Виталий Николаевич — вы работаете над статьей вместе. Как только будут готовы снимки, разыщите женщину с фотографии в гробике. Пообщайтесь с ней, выясните, кто и зачем мог с ней так поступить. Я так понимаю, что она не имеет никакого отношения к семье тех, кому в могилу кости подсыпали?

— Нет, — подтвердила Соня. — На фотографиях точно не их родственники.

— А это вы, позвольте уточнить, откуда узнали? — я повернулся к девушке.

— Знакомые знакомых рассказали, — улыбнулась она. — Город-то маленький.

— Отлично, — я кивнул. — Продолжайте отрабатывать контакты… То есть общайтесь со всеми, кто может сообщить массу интересного. Или даже чуть-чуть, но по делу.

— Поняла, — серьезно ответила внучка военкора.