Монстры под лестницей - Воджик Хельга - Страница 40

– Может, повторить? – смеется он, когда я в очередной раз втягиваю воздух из стакана, гоняя несчастные капли растаявшего мороженого.

– Спасибо, мистер, – смотрю на него из-под бровей как можно выразительнее. – Много сладкого вредно.

Я чертовски доволен своей шуткой. А как Усач приторно сладко улыбается моей маме! Мне даже смотреть сахарно! Благо, она не отвечает тем же. Но мой разрушительный луч иронии проходит мимо.

– Какой разумный малыш, – этот суровый детина, под два метра ростом, назвал меня «малышом»!

Минус стопятьсот очков в репутацию. Немедленно и бесповоротно. Вновь втягиваю воздух в стакане. Теперь даже официантка на нас смотрит. Посетителей, кроме нас, еще парочка, тоже какие-то чрезмерно рослые. Неужели деревенский климат способствует?

Кэр наконец-то улавливает напряжение. И нас всех спасает женщина в красном.

– Ваш заказ готов, – официантка ставит коробку с пирогом возле Кэр.

– Ну, теперь мы во всеоружии!

И вот я опять сидел в синем пикапе.

– А далеко до его дома? – задал я вопрос в пустоту, но, понятное дело, обращался к Усачу.

– В Амбертоне все близко, он живет по ту сторону Стрелы. Недалеко от того места, где мы с тобой впервые встретились.

– Стрелы? – нашелся мне тут старый знакомый.

– Да, город делится пополам, как пирог. Ваш дом на востоке, а его – на западе. В центре площадь. Стрела была меткой для прокладки железной дороги, и, хотя в итоге она прошла намного севернее, но название так и осталось. Говорят…

Тут зашуршала рация. Усач выключил радио и принял вызов.

– Придется отложить вашу поездку. Срочный вызов. Опять птицы пугают добропорядочных граждан. В последнее время они как безумные. Птицы, не граждане.

Усач усмехнулся:

– Надеюсь, пирог не пропадет?

– Знаете, – Кэр забарабанила пальцами по коробке с пирогом. – Приходите к нам на обед к пяти. И Незалса прихватите. Вы ведь знакомы?

– Конечно, знакомы – он всю жизнь на страже Амбертона проработал. Был шерифом, потом, как умерла жена, уволился, ушел в охранники в госпитале, а потом… – Усач запнулся. – Что и говорить, даже выйдя на пенсию, продолжает присматривать за городом…

– Незалс работал в госпитале? – я навострил уши.

– Да, много лет назад. Пока что-то не произошло, и он не оставил свой пост. Он одно время рассказывал всем про монстра, проклятие. Но тогда у него был сложный период. Потерял жену и ребенка, запил, чуть не разбился. В итоге оставил пост шерифа, месяц не выходил из дома. Но после. После стал оживать, устроился в госпиталь, а потом этот случай… До конца так и не оправился. Но он славный старик.

– А когда произошел этот случай? – предчувствуя неладное, я вцепился в водительское кресло Усача.

– Году в восемьдесят втором, тоже летом. Я тогда совсем мелкий был, как ты. И мы любили травить байки про монстра из ветвей, о котором бормотал безумный Незалс…

– Мне кажется, нам достаточно кошмаров, – Кэр дала понять, что стоит сменить тему. – Сегодня к пяти на ужин.

Усач повернулся к Кэр:

– С удовольствием приду. И Незался прихвачу.

– Я очень рада, – вот опять эта патока в голосе.

– Тогда и Марго пригласи, – буркнул я.

– Марго? – Кэр повернулась ко мне. – Конечно. Она все время о тебе спрашивала…

– Конечно, – перебил я. – Иначе кто будет готовить? Или это будет ужин из полуфабрикатов?

– Макс? – Кэр раскрыла рот. Ее глаза заблестели, и она отвернулась.

– Ничего не имею против полуфабрикатов, – Усач потянулся и включил радио, – особенно в приятной компании.

Кэр шмыгнула носом.

– Знаете, – Усач постучал в ритме песни по рулю, – у нас в Амбертоне не принято приходить в гости с пустыми руками. Так что я тоже приготовлю что-нибудь. Вот мне хвалили «Быстротели».

– «Быстротели»? – Кэр не смотрела на меня.

– Да, отличные тефтели в гуманной заморозке от Грина, – Усач заржал, как кукабара. – Я их варварски разморожу на гриле.

– Гуманная заморозка, – Кэр смеялась. – Звучит очень интригующе. Буду с нетерпением ждать.

Я бы с радостью выпрыгнул прямо на дорогу. Вот только это был урезанный четырехместный пикап без задних дверей. И все, что мне оставалось, – это молча страдать.

Усач не просто принес свои «быстротели», он еще и букет для Кэр прихватил. Гадких лилий. Знаете, моя мама никогда не любила лилии. Может, это было что-то личное, но они ее всегда вгоняли в тоску. А сейчас она благодарила этого усача за них!

– Не знаю, насколько уместны цветы, – пожал плечами Усач. – Просто хотел вас немного порадовать, – усы потянулись к ушам. – На случай, если быстротели не удались.

– Она терпеть не может лилии, – влез я.

– Макс! – одернула меня Кэр, принимая цветы. – Очень мило, шериф. Спасибо!

– А где мистер Незалс? – я вытянул шею, тщетно надеясь что-то разглядеть за широкой спиной нежеланного гостя.

– Странное дело, – нахмурился Усач. – Его не было дома. Только собака гавкала.

– Он не выходит без Графа, – хмыкнул я.

– Причин ломать дверь у меня не было.

– Может, вы плохо звали?

– Макс, – одернула меня Кэр. – Прекрати. Навестим его завтра.

Кэр приняла из рук вторженца цветы и тефтели.

– Занимайте места, я лишь поставлю цветы в вазу.

– Марго сказалась больной, – извиняясь, сообщила Кэр, водружая букет на стол.

– Так что смотрите, не отравитесь, – ехидно заметил я, на самом деле желая Усачу именно этого.

И вот передо мной стоит ваза с дурацкими лилиями, у Кэр в руках бокал вина, что притащил Усач, а на моей тарелке его гнусная тефтеля. Я душу ее вилкой, как клопа. Ковыряю нещадно и с особой жесткостью. Но не ем. Я не преломлю пищу с врагом. Моя мать мило беседует с этим навязчивым типом, который что-то вынюхивает. Тефтеля превратилась в лепешку на тарелке. Взрослые старательно этого не замечают.

– А можно значок ваш посмотреть? – вторгаюсь я в их разговор.

– Макс, мы за столом, – встрепенулась Кэр.

– Все нормально, – Усач протянул мне жетон.

Я повертел в руке увесистую блестящую бляху.

– Рук Войник, – прочитал я. – Вы в курсе, что Рук[20]– это грач? Любите птичек?

– Макс, прекрати, – шикнула Кэр.

– А еще это ладья, – улыбнулся в усы наш «гость». – Играешь в шахматы?

– Не с мошенниками, – парировал я. – Ведь «рук» – это еще и обманщик.

– Достаточно! – Кэр кинула салфетку на стол. – Что на тебя нашло?

– Это на тебя что нашло? – я выскочил из-за стола, так что бокал с вином опрокинулся, и кровавая лужа расползлась по белизне скатерти.

Я выбежал на лестницу и, перепрыгивая через ступеньку, добрался до второго этажа и замер, прислушиваясь.

– Мне лучше уйти, – говорит Усач.

Тебе вообще лучше было не приходить. Мысли шипят, раскаленные добела.

– Нет, – заявляет Кэр. – Он не должен себя так вести.

– Все нормально, он еще ребенок. Мы не знаем, что он пережил, – это Усач подлизывается. – Ему нужно время.

Никакое время тебе не поможет, Усач!

Я шарю взглядом. Спальня Кэр открыта, на кровати лежит ее альбом. Тот, что она прятала от меня. Тот, в котором что-то рисовала. Скорее всего, наброски кукол. Злость переполняет меня, я хочу уничтожить ее работы, порвать, расквитаться. Как она может любезничать с Усачом? Он ведь не мой отец! Он никогда не сможет им стать. Кэр – гнусная предательница!

Вот альбом в моих руках.

– Прости, я сейчас, – должно быть, Кэр встает из-за стола.

У меня мало времени. Я открываю альбом и с ужасом смотрю на страницы. Вороньи клювы, безглазые лица, звериные оскалы, руки-ветви. Я переворачиваю листы, и с каждого разворота на меня смотрят монстры. Те самые монстры, что приходят во снах. Вот лица с ползущими из глазниц жуками, а вот пауки, свившие кокон-кокошник на голове грустной девушки, паутина фатой падает до ее пят, а кисти рук парят отдельно двумя тонкими мерзкими пауками. Я судорожно сглатываю, но не могу перестать смотреть. Еще разворот, теперь передо мной алтарь и хоровод черных силуэтов вокруг. Черные балахоны скрывают тела, но из-под них выходят узловатые корни, стелятся по земле уродливыми щупальцами. Сверху черный круг, словно наклоненная чаша. Из нее вниз течет вязкая струйка, замершая на полпути до алтаря.