Монстры под лестницей - Воджик Хельга - Страница 12

Глава 7

Мертвецы и вороний погост

Хоть поиски в библиотеке и не принесли ничего, кроме пыли (про клещей я старался не думать), я планировал вернуться туда и попытаться отыскать Шутиху. Но не сегодня. Сегодня я шагал в компании старика и огромного пса в самое зловещее и таинственное место любого города. Туда, куда никто не хочет попасть, и откуда, попав, уже не уйти.

Городское кладбище. Мрачное, суровое и страшно притягательное. Это точно будет настоящим приключением.

– Знаешь, малец, – рассмеялся дед. – Как-то не собирался я туда пока.

– Вы меня доведите, а дальше я сам, – Бравый Макс иногда слишком самонадеян.

Старик хмыкнул, а я, выждав пару секунд, спросил:

– А про клещей – правда? – эта мысль просто не отпускала меня.

– О да! – старик остановился, оперся на свою палку и прошептал. – Была одна история. Жуткая, как уханье совы в полночь, и колючая, как мелкий снег февраля.

Я весь напрягся, уши на макушке, глаза пошире:

– Расскажите!

– Даже не знаю, – старик потер подбородок. – А ты не слишком мал для таких история?

– Я в самый раз для таких историй! – залыбился я. – Зуб даю!

– Не разбрасывайся зубами, – покачал головой дед. – А то прогневишь зубных фей, и дантисты оставят тебя без штанов.

Я рассмеялся.

– Значит, про книжных клещей?

Я энергично закивал, и старик начал рассказ. Его голос шуршал как листва на ветру, иногда поскрипывал как старые ветви, но слова впивались в мой разум и оседали красочными образами.

– Давно это было, почти полвека назад. В нашем янтарном городке разгорелся скандал. Шутиха тогда раздула его, да так, что пламя страха и волны слухов перекидывались с дома на дом, захлестывая мысли одного горожанина за другим. До Черной ночи оставалось совсем немного, и легкое напряжение витало в воздухе как первые заморозки, сковывающие превшую листву поутру.

– Черной ночи? – спросил я. – Что за Черная ночь?

– Будешь перебивать, я перестану рассказывать, и помрешь от любопытства, – шикнул на меня старик, но, смягчившись, добавил. – Черной ночью мы называем лунные затмения. А в тот год оно пришлось на конец октября. В дни пустоты, когда тени просачиваются из земли, а корни отпускают плененные души.

– Ого, – вырвалось у меня, но я тут же зажал рот ладошкой.

Старик крякнул.

– В тот год я был примерно, как ты, и такой же буйный и охочий до приключений. Потому помню все как сейчас. Полутень окутала мир, ночная птица опустилась на крышу дома и мерно ухала… Старухи пугали нас, что ночная птица прилетает, чтобы призвать душу в иной мир. И такая душа найдется, стоит лишь подождать. Полночное уханье и правда пробирает до костей. А под все эти рассказы так и вовсе нутро выворачивает. Как обычно мы готовились к дням пустоты, сейчас вы зовете их Хэллоуин, но в Амбертоне, еще со времен Колеса Сосен знали, что это граница меж миров, тлеющая преграда. А когда на это время выпадает затмение Луны – жди беды. В прошлые века нас берегли сосны, впитывали хворь наземного мира, его страхи и тьму, и по корням несли в мир иной, где всему злому и место. Запечатывали в янтаре – жидком свете. Но как их не стало… Теперь выкручиваться приходилось самим.

Старик замедлил шаг. Я затаив дыхание слушал его рассказ, и даже летний ласковый ветерок казался мне прохладнее обычного. Лишь Граф не обращал внимания на слова хозяина, вынюхивал следы других собак, носился вокруг и время от времени утыкался мокрым носом мне в ладонь, требуя ласки.

– Есть поверье, что, если Пустота съедает Луну, Черная ночь открывает Врата на ту сторону мира, на Изнанку, что приходит обычно лишь в кошмарах, и кроме головной боли не может причинить особо вреда. Но во время лунного затмения морок обретает плоть, набирает силу и нападает. Он забирает душу, съедает ее и рождается в теле смертного.

Я сглотнул, слишком уж жуткие рисовались картины, и даже под ярким летним солнцем мне было не по себе. Хорошо, что до конца октября еще куча времени!

– Пророчество сбылось. Все произошло, как и предсказывали выжившие из ума старухи.

Старик остановился и пристально глянул на меня из тени кустистых бровей и широкополой шляпы, повторив:

– Пророчество сбылось. Наутро в библиотеке, в хранилище старых книг, нашли тело. Молодой мужчина, приезжий. Улыбчивый, увлеченный, то ли писатель, то ли исследователь. Днями напролет просиживал в архиве, копался в библиотеке, как свинья ищет трюфели, так и он с упоением рыскал ради крупиц чего-то, что привело его в Амбертон. Новички в нашем городе, что сейчас, что тогда были под стать цирковым обезьянкам – каждый норовил посмотреть. Все-таки мы не избалованы вниманием внешнего мира, и, подкрепляя название места, словно мухи в смоле. Но знаешь, все облегченно вздохнули, что Черная ночь и ночная птица забрала душу чужака…

Старик замолчал. Я ждал, не решаясь прервать ток его мыслей. Ждал долго, пока не выдержал.

– А дальше?

– Что дальше? – сморгнул старик, будто вынырнул из думок и, к своему удивлению, обнаружил меня рядом.

– При чем тут клещи?

– А, клещи…, – старик постучал палкой по утоптанной тропинке, я и не заметил, как асфальт сменился землей, а вместо домов выросли деревья. – Доктора сказали, что бедолага помер от аллергии на книжных клещей и ложных скорпионов, коих в старых книгах столько, что аллергикам смерть.

– Клещи? – я разочарованно сморщил нос. – А как же пророчество?

– Бабкины сказки, – отмахнулся старик.

– А родился кто в ту ночь? – не отставал я. – Тот, в кого вселился морок?

– А мне почем знать? Младенцы меня не интересовали.

Я задумался.

– А вот эти дни пустоты и Черная ночь, они каждый год?

Похоже, старик учуял мое волнение, поправил палкой шляпу и вздернул бровь:

– А что?

– У меня тоже день рождения в конце октября. Когда случилось та трагедия?

– Двадцать девятого октября шестьдесят шестого.

– А, ну ладно, я двадцать восьмого родился, – выдохнул я и пнул невесть откуда возникшую на тропе шишку. – Две тысячи четвертого.

– Эннеадекаэтерис[11], – прошептал старик и смерил меня пристальным взглядом.

– Это вы сейчас меня прокляли по-амбертонски? – усмехнулся я и увернулся от Графа, пытающегося лизнуть меня в нос.

Старик не ответил, лишь покачал головой и невольно улыбнулся, наблюдая, как мы устроили с псом борьбу. Я вывернулся, поднял шишку и, что было силы, запустил вдаль. Граф серым вихрем кинулся за ней.

Мы шли через парк. Больше о клещах мы не говорили. Я оглядывал окрестности, думая, что самую банальную вещь, как аллергия, можно упаковать в страшилку. За деревьями блестело зеркальце пруда. Старик перехватил мой взгляд.

– Красивое место, правда?

Я кивнул. Граф подбежал и ткнулся носом в мое плечо. Шишку он не принес. Нагнувшись, я поднял обломок ветки и кинул его изо всех сил как можно дальше. Серый зверь скрылся среди деревьев.

– Ты нравишься Графу, – кивнул старик.

– Он мне тоже нравится. Я всегда хотел собаку.

– А отчего не завел?

– Мы постоянно переезжаем, да и места не было, – вздохнул я.

– Ну, теперь-то не проблема.

– Теперь нет.

– Значит, и пес скоро появится, – мне послышалась грусть в его словах.

– Если мама разрешит, – пожал я плечами.

– Разрешит, – кивнул старик. – Иногда не мы выбираем собаку, а она нас.

– А как у вас Граф появился?

– Граф? – старик потер нос. – Уже столько лет прошло. Этот пес древний, как и я сам.

Старик замолчал. Я ждал, что он продолжит рассказ, но он шагал, не проронив ни слова. А потом вдруг встал как вкопанный:

– Вот и пришли. Иди по этой тропе, и как раз упрешься в кованую калитку. А там не проглядишь – последние дома, как щербатые зубы. Стоят как часовые вокруг извечного стража. Иль проводить?