Нюрнбергский процесс - Нечаев Сергей Юрьевич - Страница 26

Некоторые адвокаты все же считали, что трибунал стал воплощением надежды, по выражению Альфреда Зайдля, «на построение нового свода законов на руинах, оставленных войной». Все юристы полагали, что устав Международного военного трибунала содержал в себе слишком много нарушений общепринятых правовых принципов. Защитник Риббентропа Фриц Заутер прямо подверг трибунал критике за то, что он назвал двойными стандартами: адвокат настаивал на том, что необходимо было бы рассмотреть вопрос о партнерстве СССР и Германии в предвоенные годы.

Профессор Герман Яррайс назвал устав Международного военного трибунала «революционным» и составленным с нарушением фундаментального правового принципа «nulla poena sine lege» (нет наказания без закона). По его мнению, положения устава были разработаны специально для судебного процесса над конкретными обвиняемыми, то есть закон был создан для одного частного случая.

Опровергая вступительную речь прокурора Роберта Джексона, адвокаты говорили, что устав не просто адаптировал устоявшиеся принципы к новой ситуации — он изобрел их. Герман Яррайс согласился с прокурорами, что решающим довоенным соглашением против агрессивной войны был пакт Бриана-Келлога 1928 года. Это был договор об отказе от войны в качестве орудия внешней политики, и он получил название по именам инициаторов — министра иностранных дел Франции Аристида Бриана и госсекретаря США Фрэнка Келлога. Договор этот был подписан представителями 15 государств (позже к ним присоединились почти все существовавшие в то время страны). Однако немецкий профессор заявил, что пакт Бриана-Келлога просто осуждал войну, но не являлся законом, направленным против нее. Преследование отдельных лиц за нарушение мира между государствами также, по мнению Германа Яррайса, не было известной практикой для международного права.

Иначе говоря, привлечение конкретных людей к ответственности за действия всего государства не нашло поддержки у адвокатов: все они видели в этом совершенно новую концепцию международного права, подчеркивая, что государство, а не отдельная личность, всегда было субъектом международного права. Профессор Герман Яррайс, полагавший, что обвинение отдельных лиц является моральной необходимостью, был одновременно уверен, что по состоянию на 1945–1946 гг. подобное преследование еще не было разрешено законом.

Ряд адвокатов полагал также, что правовой основой нацистского режима являлся «принцип фюрерства» (Führerprinzip), согласно которому вся власть в стране была передана Адольфу Гитлеру. Любой диктатор, как утверждал защитник Вальтер Зимерс, брал на себя всю полноту власти, а вместе с ней получал и всю полноту ответственности.

Профессор Яррайс соглашался, что решения вождя являлись столь же обязательными для его подчиненных, как и решения демократических правительств для их граждан. В своей речи он заявил: «Приказ Гитлера пресекал всякое рассуждение. Поэтому: тот, кто в качестве руководящего члена иерархии ссылается на приказ фюрера, тот не пытается привести доводы, избавляющие его от судебного преследования за противозаконные действия, тот лишь оспаривает утверждение, что его поведение является противозаконным, потому что приказ, которому он следовал, является неприкосновенным в правовом отношении».

Адвокат Рудольф Дикс особо подчеркнул, что за повиновением воле фюрера в Третьем Рейхе следили безжалостно и жестоко.

Большинство адвокатов пытались переложить вину со своих подзащитных на Гитлера, Гиммлера, Гейдриха, Бормана и других отсутствовавших по естественным причинам бонз Третьего Рейха.

«Теория нацистского заговора» также получила жесткую критику со стороны немецких юристов: идея о том, что человек ратифицировал все предыдущие действия организации, когда решал присоединиться к ней, являлась, по их мнению, неуместной. Альфред Зайдль обратил внимание на то, что в уставе Международного военного трибунала «заговор» фигурировал как часть первого пункта обвинений, а не как отдельная статья, появившаяся только в обвинительном заключении. Адвокат Эгон Кубушок заявил, что «обвинение в заговоре» было придумано прокурорами, чтобы добраться до таких лиц, как его клиент Франц фон Папен.

Кстати, Папен, а вместе с ним и Шахт, постоянно говорили, что трибунал не предоставил им доступа ко всем материалам из их личных архивов, конфискованных союзниками. А Ялмар Шахт был полностью уверен в своей невиновности, и позднее в своих мемуарах он написал: «В английской газете меня описали как самого упрямого из всех нюрнбергских заключенных, и я очень этим горжусь».

«Последние слова» обвиняемых

Произнесение «последних слов» обвиняемыми вернуло интерес прессы и публики к Дворцу юстиции в Нюрнберге.

11 августа газета «New York Herald Tribune» сообщила своим читателям, что адвокат Отто Штамер убеждал Геринга «сделать ставку на бессмертие»: юрист просил того в ходе «последнего слова» взять на себя всю вину за начало войны, заявив о невиновности жителей Германии.

К 30 августа 1946 года Иоахим фон Риббентроп составил восемь черновиков своего выступления, один из которых был панегириком Гитлеру.

31 августа зал суда был вновь переполнен. Трибунал настаивал, чтобы заявления подсудимых были краткими и избегали повторения аргументов, уже высказанных в их защиту. В результате, выступления руководителей нацистской Германии длились от трех до двадцати минут.

Британский судья Уильям Норман Биркетт отметил большое достоинство в поведении обвиняемых. Исключением стало пятистраничное бессвязное заявление Рудольфа Гесса о британском империализме конца XIX века: даже Герман Геринг и Иоахим фон Риббентроп пытались остановить его. До 1941 года Гесс был третьим лицом в нацистской иерархии, но потом он полетел в Великобританию, чтобы убедить британцев заключить мир с Третьим Рейхом, оказался в плену и теперь демонстративно читал какие-то «пасторальные новеллы», изображая человека, потерявшего память.

А в конце Рудольф Гесс сказал: «Подождем лет двадцать. Германия поднимется вновь. Какой бы приговор ни вынесло мне это судилище, я буду признан невиновным перед ликом Христа. Я готов повторить все еще раз, даже если это означает, что меня сожгут живьем. В глазах истории временное поражение в войне — ничто. Невозможно помешать германской нации исполнить свое предназначение. Когда Америка и Россия истощат себя, придет время для Германии восстать из пепла».

Надо сказать, что большинство подсудимых в своих «последних словах» придерживалось ранее начатых тем, повторяя аргументы, высказанные ими в ходе судебных заседаний. При этом ни один подсудимый не просил у суда пощады.

«Наци № 2» Герман Геринг выделился и тут. Рейхсмаршал был известен патологической страстью к нарядам. Говорят, у него было тридцать мундиров, которые он придумал для себя сам. И на суде Геринг был одет необычно: серая куртка с желтыми кантами и золотыми пуговицами, с такими же кантами бриджи, заправленные в высокие сапоги. Он постоянно что-то писал, время от времени передавая листки через охрану своему адвокату. И вот теперь в своем «последнем слове» он заявил, что жители Третьего Рейха ничего не знали о преступлениях и оставались самоотверженными и мужественными до самого конца войны.

Он сказал: «Победитель всегда является судьей, а побежденный — осужденным».

Потом сделал историческое отступление: «После того, как Соединенные Штаты проглотили Калифорнию и половину Мексики, а нас лишили всего, расширение территории объявляется преступлением. Что ж, такое происходит в течение столетий и будет продолжаться в дальнейшем».

А в конце он заявил: