Рассказы ездового пса - Ершов Василий Васильевич - Страница 34

Предстояла встреча. Что такое самолет - песчинка, иголка против громады начиненного страшной энергией циклона. Ведь эта энергия сравнима с мощью нескольких водородных бомб - только что расходуется она не мгновенно, а - сутками. Если просчитать, какую колоссальную работу производит один только ветер циклона! Какие разрушения, на какой огромной площади он производит. Не говоря уже о сотнях миллионов тонн воды, а то и града… И против него - тридцать тысяч лошадиных сил моей машины…

Когда в экран вплыла одна сплошная, на четыреста километров с севера на юг, засветка с черными провалами внутри, стало ясно, что это - Великая Гроза. Всяких засветок я нагляделся за свою летную жизнь - и до того, и после - но такой цельной, огромной, инопланетной Грозы не видел и даже не предполагал, что такие бывают. Правда, не видал я тропических гроз, не трепали меня знаменитые тайфуны, но уж наши сибирские фронты тянутся иной раз на тысячу верст - засветка к засветке, почти без проходов; однако находили же мы дырки и пролезали в них, как собака иной раз убегает от опасности и протискивается в узкую щель под забором, оставляя клочья шерсти, а то и шкуры - лишь бы ту шкуру спасти!

Не было проходов. И у меня, и у видавшего виды старого штурмана Станислава Ивановича Лаврова, избороздившего в свое время на "Фантомасе" весь Советский Союз, в животе стоял холодок. Жуткое зрелище… для тех, кто понимает.

- Надо обходить - нарушил молчание Володя Заваруев, второй пилот, имевший в свое время большую практику полетов капитаном Ил-18. - Й-е!…- он на секунду заглянул в локатор и передернулся. - Эт-то… Наверно, югом.

- Спроси у бортов.

- Борты, я 85178, кто обходил засветку в районе Томска? - скороговоркой запросил Володя. - Как там обстановка?

В эфире повисла тишина. Потом, после долгой паузы, послышался голос:

- Лучше вернись.

- Не понял, - переспросил Володя. - Что, не пройти?

- Она выше двенадцати. И все растет… хор-рошая!

- Вот спасибо! Обрадовал.

- 85178, я Кемерово - контроль, - зазвучал в эфире голос диспетчера. - Борты предупреждают: в районе Томска фронтальные грозы, высота верхней кромки двенадцать тысяч, рекомендовали обходить севернее.

- Кемерово-контроль - вмешался борт - севернее, по нашим средствам, еще хуже, там не пройти уже, пусть попробуют югом… если топлива хватит. Я пролез на 12100, но за мной уже закрылось.

- Это кто - 373-й?

- Да, Кемерово, я 85373-й, направляйте борты в обход югом!

- Слышали, 178-й?

- Кемерово-контроль, я 85178, рекомендации принял, разрешите обход югом по своим средствам.

- Хорошо, 178-й, разрешаю по своим средствам, южнее трассы. Выход из зоны доложите.

- 178, обход югом разрешили, выход доложу. - Станислав Иванович вновь прилип к "голенищу". - Курс двести двадцать!

- Беру двести двадцать.

Самолет повернул на юго-запад.

Уже пересекли южную трассу, что через Новосибирск, а края засветки, левого, южного края, все не было видно. Самолет и Гроза придвигались друг к другу…

- Курс двести! - Станислав Иванович нервничал.

- Беру двести.

- Как бы его на восток не повернуть.

- Да уж, она перекрывает нам пищевод скорее, чем мы доворачиваемся.

- Курс сто восемьдесят!

- Беру.

- Давай-ка я сам, - штурман вылез из локатора и взял рукоятку автопилота.

Горизонт приблизился: яркие, разноцветные вспышки молний, сливающиеся и пересекающиеся, освещали чрево Грозы. Внутри все тускло полыхало, то ярче, то слабее; высвечивались крутые бока облачных громад; полотнища насквозь прозрачных слоистых облаков, пересекая тучи по нескольким горизонтам, строгими светлыми линиями перечеркивали стены мрачных ущелий; отблески молний золотили кисею перистой облачности. Резко и неестественно меняющая свою яркость луна, освещая верхнюю кромку, контрастировала с тусклыми бликами вспышек снизу. Она висела невысоко над краем обрывающейся стены, край которой, серебристый в лунном свете, резко оттенял черноту отвеса. Внутри бушевала сложная, кипящая огнем жизнь. А вверху, на просветленном луной небе обозначались неяркие звезды.

Самолет и стена облаков сближались.

Вышли из зоны Кемерова, связались с Новосибирском:

- Новосибирск-контроль, 85178, в вашей зоне, 10600, обхожу засветки южнее трассы, разрешите еще на юг, километров… восемьдесят.

Новосибирск помолчал, потом принял нас под свое руководство:

- 85178, я Новосибирск-контроль… ваше место: азимут сто двадцать пять, удаление сто девяносто. К Прокопьевску подходите. Долго еще рассчитываете обходить?

- Да пока прохода не вижу. Стеной стоит.

- Ясно, 178-й, слежу за вами.

Напряжение в экипаже возрастало.

- Так и топлива может не хватить. На Москву под нашу загрузку заправлено в обрез, 33 тонны, полетный вес максимальный…

- Занять, что ли 11600? - предположил Паша Рыгин, наш бортинженер.

- Не вылезем, еще час минимум вырабатывать топливо. Тяжелая машина. И за бортом всего сорок три градуса… Не полезет.

- А что делать. Фронту конца-края нет… а по верхней кромке все ж можно проход найти. Запас по углу три с половиной градуса… может, вылезем? - Володя мучительно искал выход.

- Ну… Проси, - решил я после короткого раздумья.

- Новосибирск, 178-й, разрешите занять 11600.

- Минутку… 178-й, набирайте 11600.

Паша по моей команде плавно установил двигателям номинал. Машина начала осторожно наскребать высоту. Тяговооруженность, конечно, штука хорошая, но всему есть пределы: с таким весом самолет еле поднимался: скороподъемность, ну, три метра в секунду. Нельзя с таким весом, при такой жаре за бортом, лезть выше 10600. Но… Но не возвращаться же. Пойдет анекдот, как Ту-154 из-за грозы вернулся в аэропорт вылета. Да ни один начальник нам не поверит, и оправдывайся тогда за возврат, за сожженное топливо… а гроза - ищи-свищи. Ни разу еще Ту-154 не возвращался из-за невозможности обойти грозу, да еще не в горах, а над равнинной Сибирью.

Когда пересекли 11000, температура за бортом чуть понизилась. - Ага, холодает, ребята, должна вытянуть!

Самолет рассчитан на полет в стандартной атмосфере. На каждые тысячу метров высоты температура должна понижаться на шесть с половиной градусов. Но атмосфера неоднородна: где теплее, где холоднее. И расчетных шестидесяти градусов мороза на высоте одиннадцать километров летом не бывает - дай Бог, хоть пятьдесят.

На этот раз Бог дал. И самолет, тяжело дыша, таки вылез на 11600.

Верхняя кромка - теперь уже можно было видеть - стояла явно, намного выше. Такого мы никогда не видели. Ну, бывало, верхний край вуали где-то на одиннадцать с половиной; идешь над самой кромкой, отворачивая от отдельных, прорвавшихся в стратосферу верхушек гроз…

На этот раз неровная кромка была где двенадцать, где тринадцать, не меньше. И наш маленький самолетик скользил в предательски спокойном воздухе, метров на тысячу ниже самой низкой кромки, вынюхивая локатором проход, щель, дыру. Мы шли в тени: луна скрылась за нависшим краем. Стена постоянно зловеще освещалась сполохами изнутри; иной раз ударяло светом близко и ярко, и глаза на секунду слепли. Зрелище завораживало, и не было сил отойти в сторону.

Я погасил скорость до рекомендуемых пределов, чтобы самолет не сломало внезапной перегрузкой, если попадем в турбулентность. Штурман искал проход, чутко подкручивая кремальеру локатора. Второй пилот мягко держался за штурвал, готовый парировать бросок. Бортинженер сжался в своем углу и ждал команды: либо убрать, либо добавить обороты.

Нет… Такой Грозы, такой Стихии, такой Красоты - мы не видели никогда в жизни. Мы испытывали благоговейный страх, мы почитали ее, эту Великую Грозу. Мы поняли, как велик, неизмеримо огромен мир вокруг нас, а наш самолет - микроб. Но в этом микробе сидит Разум. И сейчас он должен восторжествовать. Нет, мы не поборемся. Мы извернемся. Суть Природы открылась нам: слабый выживает хитростью.

- На-шел! - штурман продекламировал это слово со вкусом профессионала. - Чер-рез минуту! Вправо! С крен-ном тридцать! По-о моей командеНемного потрясет! - он выговаривал слова лихо, чуть растягивая, с ударением в начале фразы. Станислав Иванович понимал, что настала его звездная минута.