Ледокол (СИ) - "Ann Lee" - Страница 29

— Ну, давай, красивая режь, может, ты и права будешь, — Кир подходит ближе, совсем не устрашившись меня. — Потому что такой сволочи, как я, и жить не нужно!

— Не подходи, Кир! — отступаю, и упираюсь в раковину бёдрами, лезвие ножа трясется вместе с руками.

— Да чё ты боишься, Юля, я сопротивляться не буду, — наступает, и холодный взгляд, режет не хуже того ножа, что в моих руках, — я же заслужил это!

— Да, ты это заслужил, — подтверждаю, не собираясь оправдывать его.

— Ну, так режь, — он распахивает рубашку, срывая пуговицы, и наставляет лезвие, на расписанную кожу, — вот сюда, где сердце, давай, одним махом вгони! Я же бандюга, не ровня тебе! Только глаз не отводи, хочу подыхать, и их видеть.

— Чего ты добиваешься Кир? — всхлипываю я, когда вижу, как остриё ножа упирается в его кожу, а он давит.

— Я же обидел тебя, — тихо говорит он, и вдруг гладит пальцами мою щёку, переходит на губы, и у меня бегут мурашки от этих прикосновений, — я скотина, падаль, не достоин жизни. Ты же ненавидишь меня, так избавься навсегда.

На его коже выступает капля крови, я вскрикиваю, и отпускаю нож, он падает плашмя у наших ног.

— Просто уйди, — дрожу всем телом, отвернувшись от него.

— Нет, Юля, — разворачивает обратно, и берёт за подбородок, поднимает лицо, в глаза заглядывает, — надо было резать, сам не уйду. Я подсел на тебя плотно, поэтому если хочешь от меня избавиться, подними нож и зарежь на хер, потому что сам, я не уйду.

— Ты… ты… — не могу найти слов, разглядывая его лицо, и чувствуя, как внутри зарождается истерика.

Что пытаюсь рассмотреть в этих стальных, холодных, непроницаемых глазах.

Сожаление.

Раскаянье.

Симпатию.

Глупая! Какая я глупая.

На что надеялась?

Это же не человек, это робот. Ему давно не ведомы все эти чувства. Моя жизнь для него ничего не значит.

— Как ты мог⁈… Я же… я… — хочу сказать ему как мне больно, но слова застревают, потому что, нет таких слов.

Не передать всё ту горечь, что я испытала, обжёгшись об него. Не поймёт он, как я умирала, глядя в его безразличное лицо, когда его руки душили меня.

Как унижал меня, не поймёт, и убил, в конце концов, то малое что зародилось в моём сердце к нему. Растоптал. Потому что не нужно ему это. Ведь он предупреждал меня, не обольщаться на его счет, а я….

— Что здесь происходит? — громкий голос разноситься на всю помывочную.

Кир неохотно оборачивается, открывая мне обзор.

У входа стоит Серега, уперев руки в бока.

В коем-то веки он вовремя пришел.

— Защитник твой? — скалится Кир, и снова поворачивается ко мне, и выбившуюся прядь мне за ухо заправляет. Я вздрагиваю, и отшатываюсь от него.

— Уходи Кир, я найду деньги, и всё отдам тебе, только уходи.

— Слышь, девушка просит уйти, — Серёга делает шаг навстречу Киру, который впивается в меня взглядом, не обращая на него никакого внимания.

— Всё ещё думаешь, что можешь указывать мне, — леденеет его голос.

— Я не указываю, а прошу, уходи, — скольжу в сторону, а потом и вовсе встаю за спину охранника.

Кир провожает меня тяжёлым взглядом, вплоть до того пока я не скрываюсь полностью за Серёгой. Запахивает рубашку, и молча выходит, оставив только свой аромат, и напряжённую атмосферу. Я приваливаюсь лбом к широкой спине Серёги, и облегчённо вздыхаю.

— Юль? — тянет Серёга.

— Ничего не спрашивай Соколов, просто молчи, — прошу я, всё ещё привалившись к нему, перевожу дух.

Надо собраться, где только сил найти?

Смену дорабатываю спокойно, потом Серёга вызывает мне такси и даже провожает до двери квартиры. Но Кира нет, поэтому это оказывается излишним.

Соколов намекает, что может и переночевать у меня, если я боюсь, и я по старой памяти шлю его подальше. Заваливаюсь в кровать, и как мазохистка вспоминаю нашу встречу с Киром, проигрывая в голове все его слова, снова и снова, пока не засыпаю.

35

А на следующий день начинается.

Я не успеваю выйти из квартиры, собралась ехать за Андрейкой, к родителям, как мне тут же на встречу, идёт парень, с огромной корзиной цветов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Это шестьдесят первая квартира? — спрашивает он у меня.

— Да, — киваю я, и указываю на номер своей двери.

— Тогда это вам, — протягивает корзину мне, которая оказалась очень тяжёлой.

— Мне? — удивилась я, подпирая, сей дар боком к стенке.

— Да, вы же Кузнецова Юлия?

— Я, — почему-то неуверенно тяну, — но это какая-то ошибка.

— Ну, если вы Юлия и квартира ваша, какая же может быть ошибка, — усмехается парень, и, прощаясь, сбегает по лестнице вниз.

А я стою ошалело рассматриваю цветы, в основном пионы. Красивые, нежные бутоны. Лиловые, розовые, белые.

Неужели этот трогательный жест от Кира?

Но как я не искала, записки не было, видимо предполагалось, что я пойму сама.

И я поняла.

Заперла корзину дома и поехала за сыном. Но это было только начало.

Вечером, были розы.

С утра орхидеи, потом тюльпаны. И приносили не только цветы. И корзины с фруктами. И шоколадное ассорти. И какие-то совершенно роскошные наборы люксовой косметики. Всё это приходило каждый день, то домой, то на работу, пока я, наконец, не набралась смелости и не позвонила ему.

— Ямал, остановись, — сказала вместо приветствия.

— Я приеду, — толи вопрос, толи ставит перед фактом.

— Можешь делать что хочешь, только заканчивай этот балаган, — настроена я была довольно воинственно, — и давай после работы, — и положила трубку.

«Убьёт», — подсказал внутренний голос.

И я даже мысленно представила, что он сжимает трубку сейчас с такой силой, что та жалобно трещит.

Да и по фиг!

Пусть приезжает, тем более что я собрала немного денег, заняла, плюс те которые остались от возврата вещей, может, удастся выкупить немного спокойствия.

* * *

Сегодня работала официанткой в ночную, и всю ночь сканировала зал на предмет присутствия Ямала, но того нигде не было.

Неужели сдержит слово?

Сдержал.

Когда я вышла из ресторана, на пустую парковку, стоял, курил возле своей спортивной машины. Фонари щедро освещали ночную улицу. Погода была по-зимнему холодной, хоть она ещё и не вступила в свои права, Горячее дыхание тут же превращалось в парок. А Кир стоял в распахнутом полупальто. Под ним тонкая любимая черная футболка, из под которой на шее чётко видны буквы татуировки. Увидев меня, достал с переднего сидения опять букет цветов, замер в ожидании.

Ну что ж мы подойдём, мы не гордые.

— Ты думаешь сто первый букет, что-нибудь изменит? — спрашиваю я, не делая попыток взять протянутые цветы.

— Не знаю, — пожимает плечами, и откидывает его на капот машины, выпускает дым — женщинам нравятся цветы!

— Ну да, — фыркаю я, — а ещё им нравится, когда их не душат и не насилуют!

— Бля! Ну, че ты опять завелась! Какого хера тебе ещё надо то? — цедит сквозь зубы.

— Серьёзно, — грустно усмехаюсь я, — ты бы мог просто извиниться для начала!

— Я, по-моему, достаточно извинился, — тоже складывает руки на груди.

— Ну да, конечно, — я достаю из сумочки конверт с деньгами, — на вот, — вкладываю в его руки деньги, — это только малая часть, но я и не бандит, а простая официантка.

Ямал небрежно раскрывает конверт, осматривает вложенные деньги.

— И чё это? — откидывает окурок, хмуриться, смотрит сквозь прищур на меня.

— Оплата мной, моего долга, — ёжусь под порывами ветра.

— Не нуждаюсь, — хмыкает он, и обратно конверт мне возвращает.

— Прекрасно! — не стала ломаться, мне ещё долги возвращать. — Тогда я могу быть свободна! — отворачиваюсь, спешу ретироваться.

Кутаюсь в курточку, и натягиваю пониже шапку.

Вот же гад, стоит руки в карманы засунул.

— Стоять! — чеканит команду, даже двинуться не потрудился.

А я и не думаю подчиниться, хотя и чувствую самой чувствительной на данный момент точкой, что терпение его на исходе.

— Ты блядь, совсем отшибленная! — догоняет и рывком разворачивает к себе. Так давит на предплечье, что больно становиться. Я жмурюсь и пытаюсь упрямо вывернуться.