Зазеркальные близнецы - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 69

Ожидаемый всеми момент настал точно в установленный устроителями пресс-конференции срок, когда, вопреки здравому смыслу, толпа репортеров и зевак окончательно уверилась в тщетности своих ожиданий. За несколько мгновений до наступления полудня к воротам студии подкатил автомобиль, на который мало кто обратил внимание. Именно в эту минуту внимание толпы было привлечено к поимке неопытного карманника, не рассчитавшего своих сил и схваченного, как говорится, за руку.

Прибывшего виновника переполоха, высокого мужчину в плаще, сопровождаемого другим, пониже, державшим у него над головой зонт, заметили только тогда, когда он почти добрался до дверей студии, встреченный выбежавшим ему навстречу сотрудником. Над толпой зашелестело невнятное: «Бежецкий… приехал…» только после того, как прибывшие пересекли кордон городовых особого отряда, расступившихся перед ними и тут же сомкнувших щиты за их спиной. Запоздало защелкавшие фотоаппараты запечатлели только чей-то удалявшийся затылок, к тому же полускрытый зонтом. Поняв, что их обманули, собравшиеся взревели и дружно пошли на штурм обрадовавшихся развлечению полицейских. Буквально в тот же момент, заглушая все остальные звуки, рявкнула полуденная пушка с бастиона близкой Петропавловской крепости…

Допущенные наконец внутрь журналисты долго рассаживались, препираясь из-за лучших мест, разворачивали съемочную аппаратуру, бубнили в микрофоны, словом, производили обычный шум перед началом важнейшего для пишущей братии события, настраиваясь на долгое и захватывающее общение с человеком, ставшим героем нескольких последних дней. Пытка ожиданием стала невыносимой, когда из задней двери в президиум прошли несколько человек, одним из которых и был долгожданный Александр Бежецкий, великий князь Саксен-Хильдбургхаузенский в блестящем парадном мундире Корпуса, встреченный всплеском шума и вспышками блицев.

Недоумение собравшихся представителей второй древнейшей профессии вызвало то, что чинно рассаживались за приготовленный стол с микрофонами только руководители студии «Радио-Петрополь», Бежецкий же, несмотря на свой почти королевский титул, скромно стоял в сторонке. На неслышное в шуме предложение председательствующего директора студии господина Сарановича присесть он ответил отрицательным кивком и подошел к микрофону, укрепленному на штанге, выжидающе заложив руки за спину и слегка покачиваясь с пятки на носок.

Когда в студии установилась относительная тишина, ротмистр (или великий князь – как кому будет угодно) жестом пресек попытки репортеров задать какие-то вопросы и, прокашлявшись, начал:

– Вначале я хочу поприветствовать собравшихся здесь господ и, конечно, дам.– Полупоклон в сторону занявшей одно из лучших мест в переднем ряду репортерши «Дамского чтения» Полины Крестовоздвиженской с подругами из других рассчитанных на внимание слабого пола изданий. Когда шум, поднявшийся в зале, несколько утих, Бежецкий продолжил: – Мне не хочется развеивать ваши ожидания, но я, Александр Павлович Бежецкий, должен официально заявить, что по зрелому размышлению решил, что ноша правителя государства слишком тяжела для моих плеч, поэтому…

На этот раз гвалт поднялся такой, что последних слов говорившего невозможно было расслышать. Журналисты из задних рядов напирали на передних, беспрестанно щелкали вспышки блицев, а сыпавшиеся со всех сторон вопросы слились в многоголосый гул. Только через несколько минут неимоверными объединенными усилиями руководства студии и нескольких полицейских, призванных охранять спокойствие, удалось установить какое-то подобие порядка, однако полной тишины добиться не удалось. Перекрикивая особенно настырных писак, Бежецкий продолжил:

– Поэтому я намерен отречься от престола великого княжества Саксен-Хильдбургхаузенского в пользу своего не родившегося еще наследника. Моя супруга Елена Георгиевна Бежецкая, урожденная графиня Ландсберг фон Клейхгоф, отныне становится регентшей со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями. Я же, оставаясь целиком и полностью преданным Православной Вере, Государю и Отечеству Российскому, собираюсь подать его величеству прошение о соизволении оставить пост сотрудника Дворцовой Службы и вернуться в ряды Корпуса. Ради этого заявления я и собрал вас сегодня, господа. Прошу прощения, если кто-то разочарован краткостью моего выступления. Честь имею!

Бежецкий кивнул всем присутствующим, четко повернулся и сошел с возвышения.

Репортеры, видавшие в своей жизни многое, молчали, как будто пораженные громом. В гробовой тишине, прерываемой только гудением трансформаторов телевизионных камер, в которой, казалось, можно было бы услышать звук упавшей иголки, ротмистр пересек зал и направился к дверям. Однако покинуть его ему было не суждено…

Дверь студии распахнулась, и на пороге возник всклокоченный лысоватый субъект с дико блуждающими глазами, в замызганном бесформенном одеянии, представляющем нечто среднее между маскировочным плащом и античной хламидой. Увидев идущего прямо на него Бежецкого, странный тип, в котором внимательный человек непременно узнал бы изрядно осунувшегося Илью Евдокимовича Колосова, с нечленораздельным воплем выхватил из недр своей невообразимой туники огромный пистолет-пулемет и под визг ошалевших от ужаса дам-журналисток открыл огонь. Выпущенные практически в упор крупнокалиберные пули опрокинули ротмистра навзничь…

26

– Встречаются два еврея. «Слушай-таки сюда, Абрам! Я вчера так смеялся! Я вчера так смеялся! Я шел вечером мимо твоего дома, у тебя были окна не завешены, и я видел, как ты, совсем голый, бегал за своей Цилей. Я так смеялся! Ты не поверишь, Абрам!»– «Ты хочешь посмеяться еще больше, Хаим?»– «Ну?» – «Так это был не я».

Владимир заходится диким хохотом, откидываясь на койке так, что голова ударяется о стену.

– Разве не смешно, господа? Хотите еще анекдотец…

Господа молчат и не смеются… Да и кому смеяться над анекдотами штаб-ротмистра, если он в комнате совершенно один?

Однако вечер анекдотов продолжается:

«Каждое утро к газетному киоску подходит старый еврей, берет свежую газету, смотрит на первую страницу и кладет газету обратно. И так изо дня в день. Наконец киоскер не выдерживает и спрашивает: „Почему это вы каждый день смотрите газету, не покупаете, а кладете обратно?..“

Если бы не неиссякаемый запас анекдотов, побасенок, песен, в конце концов Владимир давно бы уже сошел с ума. Впрочем, до этого осталось совсем немного: он как раз поймал себя на том, что киоскер спрашивает старого еврея о газете уже не один десяток раз подряд, а тот почему-то не отвечает. Может, его тоже нет?

Сколько времени он находится здесь, сначала в роскошной палате, ничем не стесненный, потом – в запертой, а под конец – в этом постоянно освещенном глухом кубе пять на пять шагов, Бекбулатов не знал. Сначала, после того как очухался от послеоперационного наркоза, ему было не до подсчета дней: на смену обычным временам суток пришли периоды сводящей с ума боли, чередующиеся блаженным забытьем после спасительного укола. Мало-помалу боль иссякла, уколы – тоже…

Владимир зажил как настоящий сибарит, благо добродушный лысоватый доктор уверил, что в Петербурге все в курсе и скоро лучший друг и начальник Александр Павлович Бежецкий его отсюда заберет самолично.

– А что вы хотели, батенька? Недолечившись, сбежали из больницы, занимались черт-те знает чем и где, ребра свои переломанные не берегли совсем… Доигрались, дорогой мой, до абсцесса! Еще чуть-чуть – и финита ля комедиа! Спасибо, патрульные подобрали вас и доставили к нам…

«А-а, патруль, это, видимо, те трое на трассе… Еще бы не подобрали! Сначала чуть в могилу не вогнали… Спасители х…!»

Мысли как-то не складывались, путались постоянно, цеплялись одна за другую, рвались… Обрывки одних воспоминаний наползали на другие, тут же перебивались третьими… С любезным доктором спорить совершенно не хотелось, хотелось во всем соглашаться, доверять ему как лучшему другу, как Саше… Больше всего беспокоило чувство, что он что-то забыл, причем что-то такое, что просто необходимо вспомнить, иначе… Что иначе? Почему? Непонятно…