Зазеркальные близнецы - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 38

Закончив, Александр поднялся и стряхнул с брюк крупных рыжих муравьев, уроженцев соседнего «небоскреба», высившегося под одной из сосен. Да, вероятно, это самый большой из муравейников, которые он повидал на своем веку. Вызывало невольное уважение упорство миллионов крохотных тварей, хвоинка за хвоинкой сложивших гигантскую, по их масштабам (да и для человека солидную), «пирамиду». Наверняка она далеко превышала любую египетскую, если сравнить пропорции строителей. Бежецкий поддался воспоминаниям счастливого детства, подошел к муравьиному жилищу, сорвал травинку достаточной длины и, послюнив ее, поднес к кишащей насекомыми стене сооружения. Приятный, бодрящий вкус муравьиной кислоты словно перенес его на два с лишним десятка лет назад, в беззаботное детство, летние каникулы в окрестностях фамильной усадьбы, Матильда… Вздохнув, Александр отшвырнул травинку, нагнувшись, подобрал пригоршню прошлогодней слежавшейся хвои и, растерев ее в ладонях, высыпал рыжую труху на муравейник. Довольный оказанной маленьким строителям помощью, ротмистр зашагал своим путем. Соблазн отправить вслед за строительным материалом для крохотных «египтян» незаметные «иголки» и «пуговки», вынутые из одежды, был велик, но, чтобы наверняка сбить со следа возможную погоню, следовало придумать что-нибудь более надежное.

Склон был не слишком крутым, градусов двадцать—двадцать пять, не более, но спускаться по нему тем не менее было нелегко: ноги то вязли в многолетних залежах рыхлого лесного мусора, то скользили на голом камне, выступавшем из дерна, как лысина старика. Иногда приходилось огибать огромные валуны, так как карабкаться по их гладким бокам, кое-где поросшим лишайником и притом нагретым солнцем, как сковорода, Бежецкому совсем не хотелось. Еще опаснее были, по мнению ротмистра, каменистые осыпи, которые, как он знал по собственному опыту, вполне способны от малейшего движения легко сдвинуться под ногами и увлечь неуклюжего пешехода под откос. Конечно, это не Гиндукуш, где головокружительные пропасти с отвесными склонами попадаются на каждом шагу, но и не среднерусская лужайка где-нибудь под Рязанью.

Расчеты оказались верны, и лес со спуском начал заметно густеть, правда, и солнце неуловимо для глаза скатилось к горным вершинам за спиной. Александр шел уже пять с половиной часов и, по самым скромным прикидкам, отмахал километров двенадцать—пятнадцать, хотя в горах расстояния обманчивы. Признаться, он уже поотвык от молодецких марш-бросков своей юнкерской и армейской юности. Годы почти полностью кабинетной службы, курение, дружба с Бекбулатовым (и его неразлучным приятелем Бахусом) не прошли даром. Беглец останавливался уже несколько раз, один раз даже сделав небольшой привал, где слегка перекусил. Сильно мешала бутылка, уже полупустая, но бросать ее было нельзя: вдруг придется пополнить запас воды прежде, чем он встретит какое-нибудь жилье. В конце концов Александр соорудил некоторое подобие перевязи и подвесил флягу за спину. Идти стало гораздо легче, так как на более крутых спусках, становившихся все чаще, он мог держаться за кусты и стволы деревьев обеими руками.

Один раз Бежецкий, человек городской, как говорится, чуть не наложил в штаны: из-за кустов, оглушительно, как показалось с перепугу, хлопая крыльями, взметнулась какая-то огромная тень. Лишь разглядев испугавшее его существо внимательно, он облегченно вытер пот со лба. Глухарь! В детстве, видя настоящего великана из пернатого мира на картинках в отцовских книгах по охоте, Александр и не представлял себе подлинных размеров этой гигантской по русским масштабам птицы. Забывшись, он даже пожалел, что под рукой нет фотоаппарата или видеокамеры. Глухарь, видимо совсем не опасавшийся спугнувшего его человека, отлетел совсем недалеко, уселся на ветку сосны и, по-куриному склонив голову набок, принялся с любопытством разглядывать невиданного ранее лесного обитателя… Так они и любовались друг другом, пока Бежецкому наконец не надоело это занятие и он, махнув рукой на любознательную птицу, снова не тронулся в путь.

Очень скоро пришлось признать, что модные и удобные для городских мостовых туфли мало подходят для подобных сегодняшней загородных прогулок. Александр, изрядно стерев ноги, на очередном привале стянул продранные носки и, разорвав рубашку, соорудил некоторое подобие портянок, искусство намотки которых, как и умение ездить на велосипеде, раз обучившись, невозможно забыть никогда. Потерявшие презентабельный вид носки хотел было выбросить, но, подумав, спрятал в карман пиджака: ни к чему оставлять свои визитные карточки преследователям. Не к месту вспомнился один из Володькиных анекдотов о поручике Ржевском: «Вы носки когда-нибудь меняете, поручик?» – «А как же-с, исключительно на водку!». Не смешно.

Кстати, о преследователях: ротмистр был озадачен не только полным отсутствием их самих, но и вообще малейших признаков погони. Конечно, он не считал себя шишкой, ради которой подняли бы вертолеты (хотя бы один вертолет), но пешая погоня, собаки, наконец… Если бы это не выглядело так глупо, Александр наверняка обиделся бы на столь явное пренебрежение своей персоной. Нет, тут что-то было не чисто. «Жучки», аккуратно завернутые в фольгу от сигаретной пачки, пока лежали в кармане и фонить, судя по тому, что знал о подобных системах ротмистр, не могли, однако вскоре нужно было от них избавляться от греха подальше.

К вечеру, часам к девяти, местность слегка пошла на подъем, видимо небольшой, иначе это было бы заметно сверху. Можно было идти дальше – до полной темноты по летней поре оставалось еще часа полтора-два, но силы уже иссякали. Решив, что для начала неплохо (километров двадцать—двадцать пять, почти стандартный дневной переход пехотинца с поправкой на горную местность), Александр, завидев одинокий, чем-то напоминавший слона валун размером примерно с грузовой фургон, решил устраиваться на ночлег. Смертельно хотелось умыться перед сном и хотя бы немного смыть пот, разъедавший тело, но воды осталось не более полулитра, а ни одного источника или ручейка по дороге, между прочим, так и не попалось. На нет и суда нет. Бежецкий устроился под боком нагретого за день валуна и закрыл глаза. Несмотря на страшную усталость, сон пришел далеко не сразу. Под закрытыми веками долго еще мелькали медные стволы сосен, каменистые склоны и заросли орешника. Постепенно, однако, утомление взяло свое.

Александр проснулся задолго до рассвета. Камень, так приятно гревший поначалу, за ночь совсем остыл и теперь уже, наоборот, тянул тепло из тела, да и похолодало за ночь прилично. Стуча зубами, Бежецкий отодвинулся от валуна и попытался как можно плотнее закутаться в пиджак. При «наличии отсутствия» рубашки, пущенной на портянки, помогало это мало. Вдобавок к холоду досаждали полчища комаров. Не таежный гнус, конечно, но все же уральские комары оказались штукой весьма неприятной. Александр вспомнил, что еще с детства его занимал вопрос: чем питаются такие полчища крылатых кровососов в безлюдных местностях? По всему выходило, что они каннибалы – иначе и быть не могло. Дым сигареты комаров отпугивал мало, да и оставалось-то сигарет всего пять штук, а костер разжигать было нельзя ни в коем случае – открытый огонь ночью в горах виден за десятки километров, особенно с воздуха. Несколько раз, не выдержав, Бежецкий вскакивал и принимался остервенело махать руками и чесаться, раздирая в кровь лицо, шею и запястья с щиколотками. Кровопийц дикарские пляски ничуть не смущали, даже, похоже, радовали,– видимо, какая-никакая хореография скрашивала в общем-то рутинное занятие по лишению человека наличных запасов крови. Гибель сотен своих товарищей они воспринимали стоически, возможно даже радуясь в душе потерям в рядах конкурентов. Кое-как дождавшись того момента, когда занимающийся рассвет позволил мало-мальски различать местность, беглец снова тронулся в путь. На ходу бороться с летучей напастью легче, да и энергичная ходьба, совмещенная с размахиванием руками, неплохо согревала.