Солнечный луч. На перекрестке двух миров - Григорьева Юлия - Страница 4

– О, Хэлл, – протяжно вздохнула я и утерла слезинку, скользнувшую по щеке.

Однако же слезы уж точно не могли мне помочь, и я попыталась вновь преисполниться боевого задора. Не вышло. Сейчас никакая бравада не помогала взять себя в руки. И пусть плакать я так и не стала, но настроение не улучшилось. Мне было по-прежнему одиноко и тоскливо.

– Надо же, – я покачала головой и усмехнулась, – я ведь и вправду впервые в жизни должна полагаться только на себя и свои силы.

От самого рождения и за все свои двадцать пять лет я не была столь беззащитна, как сейчас. Обо мне всегда кто-то заботился, опекал, защищал. Меня одевали, кормили, следили, чтобы не простыла. Несмотря на всю мою самостоятельность, на разум и деятельность натуры, за моей спиной всегда кто-то стоял. Мне не приходилось думать о насущных мелочах, они были данностью. А вот пришло время, когда тыл исчез, и осталась только я.

В животе, еще более усиливая это чувство беспомощности, заурчало. Подтянув колени к груди, я обняла их и прижалась щекой. Чувство жалости к себе усилилось раза в два, и я захлюпала носом, однако до боли закусила губу, а после и вовсе обозвала:

– Какая ты дайнани, ты просто нюня. Разве же жена дайна Айдыгера станет стенать и рыдать по любому поводу? Нет, не станет, иначе она недостойна своего мужа. Поняла меня, нюня?

И, протяжно вздохнув, сама себе и ответила:

– Я всё понимаю. Но что же мне делать?

Пойти и раздобыть себе еды, а заодно и найти путь к свободе. Вот так должна действовать жена Танияра Айдыгерского.

– Пойти и раздобыть, – повторила я вслух, вдруг преисполняясь вернувшегося боевого задора. После спрыгнула с подоконника и тряхнула кулаком: – Найти и съесть! Только так и никак иначе. Вперед! – воинственно велела я себе и направилась к выходу из покоев.

Однако дошла только до двери. Уже взялась за ручку, но тут же обернулась и задумалась – не взять ли сразу саквояж? Что если я не смогу уже вернуться наверх? С одной стороны, если меня поймают с моей добычей, то полиции не миновать. А с другой – если меня обнаружат, то я оставлю здесь всё, что у меня есть ценного, а главное, книгу Шамхара. К тому же и внизу можно будет найти лазейку, а утром улизнуть, пока никто не видит, не бегая по всему замку.

– Возьму.

И вот уже после того, как саквояж был у меня в руке, я наконец покинула покои герцогини, чтобы уже сюда никогда не вернуться. Разве что в том случае, если портал домой можно будет открыть только здесь, но на это я имела определенные и небезосновательные сомнения. Замки в Аритане никогда не значились в древних записях как место нахождения стационарного портала. Впрочем, только Элькос сможет сказать точно, я же могла основываться лишь на собственных догадках и суждениях человека, далекого от магии.

В общем, покои ее светлости я оставила без сожалений. В коридоре вновь остановилась, размышляя, куда же лучше направить стопы. По сути, на кухню я могла попасть и через внутренний двор, но куда же мне идти после? И я решила сделать то, чего никогда бы не совершила в иных обстоятельствах, – положиться на судьбу. И не просто пойти наугад, а по выбранному направлению. И метод выбора оказался весьма… необычным. Для меня так уж точно.

Поставив на пол саквояж, я отошла на середину коридора и вытянула руку. После закрыла глаза и крутанулась на одной ножке. Затем глаза открыла, хмыкнула и, забрав свою поклажу, направилась туда, куда указала рука.

– Хэлл, не оставь, – все-таки попросила я уже более привычно. Для удачи, а в ней я нуждалась вне всяких сомнений.

Мой путь повел меня в противоположную сторону от лестницы к внутреннему двору. И я даже тут немного ориентировалась, потому что успела провести набег на некоторые комнаты. А когда я проходила мимо гостиной, где уронила стул, дверь… открылась. На меня упал тусклый свет фонаря, и я застыла с округлившимися в ошеломлении глазами. На меня смотрел сухонький невысокий старичок не менее изумленным взором. Он даже повыше поднял свой фонарь, а затем покачал головой.

Воображение уже рисовало мне позорное задержание, арест и сырую камеру, где я останусь до скончания своих дней, потому что ни за что не выдам своего имени, когда старичок хмыкнул и изрек:

– Все-таки он тебя привел.

Я едва не вопросила кто, но сдержалась в ожидании развития событий. Однако скажу честно, с этой минуты я даже несколько расслабилась, потому что звать подмогу и хватать меня, кажется, никто не собирался. Тем временем мужчина вышел ко мне, прикрыл за собой зверь, а после строго велел:

– Идем-ка со мной, девонька. Нечего тебе по хозяйским покоям шастать. Хорошо, я тут один-одинешенек и никто, кроме меня, не слышал, чего ты тут устроила. Но завтра придут убираться, и, если тебя увидят, неприятностей не оберешься. А мне, знаешь ли, выслушивать потом управляющего не хочется. Так и места лишиться можно.

– Один? – ухватив наиболее важное из всего сказанного, переспросила я.

– Конечно, один, – ответил старичок, шагая впереди меня. – После того как герцогиню к герцогу нашему король отправил, так все из замка разбежались. Слуги из городского дворца через день-два убираться приходят, а управляющий и того реже появляется. Вот только я и остался за добром смотреть. Да и было бы добро. Еще при обыске все самое ценное забрали, потом управляющий велел вывезти, что осталось. Всё во дворец герцогский свезли, мало что оставили. Только вон, – он кивнул назад, – покои змеюки не тронули особо. Никому пачкаться не хочется. Сама знаешь, что за дрянь она была. Хотя сказывают, о мертвецах дурно-то говорить нельзя, чтоб не прослышали. Такая-то, как ее светлость, пусть боги упокоят ее черную душу, еще и явиться с местью удумает. Я-то грешным делом на нее подумал, – он обернулся и, прикрыв рот ладонью, захихикал. – Это когда ты тут греметь изволила. Я-то уж и испугался маленько, но службу свою знаю, вот и пошел проверять. Иду, а у самого коленки трясутся. Я ж ее, гадюку эту, порой вспоминаю, когда замок обхожу с проверкой. На дверь ее покоев было плюнул в сердцах. Вот и решил, что по мою душу пришла. А это ты. Аж от сердца отлегло. Только, – он опять обернулся и строго погрозил мне пальцем, – не дело это вы с братцем удумали. Нечего тут отсиживаться. Знает ведь, паршивец, что завтра придут, а он все-таки привел тебя.

В это мгновение мой желудок напомнил о том, что я собиралась его накормить, и сторож снова покачал головой.

– Голодная? – спросил он. Мы как раз дошли до лестницы. Мужчина ухватился за перила и начал спускаться, потому говорил дальше, уже не оборачиваясь: – Это что ж он, негодник, сестру без еды тут оставил? Ай, негодник…

Я смотрела на плешь старичка сверху, но не спешила с ответом. Ему это особо и не требовалось. Сторож явно не закрывал рта от одиночества, в котором жил день ото дня. В моем лице он нашел слушателя, а собеседник, похоже, был ему и не нужен. Мужчина привык говорить сам с собой, это делал и сейчас. Я лишь заменяла ему стену или что-то, с чем он привык общаться, но дала новую тему – обсудить «моего брата», о котором я не имела ни малейшего представления, но изнывала от любопытства, потому что узнать больше все-таки хотелось. Однако задать вопрос было бы неразумно, и потому я продолжала слушать, а старичок говорить. И нас обоих это вполне устраивало.

Впрочем, кое-какую информацию замковый сторож мне уже дал. Из его слов я теперь знала, как Ив поступил со своей теткой. Он не удавил ее и не отдавал такого приказания, но поступил более изощренно – лишил своей защиты. То есть признал обвинения в убийстве герцога Аританского справедливыми. И потому вершить суд отдал честь племяннику покойного герцога, который вынес убийце суровый приговор, каковой и следовал за столь тяжким преступлением. Затем король, как наследник, забрал часть имущества. Возможно, обыск имел и иную цель – поиск писем и свидетельств, которые открыли ему имена всех, с кем герцогиня вела переписку. А значит, полетело немало голов… ну, или хотя бы многие должности сменили сановников. Но всё это меня уже касалось лишь косвенно. Ни сожалений, ни сочувствия, ни даже толики жалости я не испытала. Пусть боги судят виновных, а я на себя мантию судьи натягивать не собиралась.