Ванька 6 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич - Страница 25

— В Санкт-Петербург, — получил я ответ у более осведомленного раненого.

У него, кстати, тоже голова была вся забинтована.

Сколько раз я уже про каски, и с командиром полка разговаривал, и в дивизию обращался, а толку никакого. Один ответ — нет касок, закупки осуществляются, но пока на линию фронта не доставили.

Могли бы французы и помочь своим союзникам, снабдить нас касками разработки генерала армии Огюста Луи Адриана. Сами они эту войну тоже в кепи начинали, которое никакой защиты от вражеского огня не даёт. Однако, быстро сориентировались и сейчас количество ранений в голову у них в четыре раза сократилось. В четыре раза!!! А сколько убитых меньше стало! Нет, чего-то я совсем не понимаю…

Лучше уж два лишних фунта металла на голове носить и сберечь её от шрапнели. Пусть от пуль она не очень хороша, но всё же защищает…

Так с мыслями про каски я в сон и провалился.

Спал я, как потом оказалось, почти целые сутки. Никто меня не тревожил, мертвец в очередной раз ко мне не приходил. Ну, тот, что на сокровища бьярмов меня навёл.

Сон, он — хорошее лекарство. Особенно, в сочетании с моими золотыми зверьками.

— Ужин, ужин, ужин…

По проходу нашего вагона усач в белом халате двигался. По виду — санитар.

Его слова меня и разбудили. Спящий мозг на сообщение о раздаче пищи среагировал, перешел в один момент в активное состояние. Вот ведь как бывает…

Действительно, перекусить бы весьма не мешало. Последний раз я ещё на тендере паровоза ел, а с этого момента времени вон уж сколько прошло.

Каша была просто замечательная. Не даром говорят, что голод — лучший повар.

Так, а добавка будет? Гречки с тушеночкой я бы ещё навернул…

Добавка была. Государь-император на кормлении раненых не экономил. Да, честно сказать, не у всех моих соседей по санитарному вагону аппетит и был. Сосед мой, пару ложек в себя запихнул и всё. Не елось ему, болезному.

Похоже, завершилась моя инспекционная поездка на театр военных действий. Дорогой я с помощью магии бьярмов немного должен оклематься, может ещё чуток в госпитале поваляюсь и надо мне скорее, всё, что про имеющие непорядки узнал доложить. Нет, писать-то я писал, но всё ли дошло? И про необходимость совершенствования порядка эвакуации, и про каски… Да, многое про что. За всё время нахождения на позициях что-то мои послания толка никакого не имели, всё как было — так и осталось. Сами если только что-то из действующих положений мы нарушали для пользы больных и раненых воинов. По шапке за это получали, но жизни-то солдат дороже.

На следующий день нахождения в поезде я выпросил у сестры милосердия бумагу и карандаш. Они мне для подготовки черновика моего доклада необходимы были. Мысли у меня после контузии путались и приходилось написанное по нескольку раз править. Ещё и стоны попутчиков отвлекали. Это же санитарный вагон, а не тишь кабинета.

Ехали мы на удивление быстро, нигде долго не стояли. Сестры милосердия даже удивлялись — никогда у них такого рейса ещё не было.

— И бомбили нас с аэропланов, и обстреливали… Железными стрелами засыпали… — поделилась со мной воспоминаниями одна из сестер милосердия.

Я ей, похоже, понравился. На шею мне Капитолина Павловна не вешалась, но глазками, ой как постреливала…

Глава 40

Глава 40 В санитарном поезде

Пишу, черкаю, переписываю…

Эх, сейчас бы мне в руки мои блокнотики с записями, но они там, на фронте остались. Хорошо, самого вывезли, какие уж там блокнотики. Не до них было…

Само собой, общего видения проблем у меня не имелось, но — материала довольно много было собрано. Полк наш и наступал, и отступал, и в обороне сидел. Всё было.

Жалко, что пропала моя статистика по ранениям и заболеваниям в ходе разных видов военных действий, в различные периоды времени. Много чего у меня было собрано — хоть ещё одну диссертацию пиши. Всё ведь у меня по полочкам раскладывалось — чем ранение нанесено, куда, какая помощь была оказана…

Отмечал ещё я, что можно было лучше сделать. Ну, это если бы ресурсы позволяли. Что врач, что фельдшер, он ведь своим трудом превращает имеющиеся ресурсы в медицинские услуги. Нет инструментария и медикаментов, будь ты хоть семи пядей во лбу и с золотыми руками — результат твоей деятельности будет весьма плачевный.

У офицеров нашего полка, кстати, те же проблемы были. Постоянно они жаловались в наших с ними разговорах на нехватку снарядов, патронов и прочего. Голым задом даже ежа напугать сложно.

Эвакуация в тыл мне тоже кое-какую информацию дала, но выводы из неё я делать не торопился. Это только мои впечатления, личностное мнение, а для каких-то обоснованных выводов нужно иметь достаточное количество наблюдений. Не даром нас в академии математике учили. Цифры, они миром не правят, но дают о нём представление. Многие мои соученики от математики отмахивались, зачем де она военному врачу? Ну, это — от небольшого ума, от недопонимания происходило.

— Иван Иванович, на перевязку…

Капитолина Павловна меня в очередной раз от моих мудрствований отвлекает.

Что мою голову-то каждый день перевязывать, бинты зря изводить? Всё там нормально. Давно уже швы снять пора. Хотя, это только у меня. Зверьки мои меня хорошо полечили — выбиваюсь я из принятых нормативов снятия швов. По времени их снимать рано, но клиническая картина конкретно у меня совсем о другом говорит. Нельзя же всё по стандарту делать, медицина — это наука вероятности и искусство неопределенности, каждый по-своему болеет и выздоравливает. Индивидуальный подход, а не фельдшеризм здесь требуется…

Впрочем, о чем это я? Капитолина Павловна даже не фельдшер, а сестра милосердия. Курсы закончила и всё. В ножки ей надо поклониться, что она нашему брату помогает…

Два месяца обучения, получение разряда «сестра милосердия военного времени» и всё. До войны совсем не так было. На сестру милосердия тогда обучались полтора года, а на сестру-фельдшерицу — целых три. Перед этим ещё и четыре класса гимназии иметь надо было, не меньше. Иначе — путь тебе только в санитарки. Экзамены после обучения к тому же не больше половины сдавало, а остальные на этом этапе отсеивались. Строго всё было, не как сейчас. Катастрофически не хватает сестер. До чего дело дошло — иностранок брать стали. Среди российских сестер милосердия сейчас можно встретить и француженок, и шведок, и китаянок, итальянок, болгарок… У меня вон на перевязочном пункте шведка была…

— Ай!

— Ну, что Вы, Иван Иванович, потерпите…

Ага, потерпите… Волосы-то зачем с бинтом отдирать…

— Извините, Капитолина Павловна. Больше такого не повторится.

Стоит, ресницами хлопает. Вот-вот слёзки покатятся…

— Швы снимите. Всё там хорошо, в Ваше же зеркальце я видел…

Попросил я вчера у неё зеркальце. Дала. Куда ей деваться…

— Рано, Иван Иванович.

— Ничего не рано, нормально. Кто из нас доктор?

— Вы…

— Вот и снимайте, Капитолина Павловна.

— Не положено…

— Почему же?

— Рано ещё…

Вот заладила… Рано, рано…

— Петра Карловича пригласить можно?

— Доктор оперирует… Занят…

— Ладно, накладывай повязку…

Ведь не переспоришь её. Зазубрила на своих курсах на какой день нужно швы снимать и всё. Ой беда…

Из вагона-перевязочной я вернулся на своё место. Писать доклад что-то не хотелось.

— Иван Иванович, а не принять ли нам с целью лечения коньяку?

Сосед по выделенному мне в санитарном вагоне койко-месту через проход хитро подмигивает, опять меня с пути истинного сбить желает. Откуда он его только и берет? В нашем поезде вагон-ресторан не предусмотрен.

— Только если по чуть-чуть, — соглашаюсь я.

— По чуть-чуть, для ускорения заживления наших ран.

Штабс-капитан потирает руки, извлекает серебряные стопочки.

Они-то откуда? Вчера ещё у него их не было…

— Ну, за здоровье, Иван Иванович.

— За здоровье…