В когтях неведомого века - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 64

– Не-е-е-е-ет!!! – заорал он прямо в физиономию сержанта, тут же причудливо искривившуюся, словно в кривом зеркале из «Комнаты смеха»…

Темнота и тишина. Знакомые запахи пыли и плесени. Неумолкающая ария сверчка где-то под кроватью…

Тюрьма. Бастилия.

– Ура! – вслух заявил Жора, переворачиваясь на другой бок. – Сон. Всего лишь сон.

Где-то далеко, за множеством стен, глухо пробили куранты. Три раза. Три часа.

Знать бы еще, дня или ночи…

Ставни на крохотном окошке были заботливо прикрыты тюремщиком.

29

– Вставайте, господин д’Арталетт, просыпайтесь! – Кто-то деликатно теребил Жору за плечо. – Пора…

Да, похоже, действительно пора… Хоть притворяйся спящим, хоть нет, а сегодня настало твое последнее утро, Георгий.

Арталетов открыл глаза и с изумлением увидел знакомое лицо.

– Господин Сильва? Какими судьбами?

– Да вот, – засмущался бывший надзиратель Консьержери. – Переведен на новое место… Так сказать, с повышением.

– Поздравляю. – Наш герой был действительно искренне рад за случайного знакомого. – Жалованье тоже повыше, а?

– Конечно! И намного, скажу вам. Моя старуха Мадлен рада без памяти. У меня ведь в семье восемь ртов! И уважение, опять же…

За неторопливым разговором о житейских горестях и радостях не сразу и вспомнили о причине визита надзирателя.

– Вот, господин шевалье, – спохватился наконец надзиратель. – Надеть это вам велено…

На столе был аккуратно разложен хорошо отглаженный и благоухающий «морозной свежестью» балахон, сплошь изукрашенный изображениями адского огня, извивающихся в ритме самбы грешников, рогатых дьяволов и прочей нечисти, а также высокий колпак, выполненный в таком же декадентском стиле.

– Это э-э… обязательно? – поинтересовался приговоренный, брезгливо разглядывая образчик творчества неведомого сюрреалиста.

– Велено, ваша светлость… – пожал плечами надзиратель, повысив шевалье сразу на несколько титулов дворянской иерархии. – Специально для вас сшили, всю ночь старались.

Нет, красоваться в свой последний час в подобном клоунском наряде Георгию определенно не хотелось. Радовало, конечно, что эксклюзивный костюмчик создан специально для него (а никакого «секонд-хенда» при таком способе остаться и не могло), но забота не грела. Возможно, расписная дерюжка пришлась бы по душе какой-нибудь эстрадной поп-звезде будущей эпохи, но никак не скромному инженеру, имевшему свое представление о вкусе…

– А если, скажем, размерчик не подошел?..

Жора задумчиво поиграл золотой монетой, наугад извлеченной из кошелька, валяющегося в кучке подобных у изголовья. Новенький венецианский дукат[93] так завораживающе блестел в солнечном луче, пробивающемся сквозь частую решетку на окне, что мэтр Сильва судорожно сглотнул. Глаза его, словно у кролика, неотрывно следовали за всеми пассами приговоренного к смерти «колдуна», исполняющего сейчас роль удава.

– Или молью его побило…

К дукату присоединился испанский дублон,[94] в три раза больший по размеру, а по весу – в восемь!

– Или прожгли ненароком, когда гладили…

Маленькая коллекция, выложенная на столешнице, пополнилась двумя золотыми экю.

– У меня утюг что-то барахлит, – пожаловался тюремщик, неотрывно глядя на стол. – Вроде и уголья в него сыпешь не самые раскаленные, а все равно – то не разгладит путем, то прожжет…

– Это вам вот на ремонт сего необходимого в хозяйстве прибора…

Горка золота еще выросла.

– И в самом деле, – мэтр Сильва решительно забрал со стола балахон с колпаком, причем попутно без следа сгинули и монеты, – разве уместно дворянину появляться на таком важном мероприятии в каком-то тряпье! Вы завтракайте, сударь, а я потом за вами зайду…

– Постойте, – остановил его уже в дверях Георгий. – Вы, помнится, говорили, что в подвале Консьержери сидит паренек, пытавшийся освободить околдовавшую его ведьму?

– Ага, – с готовностью откликнулся надзиратель. – Грегуар Лярош его зовут.

– Грегуар ля Рош… – пробормотал про себя Жора. – Гриша, значит, русский… А долго его еще держать-то собираются?

– Да хоть завтра выпустили бы, да боятся, что в петлю полезет или утопится с горя… Ведьмочка-то его сгинула. – Добряк суеверно перекрестился: сгинула Жанна как раз с подачи шевалье. – Да вам, господин д’Арталетт, лучше знать…

– Вы там, месье Сильва, не в службу, а в дружбу, передайте этому Лярошу, что, если уж надумает топиться, пусть топится ниже острова Сите. Передадите?

– Передам, конечно… – озадаченно подтвердил тюремщик. – Но…

– А не надумает – пусть живет себе, – устыдившись своего «шкурного» интереса, закончил Арталетов. – Ведьмочка его жива и здорова.

Месье Сильва удалился, почтительно прикрыв за собой дверь, но тут же снова вернулся.

– Вы знаете, господин шевалье! А старый комендант Бастилии сегодня ночью преставился!

– Как так? – похолодел Жора, вспомнив визит герцога Домино, – неужели призрак таки не ошибается никогда? – Его же король практически помиловал?

– Вот от королевской милости и помер. Как услышал указ об опале, так обрадовался, что апоплексию и заработал. Медик наш тюремный так прямо и сказал по-научному: «Кондратий, дескать, его хватил, болезного…» И неудвительно – совсем уж ветхий старичок был…

«Вот и вмешивайся в планы провидения… – пожалел о своем упрямстве Арталетов, грустно наливая облизнувшемуся тюремщику порто и выпивая с ним не чокаясь. – Не хлопотал бы за старого – смотришь, годика два-три еще в подземелье протянул бы… Недаром говорят: добро наказуемо…»

Эх, хорошо все-таки прокатиться поутру! Пусть даже дорога напоминает стиральную доску еще больше, чем российские автострады, а экипаж скрипит и раскачивается, ежеминутно грозя развалиться на составные части, что, впрочем, не мешает ему, влекомому всего двумя лошадиными силами, тощими и упрямыми, хоть и медленно, но уверенно продвигаться вперед.

Георгия, так и оставшегося в повседневном костюме, правда, без шпаги и кинжала – осужденный все-таки, – везли на место казни в тюремном возке, которым правил один из подручных парижского палача, традиционно облаченный в черное трико и красный капюшон с прорезями для глаз. Охраны за повозкой не наблюдалось, видимо, король втайне все-таки надеялся, что осужденный предпримет в последний момент попытку побега.

Столпившиеся по обеим сторонам улицы горожане приветствовали едущего на казнь колдуна так, словно он был по меньшей мере какой-нибудь гастролирующей знаменитостью, харизматическим политиком или выигравшим соревнования чемпионом. В пассажира дождем летели цветы и древесные ветки, а также тухлые овощи, рваная обувь, битые горшки и прочие не очень нужные в хозяйстве вещи, так что если бы не решетка на окне, до места казни он вряд ли добрался бы в презентабельном виде.

На одном из особенно крутых поворотов, когда ход повозки еще более замедлился, дверца распахнулась и внутрь вскочил закутанный с ног до головы в черное человек.

«Что они все, спятили на черном, что ли? – подумал Жора, недовольно оглядывая неожиданного попутчика, изрядно уменьшившего и без того невеликое пространство внутри. – Других цветов не признают…»

– Вы, часом, не ошиблись, сударь? – спросил он черного человека, отодвигаясь к противоположной стене возка. – Это ведь не такси… Вряд ли нам с вами по пути.

– Ошибаетесь… – Попутчик откинул капюшон и оказался не кем иным, как Леплайсаном, собственной персоной. – Нам с вами, Жорж, как раз по пути.