Слуга царю... - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 57

– Экий ты неловкий, Андреич! – крякнул Берестов, безуспешно пытаясь подхватить на лету хрупкую вещицу, тут же превратившуюся на ковре в жалкую щепотку тоненьких черепков. – Это ж, наверное, дорогущая вещь!..

– Анна?..– пробормотал Чебриков, не слушая старика и глядя мимо него на замершую баронессу. – Не может быть!.. Анна!..

26

Назвать положение тяжелым, конечно, было нельзя…

Тяжелым его назвал бы только убежденный оптимист вроде парикмахера, усевшегося на бритву и наивно считавшего, что бывают вещи и похуже.

Термин «критическое» также подходил мало, так как при любом кризисе подразумевается все-таки и положительный, и отрицательный результаты. То есть выходы…

Из ситуации, в которой оказался Бежецкий со товарищи выхода не было. Никакого. Происходи эта баталия на шахматной доске, опытный игрок, подумав, положил бы своего короля на бок, подразумевая тем самым свое поражение, но поступать таким образом осажденные не собирались.

Дело даже не в том, что всех неудавшихся «путчистов» ждал военный трибунал и, скорее всего… закономерный конец. Гвардейцы просто-напросто не желали сдаваться. Не в обыкновении было сдаваться у князей, графов и баронов, собравшихся за старинными кирпичными стенами. За спиной у каждого, включая юнкера Чураева, восторженного мальчишку неполных восемнадцати лет, нетитулованного, но столбового дворянина, не говоря уже о таких «столпах Империи», как Толстой, Трубецкой, хотя и юный, два Голицыных и еще ряд отпрысков славных фамилий, стояли десятки предков, не посрамивших своего славного имени под стрелами ордынцев на Куликовом поле, под ядрами Полтавы, Измаила и Бородина, под пулями и шрапнелью Севастополя и Плевны…

«Какое сегодня число? – Александр, лежа за выступом стены, исклеванном пулями, задумчиво пересчитывал уложенные рядком магазины к автоматическому карабину Токарева. Не „калашников“ привычный, конечно, но машинка тоже ничего. При своем трехлинейном.[76] калибре еще и фору даст „акашке“[77] – Ведь через пару месяцев юбилей, однако… Полста лет назад Федя Костров казармы Монкада[78] брал… С тем же успехом, кстати, нужно признать…»

Короткая очередь, простучавшая снаружи, заставила вжать голову в плечи. Ерунда, для острастки палит пехота, чтобы не расхолаживались…

Когда мельчайшие осколочки кирпича перестали барабанить по каске, Бежецкий оглянулся и щелкнул клавишей рации. С другими отрядами связи не было никакой: лишь треск, вой и визг на всех волнах, но внутреннюю связь, хотя и с трудом, удалось наладить.

– Никого не задело, Кирилл?

Ладыженский откликнулся незамедлительно, прогудев сквозь шум помех своим диаконским басом прямо в ухо:

– Пронесло, Саша… Пугает пехтура, не целясь бьет!

Противостоял отряду Бежецкого Двадцать третий пехотный полк, спешно переброшенный сторонниками Челкина откуда-то из-под Выборга, так как столичный гарнизон и флот, базировавшийся в Кронштадте, не говоря уже о гвардии, решил придерживаться нейтралитета. Вчерашние «сиволапые» на рожон, впрочем, тоже предпочитали не лезть, обстреливая окна Арсенала из надежных укрытий после двух неудачных атак, оставивших на раскаленной брусчатке двора пару-другую десятков смоленских, рязанских, курских и вятских парней, зелено-пятнистыми кучками там и сям валяющихся в том месте, где их настигли гвардейские пули… Офицеры гвардии свое дело знали туго и промах давали редко.

Сердце обливалось кровью при виде своих же, русских, людей, неподвижно лежавших ничком в темных, маслянисто отсвечивающих лужах, полускрытых роями мух или мучительно дергавшихся в агонии… Не в силах выносить это душераздирающее зрелище Александр, сразу после первой атаки найдя волну осаждавших, объявил кратковременное прекращение огня, чтобы санитарная команда, пугливо озираясь на темные зарешеченные окна с повыбитыми пулями стеклами, могла забрать раненых. Большинство соратников такое решение безоговорочно одобрило: свои же, бедняги, не супостаты какие… Увы, как всегда, извечно российское сердоболие дорого стоило…

Неспешная эвакуация страждущих позволила осаждающим незаметно просочиться во двор и после начала второй атаки поддержать атакующих снайперским и гранатометным огнем.

Теперь у стены одного из складских помещений без окон лежали укрытые с головой семеро гвардейцев, кровь которых оказалась вовсе не голубой, а такой же красной, как и у противника… Еще четверо были ранены, причем капитан Голицын-второй, по словам военврача Долевского, похоже, до вечера вряд ли доживет…

«Сколько тогда у Кастро было штыков? Вроде бы сто двадцать… – После того как суматоха, вызванная обстрелом, улеглась, Бежецкий вернулся к своему прерванному занятию: раскладыванию пасьянса из автоматных магазинов. Делать все равно было нечего. – А у вас, господин предводитель путчистов, осталось всего тридцать два… Соотношение, как ни крути, хреновое, господа-товарищи…»

– Полковник! – снова, хрипя и кашляя, ожил наушник. – У нас тут внезапно образовалась бутылочка «шустовского»… Не желаете присоединиться?

– Пожалуй, воздержусь, поручик, – отказался после некоторой заминки Александр. – Да и вам не советую…

– Ерунда, Саша! Тут по рюмашке на брата и выйдет-то…

– Все равно, Кирилл. Моя голова должна быть ясной.

Ладыженский невесело хмыкнул:

– А пуле-то по барабану, господин полковник, ясная голова или неясная. Она ведь, как Александр Васильевич покойный говаривал, дура… Ну, как знаешь…

Солнце едва-едва перевалило за полдень, а печет, словно в Африке. Даже не подумаешь, что находишься в Северной Пальмире, а не, скажем, где-нибудь в Ростове или Краснодаре… Пардон, в здешних «палестинах» – в Екатеринодаре. Это там, у нас, Краснодар остался…

Все планы летели к черту. Правильно говорят, что дай бабе, то есть женщине, волю… Увы, Маргарита, хоть и женщина выдающаяся во всех отношениях, все же женщина, и никуда тут не попрешь против непреложной истины…

Хоть так, хоть сяк разбрось карты (в нашем случае – автоматные магазины), а двусмысленному пребыванию Александра на «том свете», похоже, наступал предел… Нет, лично ему расстрел или виселица в результате пленения, конечно, не грозили. Стоит только удачливым «челкинцам» выяснить, что Бежецких на самом деле двое, причем абсолютно идентичных… Вот это-то и не устраивало больше всего. Как ни крути, а вы самозванец, граф!.. Тьфу, снова забыл, не граф уже, а князь… Что скажут соратники, так легко согласившиеся пойти за тобой под пули, если узнают, что Федот-то не тот? Нет, лучше уж пулю в висок или в штыковую против автоматов, на верную погибель… Да чтобы не враз потом покойника опознали…

– Господа инсургенты! – раздался громовой, с хорошо уже знакомой хрипотцой под Высоцкого, усиленной мегафоном, голос полковника Мерецкова, командира Двадцать третьего пехотного, изрядно приевшийся за прошедшие часы. Так и казалось, что сейчас служака по-жегловски добавит: «Здание окружено! Выходи по одному, оружие на снег, первым идет Горбатый…» – Сопротивление бесполезно! Буквально минуту назад подошел танковый батальон, посланный нам на помощь командованием. Во избежание никому не нужных жертв, из одного только христианского милосердия, предлагаю вам прекратить огонь и выйти с поднятыми руками. Честным словом офицера и дворянина гарантирую всем сложившим оружие приличное их званию обращение и помощь раненым…

– Слышите, полковник? Предлагает сдаться! – Ладыженский неслышно подполз к Александру, словно гранату сжимая в перемазанной подсохшей кровью ручище бутылку конической формы. – Слово офицера и дворянина дает… Подстилка челкинская, п…….!

– Зацепило? – Бежецкий, сделав вид, что не слышит фейерверка Кирилловых непристойностей, кивнул на окровавленную кисть. – Сильно? Помочь перевязать?

– Да не моя это кровь. – Лейб-драгун отстегнул пропотевший ремешок каски, водрузил ее на ящик из-под патронов и, перевернувшись на бок, ловко откупорил бутылку, от которой, несмотря на пороховую гарь и сладковатый запах разложения, уже доносящийся со двора, потянуло знакомо и терпко. – Павлушку Воронцова перевязывал. Угораздило его, сопляка…