Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем - Авченко Василий Олегович - Страница 30

Новое время – новые привычки и стремления. Но небо не отвердело. Когда над нашим Владивостоком проносятся истребители 22-го гвардейского полка, всякий раз я останавливаюсь и провожаю взглядом серо-серебристые стрелы. Мне по-прежнему кажется, что в их кабинах сидят какие-то особые небесные сверхлюди. Их имена мы узнаём только тогда, когда они погибают, как погиб в 2018 году в Сирии майор Роман Филипов. Его Су-25 сбили из переносного зенитного комплекса. Катапультировавшись, Роман отстреливался от врагов из «стечкина», а когда его окружили и подошли вплотную, подорвал себя гранатой со словами: «Это вам за пацанов!» Филипов родом из Воронежа, несколько лет служил в штурмовом полку в Приморье. Каманин в своё время окончил Борисоглебскую школу лётчиков, где Филипов проходил практику. А учился Роман в Армавирском центре Краснодарского высшего авиационного училища, бывшего Батайского, созданного в Чите, где осваивал истребитель Маресьев…

Моё прикосновение к авиационному миру ограничено, как и у абсолютного большинства, задиранием головы к небесам (звук турбины, а особенно поршневого мотора наполняет меня неизъяснимым трепетом) да скромной ролью пассажира. Но даже этот невыдающийся опыт позволяет ощутить таинство, мистику, магию и власть Неба. Из Москвы во Владивосток самолёт летит через ночь. В иллюминатор лезут огромные, нереальные, арбузных габаритов и самоцветных раскрасок стратосферные звёзды, каких нипочём не разглядеть снизу сквозь плотный слой дыхательной азотно-кислородной смеси. Эти звёзды вводят в транс. Европейские перелёты – не более чем поездка на маршрутке, нет в них никакой метафизики. Длительный полёт – духовная практика. Летишь долгие часы, а страна твоя не кончается. Самолёт идёт не по прямой – по дуге, через далёкие пустынные севера́. Так, оказывается, короче: если смотреть не на карту, а на глобус, это сразу видно. Для большинства из нас только такие перелёты – единственный шанс увидеть эти места, хотя бы и с десятикилометровой нечеловеческой высоты. Утренние отроги Сихотэ-Алиня в самолётном окне – одно из моих любимых зрелищ, символизирующее переход в иную реальность, а не просто перемещение тела из одной точки в другую.

Человек – существо, ходящее по земле, но суть его – стремление в неизведанное, воздвижение вавилонских башен, проникновение в космос. Не вкусив запретного плода, человек не стал бы вполне человеком. Именно лётчики первыми преодолели старинное табу. Они же стали первыми космонавтами, доказав право мечты, какой бы безумной и оторванной от земли она ни казалась, на жизнь. Явление Гагарина стало оправданием гибельного икаровского идеализма.

В ревущих сороковых

Бывает так, что главный (в нашем случае скорее не главный, а центральный) герой появляется лишь эпизодически, штрихпунктирно, закручивая вокруг себя смысловые потоки и соединяя бесконечно далёкие судьбы. Он нужен мне как связующее звено, шампурный стержень, топор в каше. Его потом можно вынуть, но поводом и катализатором для приготовления каши выступает именно топор.

Лев Петрович Колесников родился во Владивостоке 18 февраля 1923 года.

Отца, как уже было сказано, он не знал.

Жил с мамой где-то на сопке Орлиное Гнездо – сейчас это центр Владивостока. Волгоградский писатель Иван Маркелов, искавший много лет спустя вместе с Колесниковым место, где стоял его дом, вспоминал: они взобрались на самую вершину сопки и увидели несколько заснеженных ям, оставшихся от разрушившихся домишек. Похоже, это то самое место, которое ныне заросло небоскрёбами, – сужу по тому, что от колесниковского дома открывался вид одновременно на Амурский залив и бухту Золотой Рог.

Вскоре после установления в Приморье советской власти вся семья – Ася, её мама и отчим Александр Кондратьевич, маленький Лёва – перебралась на Артёмовские угольные копи неподалёку от Владивостока (бывшие Зыбунные рудники Скидельского). Шахтёрский посёлок Зыбунный впоследствии вырос в город Артём, получив имя в честь «товарища Артёма» – большевика Фёдора Сергеева, погибшего при испытаниях аэровагона[30]. 1990-х шахты Артёма не пережили, будучи объявлены нерентабельными. Сегодня Артём фактически превращается в дальний пригород Владивостока, нечто вроде локального Подмосковья.

Александр Кондратьевич работал в бухгалтерии, Ася пошла в систему ликбеза – так начался её долгий учительский путь. Среди учеников были и неграмотные русские мужики, и китайцы-шахтёры. Ася организовала библиотечный кружок, куда вскоре поступил и «Разгром» Фадеева. Проходила, как положено, «военизацию», в период конфликта на КВЖД 1929 года осваивала пулемёт максим – сражаться в случае чего готовились все. Изучала устройство автомобиля и трактора.

Семи лет Лев пошёл в школу. Маму к этому времени перевели из системы ликбеза, выполнившего свою задачу, в обычную школу и дали комнату в шахтёрском бараке. По соседству жил учитель рисования Николай Захарович Фёдоров – бывший партизан и, как выяснилось, однокашник Александра Фадеева по коммерческому училищу. Вскоре Ася и Николай поженились. Первоклассник Лёва называл отчима по имени-отчеству, но отношения их были дружескими.

Когда разболелись старший и младший – отчим Аси Александр Кондратьевич и Лев, – им, как «лёгочникам», рекомендовали сменить климат. Семья переехала в Среднюю Азию – в Узбекистан. Александр Кондратьевич нашёл работу в Маргилане, Николай и Александра учительствовали по соседству, в Фергане. Поступили в вечерний институт. «Насчёт питания в 1931/32 годах особых забот не было. Хлеб давали по карточкам», – пишет Ася, не любившая жаловаться на тяготы и лишения. В качестве дров использовали шелуху от хлопковых семян. Николай с малокалиберкой добывал дичь – галок и ворон… «Особых забот не было».

После института Николай и Александра стали работать в старших классах, перебрались всей семьёй в Ташкент.

В Узбекистане Лев окончил школу. Встал выбор – кем быть? В детстве он мечтал не о небе – о море, что было типично для мальчишки его эпохи, тем более владивостокца. Много занимался спортом: имел первый разряд по лёгкой атлетике, второй – по штанге, третий – по боксу, возглавлял туристский кружок.

Если Покрышкину пришлось потратить немало сил, чтобы ему разрешили переучиться с авиатехника на лётчика – в лётчики, мол, все хотят, а вот авиатехников не хватает, – то Колесников попал в авиацию неожиданно для самого себя и даже вопреки собственному желанию.

Окончив школу, он подал заявление в Севастопольское военно-морское училище. Отличный аттестат давал право поступить туда без экзаменов. Льву уже пришёл ответ, что он зачислен кандидатом в курсанты. Но шло лето 1941-го – грянула Великая Отечественная, и военком направил его в лётную школу. Колесников так вспоминал об этом эпизоде в книге «Линия поведения»: «Я не крикнул: “Разрази меня гром, и клянусь форштевнем субмарины: такому не бывать!” Война обязывает комсомольца быть там, где он нужнее. Я лишь отшатнулся от стола и… увидел море. Море во время отлива. Прощально бормочущие волны отступали к горизонту. Лазурно сверкнула ставшая далёкой полоска моей мечты, и обнажилась передо мной ташкентская суша, по которой я побрёл к медикам. Они внесли в моё личное дело новую запись: “Годен к лётной работе в ВВС”».

В другом месте Колесников пишет, что будто бы в моряки он не прошёл по зрению – «глазник придрался». Для авиации тем не менее оказался подходящ – не странно ли? Ася рассказывает, что он и сам удивлялся: «То мне говорили, что по зрению я на флот годен, а в авиацию меня бы не пустили. Сегодня сказали: “Годен быть даже лётчиком-истребителем”».

Обратим внимание ещё на одно обстоятельство: Венедикт Март, дядя Льва, был расстрелян как японский шпион, дядю Зотика тоже расстреляли по политической статье. Позже, в войну, сын Марта, отступив вместе с немцами из Киева, перейдёт к американцам… Не говоря об уехавшем за границу с женой и тремя сыновьями дедушке.

Анкета Льва, как видим, идеальной не была. Но препятствий, похоже, ему никто не чинил: взяли и в партию, и в элитные небесные войска. А позже направили в секретную заграничную командировку – воевать против тех, к кому эмигрировал его двоюродный брат Иван Елагин…