Мария Кровавая - Эриксон Кэролли - Страница 115

Проведя в Сантьяго несколько недель, Филипп попрощался с сыном и отправился в Корунью, где находился его флот. Берег там был полон штабелями съестных припасов, бочонками с вином, резервуарами с водой, животными и их кормом, оружием, доспехами и тысячами матросских сундучков. Для приветствия принца на песке выстроились шесть сотен моряков с копьями в руках, а корабельные пушки вместе с артиллерией из ближайшего замка дали залп торжественного салюта. При этом появилось столько дыма, что «в течение полутора часов не было видно ни земли, ни неба».

Английские посланники хотели, чтобы принц плыл на английском корабле, но тот не счел это нужным. Тем не менее он позволил им выбрать его флагманом одну из испанских галер. Их выбор остановился на корабле, декорированном настолько пышно, что он скорее напоминал «прекрасный цветник», чем мореходное судно. Это был «Espiritu Santo»[56], двадцатичетырехвесельная галера, задрапированная от носа до кормы замечательной алой тканью. Баковая надстройка была обвешана малиновой парчой, расписанной языками золотого пламени, а на грот-мачте развевался королевский штандарт в тридцать ярдов длиной с изображением доспехов Филиппа. Другой штандарт красовался на бизань-мачте, а на фок-мачте, снастях и вантах тоже висели флаги с королевскими доспехами. В дополнение к этим государственным флагам почти к каждому дюйму корабельной поверхности были прикреплены тысячи небольших шелковых вымпелов, которые весело колыхал ветерок.

В полдень 12 июля на борт этого судна поднялся Филипп со своей свитой, а матросы в желто-красных мундирах, приветствуя его, свешивались с мачт и рей, проделывали на канатах гимнастические трюки. Множество горожан, пришедших посмотреть на отплытие принца, знали, что он плывет в Англию жениться, но все понимали также, что цель его поездки много важнее, чем просто женитьба: он отправляется крепить могущество Габсбургов против французского короля. Когда принц взошел на борт «Espiritu Santo», они выкрикивали не только пожелания успешного плавания, но и «разражались бранью по отношению к Франции».

Флот вышел в море при сильном ветре. Первую ночь и весь следующий день из-за плохой погоды принц и его свита не покидали нижнюю палубу. Филипп был необычайно восприимчив к морской болезни, и, чтобы сократить его страдания, английские посланники приняли решение причалить в Плимуте вместо официально назначенного порта Саутгемптон. Паруса подняли в пятницу, а во вторник утром показался английский берег. Теперь море было спокойнее, и на следующий день сильное течение пронесло испанские корабли в прибрежные воды между Саутгемптоном и островом Уайт. К счастью, принц нормально себя чувствовал и в тот же день, когда «Espiritu Santo» бросил якорь в узком проливе, в трех милях от Саутгемптона, смог принять несколько депутаций с берега.

Первым его гостем стал английский адмирал, лорд Уильям Говард. Филипп вытерпел грубоватые шутки Говарда, но странное замечание адмирала, что фламандские корабли похожи на «раковин моллюсков», привели фламандцев в бешенство. Он также заспорил о чем-то с испанским адмиралом. Позднее, увидев, что испанские корабли при входе в английские воды не убирают топсели, как это положено делать, Говард приказал дать напоминающий залп из пушек в их направлении, а его моряки смотрели на испанцев с неприкрытым презрением.

На следующий день Филипп пересел на королевскую барку, которая должна была доставить его на берег (очень короткое путешествие), но прежде принял молодых лордов: старших сыновей графов Арундела, Дерби, Шрусбери и Пембрука и внука герцога Норфолка, — которые прибыли к нему с нижайшей просьбой принять их в свиту. Еще находясь на борту своего флагмана, принц принял посвящение и ступил на английскую землю уже рыцарем ордена Подвязки. Марии среди встречающих не было. Она расположилась в своем сельском доме в двух милях от побережья, но прислала подарок — белого коня, покрытого попоной из украшенного золотом малинового бархата, чтобы принц мог доскакать на нем до церкви и возблагодарить Бога за удачное плавание. Филиппа, как только он ступил на берег, приветствовал на латыни сэр Энтони Броун, сказав, что послан служить ему в качестве шталмейстера, а затем подвел прекрасного коня. Филипп поблагодарил и сказал, что ему не трудно дойти до церкви пешком, но Броун настоял. Он помог принцу подняться в седло и по традиции почтительно поцеловал его шпору. Затем шталмейстер повел коня Филиппа к церкви Святого Распятия, ненадолго остановившись только у городских ворот, где лорд-мэр торжественно вручил принцу ключи от города.

Филипп пробыл в Саутгемптоне три дня, в апартаментах, увешанных гобеленами, изображающими деяния Генриха VIII и расшитыми его знаменитыми титулами — «Защитник веры» и «Верховный Глава Церкви». Утром он спал допоздна, затем одевался и встречался с советниками Марии и другими лордами, которые ему представлялись и целовали руку. Заняться в Саутгемптоне Филиппу было нечем — в те времена в этом небольшом городишке насчитывалось всего триста домов, — к тому же все время не переставая лил дождь. Мария поручила своему лорду — хранителю печати доложить принцу о «полном состоянии дел в государстве со всеми подобающими подробностями» и дать любой совет, какой он может попросить. Но Филипп практически ничего не знал ни об Англии, ни о ее политике и поэтому вопросов не задавал. Он выступил перед советниками с официальной речью, заверив их, что прибыл в Англию не с целью обогащения, поскольку, Господь свидетель, у него столько земель и богатств, как ни у одного другого современного принца, а потому, что призван Божьим провидением стать мужем Марии. Он сказал, что будет обходиться с ней и с ними, как «добрый и любящий правитель», и надеется, что они, со своей стороны, также выполнят свои обещания быть «преданными и послушными».

Филипп прекрасно сознавал, что каждое его слово и жест станут позднее предметом обсуждения англичан, и потому делал все, чтобы их успокоить. Свой первый вечер на берегу он провел в обществе лордов. Причем разговаривал со всеми добродушно и сердечно, особенно с лордом Говардом, «которому выказал большую любезность». Филипп даже пытался шутить, заметив адмиралу, что, оказывается, ни один из костюмов, которые он привез из Испании, «нельзя надеть в день свадьбы по причине недостаточной элегантности». Принц обнаружил это, только приехав в Англию. Видимо, он все же недостаточно богат, чтобы нарядиться «с подобающим величием, какого заслуживает королева». Затем добавил, что надеется пошить здесь костюм из попоны коня, присланного Марией. Такой вот ему подарили замечательный подарок, и такие вот у них в Испании неумелые портные! Как раз в тот момент внесли большие кувшины с вином, пивом и элем, вместе с высокими кружками. Филипп повернулся к своим приближенным и объявил, что отныне они должны забыть испанские обычаи и принять английские и что сейчас он покажет им, как это делается. Приказав подать ему пива, он выпил его на английский манер, к великому одобрению всех присутствующих англичан.

Глядя на принца, создавалось полное впечатление, что это беззаботный молодой человек, весело проводящий время в предвкушении свадьбы, но на самом деле Филипп в то время был серьезно встревожен. На берегу его ждало неприятное известие от отца, что 26 июня французы захватили Мариенбург, мощную крепость на границе земель империи, и что есть опасность взятия Брюсселя. Передовые отряды французов уже начали сгонять крестьян с их земель, поджигать дома и вытаптывать поля, а армия Карла оказалась захваченной врасплох и только собирается с духом для контратаки. Император писал, что ему нужна помощь сына, и предлагал Филиппу сократить медовый месяц до минимума, после чего отплыть во Фландрию.

Филипп написал отцу из Саутгемптона, что сделает все как надо, и приказал слугам не выводить лошадей на берег, поскольку очень скоро, возможно, через несколько дней, придется отплывать назад. Ожидая встречи с Филиппом, Мария знала о взятии французами Мариенбурга, и это ее также беспокоило. Она боялась, что Карл может потребовать от Англии послать войска на защиту Брюсселя, но ко времени венчания кризис миновал — к серьезным действиям французы оказались не готовы. Они покуролесили в окрестностях столицы, пощекотали нервы придворным императора, а затем доблестные воины Карла V отбросили их за границы империи.