Целитель 10 (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 17

— Здравствуйте, товарищ Гарин, — отпасовал Анатолий Петрович, насмешливо щурясь.

— Сплошные Петровичи вокруг! — пожаловался Колмогоров. — Трое на одного!

— А кто третий? — завертел я головой, расслышав тихое покашливание. — Ох, простите, Яков Петрович!

Профессор Терлецкий, тот самый, что заговорил о тахионах еще двадцать лет назад — независимо от Танаки, мозговитого японца, — скромно вышел из-за широкой спины Александрова.

— Видишь, То, какая у тебя тень, — улыбнулся он, двигая щеточкой усов, — спрячешься — не заметят!

Президент гулко расхохотался — видать, не у одного меня нынче тонус на высоте, и добродушно забурчал:

— Ну, показывайте, Михаил Петрович, свое хозяйство.

Я к этому времени унял «священный трепет», и решительно заявил:

— Только, пожалуйста, без отчества! Просто Миша.

— В вашем возрасте, Миша, Канторович доктором наук стал, — заговорил Александров с назиданием, приподнимая уголок губ, — так что молодости стесняться незачем. Кстати, Дмитрий Дмитриевич показывал мне вашу диссертацию… Очень, я бы сказал, отчетливо и ёмко!

— И много! — поддакнул Терлецкий. — Там материала на три докторских хватит.

— Так что, готовьтесь, Миша, — широкое лицо Анатолия Петровича снова дрогнуло улыбкой. — Степень мы вам присвоим без защиты!

— Спасибо… — вытолкнул я осипшим голосом, и прочистил горло, звонко добавив: — Расту!

Пока моя голова сосредотачивалась и отрешалась от земного, руки привычно оживляли пульт.

— Сегодня мы готовились к запуску, — громко объявил я. — Водить вас на экскурсию не буду, лучше вместе поставим первый опыт из запланированной серии. Забросим образец в будущее ровно на две минуты!

Светила науки переглянулись, а я привычно включал секцию за секцией, систему за системой. Басовитый гудок выдал готовность эмиттера, и вот, на самом верху громады ускорителя, вспыхнули красные огни в рядок — тахионы начали свое стремительное истечение.

— А парадоксы, Михаил? — опасливо вымолвил Терлецкий. — Хроноклазмы всякие?

— С парадоксами причинности мы разбираемся, Яков Петрович, — мягко сказал я, — эта тема сама по себе очень и очень интересна. Разумеется, мы строго соблюдаем технику безопасности, поэтому перемещения в прошлое запретили. Хотя, если честно, казуальные последствия на наших-то, минутных дистанциях минимальны. Так что… никакими ужасами мой ускоритель не грозит.

— Ну, а в принципе? — не унимался профессор. — Допустим, некий герой-одиночка переместится в тридцатые годы, чтобы убить фюрера?

— Одно из двух, — я приподнял руки, растопырив пальцы. — Либо его постигнет неудача, либо корректировка реальности удастся. И тогда от нашего, базового, временного потока ответвится временной поток номер два. Он понесет дальше мир с измененной действительностью, где Вторую мировую развяжет не Адольф Гитлер, а, скажем, Эрнст Рем. Но это в теории, Яков Петрович! А на практике… Нам по силам забросы в прошлое на дистанцию в пять-десять минут максимум. Расход энергии будет расти бешено, скачками! Даже для того, чтобы отправить человека на месяц назад, не хватит энергии всех земных электростанций!

— Ну, утешили, — кривовато усмехнулся Терлецкий, и вопросительно глянул на Александрова. — То?

«Главный академик» кивнул.

— Мы потому и явились с комиссией, — развернулся он всем телом к ускорителю, — чтобы убедиться: прямой и явной угрозы не существует. Будем считать, что вы нас убедили…

— Тогда запускаем?

Александров важно махнул рукой, и я вывел излучатель на режим. Ускорительная секция загудела, как орган на низких регистрах, и стеклянные стенки хронокамеры обметало изумрудными сполохами.

— Подходите ближе, товарищи! — я взялся за рычажки манипулятора. — Видите эти сегменты магнитов сверху камеры и под нею? Они сдвигаются и раздвигаются, формируя нужную конфигурацию поля. По центру камеры, где подставка с белым кругом, сходится пучок тахионов. Сейчас мы туда выставим образец… Вот этот бронзовый брусок!

Тускло взблескивавший слиток с четкими клеймами лег на место. «Делегация» замерла.

— Мощность излучения и напряженность поля поддерживаются автоматически… — бормотал я, пугаясь: а вдруг сбой?

Гул упал на октаву ниже, пуская дрожь, и образец растаял.

— Он исчез! — вскричал Терлецкий.

— Нет, — вытолкнул я, — он переместился в будущее…

Солнце садилось, и оранжевые лучи просаживали лабораторию насквозь, рисуя на стене четкие темные силуэты — спинок диванов, замерших людей, разлапистой пальмы в кадке.

На исходе второй минуты все вздрогнули, услыхав гудок, и тут же за двойными стенками хронокамеры сверкнул брусок. Я выдохнул: фокус удался.

Глава 6

Воскресенье, 4 мая. Утро

Московская область, Баковка

Высоченные, развесистые кусты сирени набрякли лиловыми бутонами, но словно боялись раскрыться и цвесть. Однако тонкий, почти неуловимый аромат уже блуждал по двору, тревожа и будя нескромные позывы.

— Борь… — вытолкнула Елена как бы рассеянно, но с долей неуверенности в голосе.

— М-м? — лениво отозвался Иванов.

Генерал-лейтенант в изгвазданном спортивном костюме сидел, развалясь, на лавке-качелях, слабо оттолкиваясь ногами. Откинувшись на жесткую спинку, он бездумно следил за птахами, что кружились над верхушками растрепанных сосен.

— Еще одну грядку тебе, огородница? — добродушно проворчал генлейт.

— Да нет… — уклончиво сказала фон Ливен и, поглядывая на суженого, нарочито длинно вздохнула. — Я вчера с одним симпатичным шпионом познакомилась…

Борис Иванович даже не вздрогнул.

— Молодой, небось?

— Вылитый Антиной! — сладко улыбнулась девушка.

— Ты мне эти античные штучки брось, — забурчал генлейт, — я Адониса с Анубисом путаю… Что, вышли-таки на тебя? «Тихие американцы», мать их ети…

— Борь, мы же оба знали, что найдут! Да и не прятались особо…

— Чего хотят?

— К вечеру узнаю, — проворковала Елена. — На свидании.

— Придушу!

— Меня⁈ — деланно ужаснулась фон Ливен. — Как плохо воспитанный мавр — нежную Дездемоночку?

— Обоих!

— Ревнуешь? — мурлыкнула девушка. — М-м?

Иванов свирепо засопел, и встал.

— Пошли! — бросил он отрывисто.

— Куда, Боречка? — игривый девичий щебет смешался с птичьим.

— На инструктаж!

— Боречка, а давай здесь! Тепло же, птички, белочки…

— Ага! И соседи! Нет уж, пошли в дом!

Хихикая, Елена догнала Бориса Семеновича и на крыльцо они поднялись, держась за руки.

Вечер того же дня

Москва, Пушкинская площадь

Мода — дама капризная, и никто толком не знает, отчего податливая ей толпа минует приличные заведения общепита, но выстаивает очереди в «Золотой фазан» или в «Яму». Или в эту вот «Лиру», ничем не примечательную кафешку на углу, разве что отделанную «под Запад».

— Народищу… — огорченно затянула Елена.

— Не волнуйтесь, Хелен, — белозубо улыбнулся Чак Ливен, зажимая между пальцев мятую трешку, — я знаком с местными обычаями!

Швейцар Костя, надменный и важный, ухватил взятку с достоинством монарха, принимающего верительную грамоту.

«Добро пожаловать или Посторонним вход запрещен!»

Прохладные сумерки остались за стеклянными дверями, а фон Ливен окунулась в тепло, малость душноватое, и в безмятежное шумство.

«Лиру» нежно любили сытые фарцовщики и полуголодная богема, мажоры и студенты — верхний срез «центровой» молодежи.

Елена одолела лестницу между баром и рестораном, сближаясь с живой музыкой. Сегодня штатный коллектив отдыхал, его подменяла группа «Тунгусский феномен», откуда-то из Сочи или Туапсе. Ударник шелестел барабанными щетками, создавая джазовый фон, а гитаристы наигрывали негромкий и нескончаемый, но приятный мотив, не забивавший мысли жестким ритмом.