Мавзолей для братка - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 49

Собственно говоря, гробница, радующая глаз строгими линиями и четкими формами, существовала лишь на бу… на папирусе. На самом же деле груда каменных обломков, искалечившая и похоронившая под собой нескольких рабочих вместе с надеждами Такетха на безбедную старость в почете и уважении, больше всего напоминала обычный курган – дело рук невежественных дикарей, а вовсе не творение просвещенных правительственных инженеров. Но что делать, если законы природы или божественное провидение, а может быть, и то и другое оказались сильнее всех строгих предписаний и освященных временем традиций? Знать бы еще заранее, что они существуют – законы природы…

То, что без проблем удавалось в малых, так сказать, формах, на макетах и даже моделях в одну двадцать четвертую натуральной величины, оказалось невыполнимым в истинном масштабе. Ну не хотели каменные блоки, с таким трудом доставленные из фиванских каменоломен, лежать прочно и незыблемо, как их маленькие собратья на опытных мини-гробницах. Не хотели и все тут!

Рушились с пушечным треском и грохотом, лопались в самых неожиданных местах, рассыпались горами щебня и угловатых обломков, не годных больше даже на то, чтобы сложить загородку от вечного жаркого ветра пустыни.

А ведь даже название для нового типа погоста, возводимого пока еще здравствующему северному властителю, придумали. Красивое и значительное. Пирамида. Но… Не срасталось что-то…

И вот уже готовится распрощаться с головой изобретатель, предложивший новинку, уже ворочают тяжеленные весла на галерах, мелют муку на казенных мельницах и волокут на своем горбу новые блоки десятки строителей разного ранга, а сооружение никак не желает принимать задуманные очертания.

– Давеча вот, – жаловался в сотый раз Такетх своему единственному собеседнику, – явился какой-то яйцеголовый и начал мне впаривать про какие-то законы всемирного тяготения, притяжение земли… Мол, как оно безмерно… Опыты какие-то пытался демонстрировать. Я его спрашиваю: да как ты, червь земляной, дошел до такого? А он: сидел, мол, под пальмой, а мне на голову финик свалился… ну, вот я и вывел закономерность… А мне как раз кружка под руку попалась, я и трахнул его по маковке – пусть еще что-нибудь придумает…

– Ну и?.. – заинтересованно оторвался от кубка собеседник.

– Что «и»? Кружка, гадство, вдребезги, а этому – хоть бы хны. Сидит теперь снова под пальмой, что-то на песке чертит, улыбается все время…

– Круто ты с ним.

– А то! Я вообще крут, – приосанился строитель. – Что на слово, что на дело. Наливай!..

Собеседник появился перед мутным взором строителя где-то на второй неделе запоя и вначале был принят за одну из многочисленных разновидностей чертей. К слову сказать, последние постоянно мутировали, раз от разу становясь все наглее, развязнее, причудливее… Да и крупнее по размеру. Не иначе от количества выпитого разбухали.

Если поначалу всю корчащую рожи братию можно было смести прочь одним движением руки, то теперь они активно сопротивлялись! И сопротивлялись не без успеха. Приходилось применять подручные средства, вплоть до дубинки… Мало того – нечистые духи норовили прикинуться то стражниками, то прорабами, а один раз – даже чиновником, якобы присланным от наместника, чтобы выяснить: собирается уважаемый Такетх строить хоть что-нибудь или ему уже пора на покой? Например, в темницу, на казенный кошт. И сопровождали его такие чертенюги – косая сажень в плечах, что два дня кряду надзиратель лишь охал, потирал отбитую спину и пил в строго горизонтальном положении.

Так что невзрачный человек в черном не вызвал у страдальца особенного интереса. А зря…

Уж он-то оказался что ни на есть настоящим чер… тьфу, человеком. Более того, дьяком самого Хоронного приказа, которому косвенно подчинялась вся Такетхова епархия. Хароном, в просторечии. Правда, не самого высокого ранга… Да что там невысокого – совсем маленького ранга. Чуть ли не курьером.

Но и от этого человечишки зависело многое. И не сносить бы надзирателю головы, если бы Афанасий не оказался мужиком понимающим, способным на сочувствие и не поддержал бы объятого горем строителя всеми силами. И души, и организма.

Так что теперь пили вдвоем.

– И что самое поганое… – Выдув залпом обжигающую жидкость, секрет которой земляки Харона принесли с собой, как и многие другие полезные вещи, Такетх пошарил рукой по столу, но ничего достойного стать закуской не обнаружил и ограничился тем, что понюхал край собственой хламиды. – Это самое…

Хламида когда-то представляла из себя более чем роскошное одеяние из заморского шелка, но за время «питейного марафона» покрылась таким количеством разнообразных пятен, что ею уже можно было не только занюхивать, но и закусывать.

– Что?

Афанасий, более привычный к своему национальному напитку, почему-то называемому «водкой», хотя пристойнее было бы его назвать «огневкой», пил не закусывая. И почти не пьянел. Только нос у него от чарки к чарке становился все краснее, а глаза косили все больше, словно правый каким-то образом надеялся переглянуться с левым. И с чертями у него никаких разногласий не было. Наоборот, он заботливо подкладывал им крошки, капал на стол из чарки, а иногда делал в воздухе такие движения, словно гладил кого-то невидимого по головке или щекотал за ушком.

«Наверное, черти тоже русские! – наконец сделал величайшее открытие надзиратель, безуспешно отгоняя своего мучителя – здоровенного чертенюгу размером с собаку, не разменивающегося по мелочам, а сразу норовящего спереть весь кувшин с „огненной водой“. – Недаром я раньше, когда пива напивался или вина, никогда их не видел. Ну не совсем… Таких больших чертей не видел, все больше мелочь всякую пузатую. Но тогда почему я своих чертей вижу, а его – нет? Загадка…»

– Забыл… – ответил он дьяку, уже нацедившему водки в блюдечко и умиленно поводящему в воздухе ладонью, будто гладя выводок изголодавшихся котят. – Что-то важное… Но забыл.

– Ничего, завтра вспомнишь.

Крупный лысый черт, удивительно похожий на толстяка Сатона, совмещавшего должности такетховского личного секретаря и вышибалы, материализовался возле двери.

– Посетитель к вам, господин Такетх, – почтительно склонился он в поклоне, втягивая рожки, чтобы ненароком не поцарапать хозяина. – Божится, что по важному делу…

– Как же помню, помню…

Господин старший надзиратель врал: ничегошеньки он не помнил. Лишь какие-то обрывки: новое лицо за столом, выглядящее гораздо более настоящим, чем все черти и Сатон с Афанасием вместе взятые…

Водка, смешанная с пивом по совету пришельца и странным образом превратившаяся в рыбу… Колючую такую рыбу, незнакомую… Здравицы, провозглашаемые почему-то за какого-то генерального секретаря и победу демократии во всем мире, за тех, кто в сапогах, и за то, чтобы кто-то там стоял, не гнулся…

И откуда взялись цыгане? Кто это вообще такие – цыгане? Никогда не слышал раньше о таком народе… То ли черти превратились в цыган, то ли сами они приперлись следом за чертями… И исчезли вместе с ними, а также с драгоценным перстнем, подаренным номархом за строительство загородного дома, и парой серебряных светильников.

«Надо меньше пить… – с ненавистью глядя на кувшин с пивом, единолично заграбастанный дьяком, думал Такетх. – Пить надо меньше…»

В отличие от старожилов, новичок выглядел молодцом. Как бананчик выглядел.

– Так значит, я могу начинать работы?

– Какие работы? – поперхнулся липкой слюной надзиратель.

– Вы ведь вчера мне разрешили!

– Я?.. Вчера?..

Такетх беспомощно оглянулся на харона, но тот только развел руками: разрешил, мол, не отопрешься, я свидетель.

– Ну… Я…

– Ты бы вышел на минутку, Сергий, – степенно вклинился в разговор Афанасий, вытирая ладонью жидкую бороденку. – Мы тут посовещаемся… Ты что? – напустился он на собутыльника (точнее, на сокувшинника), когда дверной полог задернулся. – Это же спасенье твое!

– Он знает, как укрепить эту чертову пирамиду? – обрадовался Такетх. – Слава богам! Он сам так сказал?