Мавзолей для братка - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 42

– Прекратите такие речи! – Жора все еще никак не мог отделаться от мысли, что Леплайсан шутит в обычной своей несмешной манере, вызывающей улыбки лишь у современников, еще не доросших до юмора в полном его объеме. – Вас завтра обезглавят! Понимаете вы это или нет?

– Ну да, – спокойно кивнул шут. – Я ведь, как ни крути, дворянин, а это налагает кое-какие обязанности на моих злопыхателей. Дворянин может быть предан смерти лишь тремя способами, – процитировал он какой-то документ, назидательно подняв вверх указательный палец. – Колесован за государственную измену, сожжен на костре по обвинению в колдовстве либо лишен головы. Причем последнее – только мечом. Такова уж наша привилегия, – приосанился он.

– А поскольку признаков государственной измены господа прокуроры в моем деянии не нашли, – продолжал он, глотнув из кружки, чтобы смочить пересохшее горло, – а колдовством там и не пахло, остается одно… Надеюсь, что папаша Кабош сейчас точит свой инструмент на славу, не отлынивает. О-о! Видели бы вы, как он артистически отсекает головы! Вам, помнится, не довелось присутствовать на иных казнях, кроме своей собственной… Простите за невольный каламбур… Так вот, говорят, что жертва даже не замечает самого удара и не успевает моргнуть глазом, как оказывается в раю… Ну, или в другом месте. Подобным мастерством владеют, уверяю вас, немногие палачи Европы, не говоря уже об остальных частях света.

– Я бы не восторгался так на вашем месте, – сглотнув комок, застрявший в горле, вставил Жора. – Казнят-то на этот раз вас…

– Ну и что? Я же, помнится, уже говорил вам, Жорж, что не собираюсь кончать жизнь немощным стариком в своей постели. А если так, то какая, спрашивается, разница – умереть от разрыва ядра на бранном поле, от клинка в груди на очередной дуэли по пустячному поводу или от доброго меча, отделившего голову от шеи? Разве это не счастье для человека моей творческой профессии – закончить жизнь именно таким образом?

Я слыхал, что его величество Филипп Испанский некоторое время назад повелел зашить моего коллегу, дона Пепе Балтазара, в обычный рогожный мешок вместе с десятком бродячих кошек и утопить в Тахо[45]! Бр-р-р! Врагу не пожелаешь подобной участи!..

«Ну, как раз подобной-то участи и можно было пожелать… – подумал Арталетов, вспомнив свое знакомство с местным водяным. – Я бы уж как-нибудь уговорил старика… Вот только кошки – совершенно лишнее».

– А чем же почтенный Балтазар прогневал его величество? – спросил он, припоминая, что где-то уже слышал это имя.

– Да, вероятно, чем-то похожим на мой проступок, – хладнокровно пожал плечами Леплайсан. – Но это все ерунда по сравнению с тем, как казнит своих шутов турецкий султан. Вам интересно?

– И как же? – спросил путешественник, думая о своем.

– Сажает на кол! – понизил голос, доверительно склонившись к собеседнику, шут. – Дурные шутки при дворе султана приравниваются к непрошеному визиту в чужой гарем. Да-да! Вы же знаете, д’Арталетт, что я потерял счет своим визитам к чужим женам, но закончить дни столь печальным образом – Боже упаси!.. По сравнению с этим – вж-ж-жик и готово – райский дар. Знающие люди поговаривают, что бритье у цирюльника-неумехи – процедура гораздо более неприятная!

– И многие из этих так называемых «знающих людей» сами испытывали подобное?

Где-то вдалеке раздались шаги нескольких человек, эхом разносящиеся под тюремными сводами, и шут, попавший в патовую ситуацию, заторопился:

– О! Ко мне идут. Вам пора, мой друг… Да! Как же вы выберетесь отсюда? Тем же колдовским способом, что и в прошлый раз?

– Вы не идете со мной?

– Я же уже говорил вам… – Леплайсан нетерпеливо подталкивал Жору в темный угол. – Исчезайте быстрее… Никогда не прощу себе, если вы попадете в лапы инквизиции еще раз по моей вине… Не забудьте завтра побывать на моем последнем выступлении – я припас несколько новых шуток, собравшиеся будут довольны…

– Прощай, друг! – схватил Людовика за руку Арталетов, не в силах сдержать слезы. – Прощай!..

– Почему же сразу «прощай»? – лукаво подмигнул шут. – Может быть, все-таки «до свидания»?

В замке уже гремел ключ, и Георгий привел в действие «хрономобиль».

Последними словами Леплайсана, донесшимися до него, были:

– Помни о коте…

«Черт бы побрал этого кота…»

Арталетов перенесся в глухой лес, завернулся в плащ и решил отоспаться за все сумасшедшие дни, чтобы прийти в норму. Если, конечно, не помешает какой-нибудь очередной арденнский волк, королевский лесничий или заблудившийся вампир. Пусть даже в обличии лесного клопа…

Но сон, как это часто бывает, не шел и не шел. Тогда, чтобы ускорить его приход, Жора принялся прокручивать в мозгу свои недавние приключения.

Вот выморочная харчевня папаши Мишлена, где еще хозяйничает Голубой Вампир, вот Замок Людоеда с конем, приветливо покивавшим головой старому знакомому, вот…

«Все пропало… – Низко опустив голову, Георгий брел по Новому мосту, не обращая внимания на проносящихся мимо всадников и лениво ползущие скрипучие крестьянские телеги и богатые кареты. – Как говорится: мой адрес – не дом и не улица, мой адрес… Вся Франция, короче. Что же, в Прованс теперь ехать? А где он – этот Прованс? А вдруг его не в Прованс понесло, а, скажем, в Нормандию? В Пикардию? В Гасконь? В Лотарингию?.. Все. Гиблое дело. Придется все-таки возвращаться и находить общий язык с помоечниками…»

В спину что-то сильно толкнуло, отшвырнув к каменному парапету, и над ухом раздался разъяренный голос:

– Куда прешь, деревенщина! Не видишь: люди едут! Прочь с дороги!..

Возница, сидящий на облучке кареты (без герба на дверце, следовательно – какого-то разбогатевшего буржуа), возмущенно орал еще что-то, но бархатные занавески на окне дрогнули и приоткрылись буквально на два пальца.

По плитам моста звеня покатился новенький тестон, а карета покатилась дальше.

А Жора, приоткрыв рот, мучительно пытался понять, что же не так в этой сцене, чего не хватает… И только когда карета удалилась на приличное расстояние, понял – он так и не слышал голоса седока, не видел мохнатой ручки, мелькнувшей на миг в окошке…

– Стойте! Погодите! – откинув капюшон и приподняв подол рясы, припустил он за каретой, благо в Париже наступил «час пик» и все транспортные средства, за исключением верховых, плелись со скоростью пешехода. – Подождите меня!

Как назло, пробка перед каретой со странным пассажиром несколько рассосалась, и Арталетову пришлось не только пересечь по мосту реку в непривычном для себя темпе, но и пробежать часть набережной.

Лишь возле самого особняка Колиньи экипаж замешкался, не в силах разминуться в узкой улочке с телегой золотаря (оба возницы старались не задеть друг друга, но по совершенно разным причинам), и запыхавшийся путешественник настиг его, намертво ухватившись за колесо.

– В чем дело, святой отец? – недовольно повысил голос кучер. – Вам мало тестона? Насколько я помню, францисканцы – нищенствующий орден. С каких это пор они взяли моду брезговать скромными подношениями добрых католиков?

Опять не то. В тот раз возница вел отчаянный спор с «водителем дерьмовоза» и никак не обращал внимания на прицепившегося к экипажу монаха.

– Сейчас же отпустите наше колесо! – занес руку с кнутом кучер. – Иначе я…

Не обращая на него внимания, Арталетов вскочил на подножку кареты и рванул на себя дверь.

Карета была пуста…

Георгий распахнул глаза и долго слепо таращился на утреннее небо, виднеющееся сквозь густые кроны деревьев, не обращая внимания на свирепых комаров, атакующих его с боевого разворота тройками, пятерками и целыми эскадрильями.

– Так вот при чем здесь кот…

Недаром говорят, что ночь – лучший советчик, а утро вечера мудренее.

Жора торопился к «скотскому» рынку (он перенесся из леса в знакомый дворик, чтобы не вводить в ступор сотни людей на людной базарной площади), на ходу завершая логическую цепочку.