Игра в четыре руки - Батыршин Борис - Страница 37

– Доволен, небось? – фыркнула женщина. – Ох, балбесы… Ладно, ступай, скоро звонок.

– У нас сейчас физра, я… – заговорил было Женька, но вовремя прикусил язык. Не хватало еще расспросов об ушибленной ключице!

Он выскользнул за дверь. Медкабинет располагался в правом крыле первого этажа, в конце длинного коридора, рядом с кабинетами биологии и НВП.

За спиной скрипнула дверь.

– Абашин, ты? А ну-ка поди сюда…

Женька обернулся. Так и есть – военрук, Георгий Палыч, в просторечии – Жора.

– Здорово, герой! – Военрук широко улыбнулся. – Наслышан про твои подвиги! Жаль, сам не видел, как вы на сцене рубились, девятиклассники вчера все уши прожужжали. Правда, что партнеру твоему лоб здорово раскроило?

И этот туда же!..

– Что вы, Георгий Палыч! Так, царапина.

– А сам как? Вижу, руку бережешь?

Он кивнул на Женькино плечо. Мальчик насторожился – оказывается, скрыть травму от опытного взгляда не так-то просто.

– Ерунда, уже почти прошло.

– Правильное отношение. – Жора посмотрел на него с одобрением. – Я, собственно, что хотел? У меня сейчас занятия в тире с десятыми. Надо отнести инвентарь, а под рукой, как назло, никого – их на комсомольском собрании задержали. Поможешь, или не стоит тебе напрягаться, с плечом-то?

– С удовольствием, Георгий Палыч! – закивал Женька.

Военрука в школе уважали. Правда, у них НВП еще не было – восьмиклассники сталкивались с преподавателем по большей части на всяких мероприятиях.

– Вот и славно! – обрадовался Жора. – Там немного: три винтовки, коробка с патронами и мишени. Я бы и сам, только рук не хватит, а еще подвал открывать…

Школьный стрелковый тир располагался в подвале. Оборудовали его своими силами, с помощью старшеклассников, чем военрук чрезвычайно гордился.

Он с лязгом отомкнул маленькую кладовку-оружейку (кроме обычной, обитой оцинковкой двери там имелась еще и решетка, запертая на здоровенный висячий замок) и по одной стал передавать малокалиберные винтовки. Женька их принимал, а заодно вытянул шею, заглядывая военруку через плечо. Вдоль стены в деревянной стойке выстроились в ряд обшарпанные воздушки, мелкашки и холощеные сокровища: пять АКМ и АКМС, два ППШ, два симоновских карабина и ручные пулеметы – РПК, ДП с плоским блином-диском и еще один, названия которого он не знал.

«РПД, – шепнул Второй. – Тоже дегтяревский, только послевоенный, под калашниковский патрон. Хорошая машинка».

Военрук тем временем передал третью винтовку, снял с полки коробку и пачку каких-то листков и запер оружейку. Женька последовал за ним вниз по короткой лестнице, ведущей в подвальный тир. Снова скрежет висячего замка, темнота, щелчок выключателя, и лампы одна за другой с треском загораются, озаряя убегающую во тьму стрелковую галерею.

– Вон туда поставь, в пирамиду! – велел Жора.

Пристроив винтовки в стойку у стены (такая же, как в оружейке, но сделанная аккуратнее, с гнездами, обитыми сложенным в несколько раз сукном), Женька прошелся по тиру. Барьер для стрелков, рядом, на полу, маты – позиция для стрельбы лежа. По стенам – плакаты со схемами сборки-разборки автомата, карабина и мелкашки… А это что?

Часть стены занимали большие черно-белые, под стеклом, фотографии. Реактивные самолеты – и на стоянке, и разбегающиеся по ВПП. А вот группа пилотов, улыбаются, в руках – шлемы. Стоп, да это же военрук! Ну да, веселый, молодой, загорелый – это видно даже на черно-белой фотке. А что за флаг на киле? Помнится, отец что-то такое показывал…

– Георгий Палыч, это вы в Египте?

Удивленный взгляд.

– Точно так, Абашин. Случилось побывать, лет шесть назад.

– Война Судного дня?

Вот теперь он удивился по-настоящему.

– Ты и это знаешь?

– Отец там был. Не летчиком, инженером. Они что-то там испытывали на двадцать пя… —

И вовремя прикусил язык. Сколько раз сказано: «Болтун – находка для шпиона»!

Жора понимающе усмехнулся.

– На «МиГ-двадцать пятых», что ли? Не бойся, мне можно… А я, как видишь, летал на «сушках».

– Вижу, да. – Женька солидно кивает. И правда ведь, все ясно. – Истребитель-бомбардировщик, Су-7БМК?

Спасибо Второму, его подсказка…

– Ого, ты и в модификациях разбираешься?

– Ну, если египетский – какой же еще?

– Он самый, – кивает военрук. – Хорошая машина, только…

Тут в зал вваливаются десятиклассники, и сразу становится шумно. Жора кивает – «спасибо, мол», и отворачивается.

Попробовать? Пуркуа бы и не па? Хуже точно не будет. Снова Второй. И неймется же… «Щелк-щелк». Секундная заминка.

– Товарищ майор, разрешите вопрос?

Военрук обернулся, явно доволен правильным, «уставным» обращением.

– Ну, спрашивай… боец!

– Позвольте мне тоже пострелять? Если можно, конечно.

На лице Жоры отражается борение чувств. С одной стороны, хочется пойти навстречу толковому парню, будет на кого опереться через год, когда класс дорастет до НВП. Опять же, помог, отец-авиатор… Но, с другой, урок уже начался, девятиклассники дисциплинированно выстроились вдоль стенки, ждут.

– Пострелять, говоришь? Сейчас не выйдет, сам видишь… Ты заходи после каникул, что-нибудь придумаем. Лады?

– Есть зайти после каникул! – бодро отзываюсь. Так и тянет щелкнуть каблуками, но это будет уже перебор. Да и какие каблуки у кед?

– Ну, тогда свободен… боец!

3 января 1979 года.

Московская область.

Звенящие деньки

Ура, у нас каникулы! Серебристый хрусткий наст, трескучий мороз – январь выдался морозный, ртутная нитка градусника стабильно держится ниже минус десяти – высоченные ели вокруг двухэтажного корпуса санатория. Тренировки по четыре часа с утра – лыжи, ОФП в спортзале, а то и прямо на улице. Компот из сухофруктов к обеду, тихий час – Женька и представить раньше не мог, что будет действительно спать посреди бела дня, – а после уже репетиция. То есть работа с клинками, растяжки, сцен-движение.

С первого дня группа разбита на пары, всем дано задание – к заключительному концерту подготовить показательное выступление. Мы в паре с Астом, а как же? Доводим до ума «шотландскую связку», причем работает альтер эго, а я играю роль эдакого внутреннего тренера. Для этих занятий специально привезли из Москвы дюралевые клинки с баклерами, а также килты и рубахи – здесь с одобрением смотрят на работу в антураже. Кстати, и волынка имеется, правда, не шотландская, а малая, славянская, с тремя тростями. На ней играет студент из Минска. Название – дуда. Народный инструмент, однако…

Вечером – каток под музыку, гирлянды разноцветных лампочек подсвечивают кружащийся снег. Потом расползаемся по номерам, гитара, песни, особые, театральные разговоры. Бутылки вина и портвейна, граненые стаканы, им, как школьникам, стараются не наливать, но если нельзя, но очень хочется, то можно. В меру.

На третий день устроили капустник – Женька с Астом животики надорвали. Театралы, у них все по-особому…

У Сереги большое несчастье – он влюбился. По уши, до слез, в нашу снежную королеву Илзе Эглитис, ту самую, с которой я фехтовал во время первого нашего появления в группе.

Блондинка относится к терзаниям восьмиклассника с нескрываемой иронией, принимая неуклюжие ухаживания и даже до какой-то степени подыгрывая им. Похоже, ей нравится лепить из него эдакого влюбленного пажа.

Я не вмешиваюсь, в таких делах каждый должен обжечься сам. Так-то, Серега, любовь зла, и всякие чухонские козы беззастенчиво этим пользуются…

На четвертый, предпоследний день сборов нас посетил Владимир Балон – сюрприз, подготовленный руководителем группы своим воспитанникам. Человек, как это принято говорить, удивительной судьбы: в детстве страдал туберкулезом и астмой, из-за чего учился в спецшколе и не занимался физкультурой. Совсем. В конце концов, это ему надоело, он раздобыл липовую справку о том, что совершенно здоров, поступил сначала в секцию фехтования при Ленинградском дворце пионеров, а потом и в институт физкультуры. В шестидесятые пользовался устойчивой репутацией стиляги и богемного прожигателя жизни. Статья в местной газете «Мушкетер на скользкой дорожке» – это про него, спасибо супруге, солистке ансамбля «Березка».