Наизнанку (СИ) - Юнина Наталья - Страница 36

— Марк, — такой чертовски знакомый голос прозвучал над моим ухом. Поворачиваюсь на голос, но не останавливаюсь. Да уж, Карине распухший нос не слишком-то и идет. — Ну подожди, я не могу так быстро ходить на каблуках.

— Тогда не надо их надевать.

— Нам надо поговорить.

— Мы все обговорили два дня назад.

— Ну стой! — хватает меня за руку. — Пожалуйста, одну минутку. Прости меня за тот поступок, я не знаю о чем я думала, просто…просто мне очень хочется вернуть все обратно. Я не могу без тебя. Марк?

— Карина, — убираю ее руку. — Мы все обговорили. Это все лишнее, понимаешь? Мы расстались. Не лезь к Марине, я тебя по-человечески прошу.

— Я люблю тебя, — снимая солнцезащитные очки, демонстрируя замаскированные гематомы, жалобно произносит моя бывшая. Наверное, такой жалкой я ее еще никогда не видел. Мне что, ее жалко? Дожили.

— Карин, ты не меня любишь. Тебе так кажется. Нам было хорошо друг с другом, но это закончилось. Ты же взрослая девочка и должна все понимать.

— Я все равно буду тебя ждать. Когда ты вдоволь поиграешься со своей замухрышкой, я тебя прощу и приму обратно. А ее…

— Видимо удара в нос тебе было мало. Ты русский язык понимаешь? Забудь ты о Марине! Последний раз говорю.

— Не оставлю! — вот уж не подумал бы, что когда-нибудь захочу придушить бабу, но, к сожалению, это так. Спокойствие, Озеров. Главное спокойствие. Глубоко вдыхаю и отодвигаю Карину в сторону.

— Смотри, хуже будет. Следующий удар от Марины прилетит уже в твою мандибулу. И я ведь ее не остановлю. Не зли меня, Карина. Уходить надо красиво. Пока.

— Сам ты мандибула! — доносится мне в ответ.

— Это челюсть, а не то, что ты подумала. Все, Карина, дождь начинается. Говорят, что он кислотный, очень вредно для кожи. Пока! — иду быстрым шагом в сторону главного корпуса, не оглядываясь на тайную психопатку. Черт, а ведь она и вправду выглядит как психопатка. Не хватало еще ее опасаться.

— Доброе утро, Леночка. Все живы?

— Неа. Но помер не ваш, а дедуля из платной палаты. А вот недоделанный выскочка из вашей палаты весь мозг проел, чтобы его выписка была до двух часов, как написано на стенде.

— Ясно. Будет ему выписка. Спасибо, Леночка, — подмигиваю порхающей медсестричке и иду в ординаторскую. Переодеваю халат и сажусь за выписку. Раз Марина Евгеньевна у нас протестует и не хочет помогать ни утром, ни вечером, придется самому. Так, ждем максимум неделю, то бишь во вторник должна подобреть. Не подобреет, значит дело не в гормонах. А это хуже.

— Привет, — оборачиваюсь на Димин голос, нехотя киваю и отворачиваюсь к монитору. Не могу понять, почему раньше положенного теперь приходят все, кроме Марины? Сколько себя помню это только моя прерогатива приходить тогда, когда здесь никого нет. Теперь и этого лишили. Ненавижу суету. Сейчас и усатая придет. Вот тебе и доброе утро.

— Я в травматологию и скорее всего задержусь. Если кто будет спрашивать, скажи, что я на отделении. В общем придумай что-нибудь, только не говори, что я в травме.

— Ага, — встаю из-за стола и делаю себе кофе, попутно доставая шоколадную машинку. Хоть бы никто не увидел, позорище. Только расположился на диване, взяв кофе в руку, как услышал звук открываемой двери и каблуков. Твою мать, каблуки только у усатой.

— Доброе утро, Марк Михайлович, — черт, небо обжег. Вот же засранка! Смотрю на чуть улыбающуюся Марину, и замечаю три бросающиеся в глаза вещи: на ней красная помада, платье и другой цвет волос. Нравится ли мне это? Определенно, да. А для кого это все? Для меня. Все-таки утро становится прекраснее.

— Доброе, лапа моя. Ну слава Богу, ПМС закончился.

— Вообще-то по графику, у меня он только начался сегодня.

— Матка Боска, а счастье было так возможно, — демонстративно качаю головой, а Марина смотрит на меня так, словно у меня лицо чем-то вымазано. — Чего ты нос кривишь, Мариша?

— Что это сейчас было? Вы обсуждаете мою матку?! У меня с ней все в порядке и никакая она не доска.

— Не знаю, что там у тебя с маткой, но с головой все-таки беда. Матка Боска, а не доска и это Матерья Божья по-польски, Марина-валокордина. Чего ты там накурилась?

— По-видимому, напилась валокордина, отсюда и последствия.

— И давно злоупотребляем, Марина Евгеньевна? — встаю с дивана и подхожу прямо к Марине. — Ну так что, давно?

— Валокординщица со стажем, уже более пяти лет, — скрещивая руки на груди, вполне серьезным голосом произносит Марина.

— А вам известно, Марина Евгеньевна, — шепчу ей на ухо, — что при длительном применении больших доз, возможно развитие хронического отравления бромом, проявлением которого как раз является депрессивное настроение?

— Мне известно, что я вам наступлю сейчас на ногу. Нажму так сильно на какую-нибудь китайскую точку, что вам мало не покажется.

— Зря ты так, Мариш. Я ведь скучал по тебе, — беру прядь ее волос и наматываю на палец. — Очень скучал, ну по нормальной тебе, а не той мымре, которая два дня на меня даже не смотрела. Кстати, тебе очень идет новый цвет волос и красная помада. Для меня же старалась, да?

— С детства ненавижу людей с завышенной самооценкой, вам корону лопатой не пора ли сдвинуть? Могу помочь, — убирает мою руку и отходит подальше к столу.

— Ладно, я понял, тут на лицо неврастения. Надо помочь тебе нашим любимым массажем. Иди сюда, моя хорошая, — тяну Марину за руку на себя и зарываюсь руками в ее волосы. Черт, как же приятно-то. Нет, не буду ждать никакую неделю, сегодня же свалю пораньше с работы и заберу ее с собой.

— Мне кажется, вы снова переигрываете, Марк Михайлович. Это не похоже на точечный массаж, вы просто копошитесь у меня в волосах. Что вы там ищите? Вшей?

— Ты очень романтичная, лапа моя. Но нет, я считаю сколько там у тебя осталось волос. Это шутка, если что. Вообще я ищу специальную точку у тебя на голове, зовется она бать-хой.

— Шли бы вы, батенька, на хой, — отталкивает меня в грудь и поправляя волосы, идет к шкафу.

— Марин, ну тебе не надоело?! Ну правда, что не так? Если я тебя обидел-прости. Что ты от меня хочешь? Это какой-то детский сад, ведь все же было нормально!

— Я сказала не лезть ко мне, и никаких Мариш и прочего. Забудьте, Марк Михайлович, — накидывая халат, на одном дыхании произносит Марина. — Между нами только рабочие отношения. Вы уже набрали выписки?

— Нет. Сядь и работай, а не жопой крути перед Орловым и другими.

— Я не…

— Рот закрыла, Марина Евгеньевна, села за компьютер и начала набирать выписки. Выписка твоего ненаглядного Орлова уже, кстати, начата. Можешь не благодарить.

Допиваю залпом остывший кофе и выхожу из ординаторской. Рабочие отношения значит, ну получишь ты у меня рабочие отношения, выть будешь, а потом еще сама об обратном будешь просить.

***

Не выла и не просила. Собственно, вообще ничего. Пусто. Я был почти уверен, что после выходных у нее вкрутится какой-то вылетевший из головы винтик, но нет, какой была, такой и осталась. Неимоверно злило, что она как-то успевала сделать всю работу вовремя, это при том, что завалил я ее до неприличия большим количеством той самой работы. Получалась совсем не радужная картина-работы у нее до хрена, а уходит вовремя и приходит вместе со всеми. Вторник, мать вашу. Уже вторник! И что мы имеем в итоге? Да ничего, разве что пуленепробиваемую и вежливую Марину. Интересно, что у нее творится в голове?

— Марк Михайлович, у Крайнова из десятой палаты гемоглобин снизился до девяноста пяти.

— Начинается, блин. А был какой?

— Сто двадцать восемь два дня назад. Стул с его слов нормальной окраски, живот не болит, при пальпации безболезненный. Вроде как с его слов раньше у него была язва желудка, но это не точно.

— Но ты же понимаешь, что где-то он кровит.

— Понимаю.

— Записывай его на ФГДС, анализы повторно на завтра, может лаборатория начудила. А сейчас иди смотри его ректально.

— Что?

— Пальцевое исследование прямой кишки, что непонятного, Марина?