Научу тебя плохому (СИ) - Победа Виктория - Страница 40

И тогда все, — не будет пути назад, не будет поводов к отступлению.

А потому я все еще жду ответа своей девочки, которая, видимо. Прибывает в совершенно шоковом состоянии. И я, наверное, эгоист конченный, потерянная личность, но не смогу я остановиться, и не хочу, если быть уж совсем откровенным.

— Марк, я… нет…

Нет?

В голове в один миг возникают вопросы. Почему нет? В смысле нет?

Соображать становится сложнее, держать себя в руках — тем более. Ее «нет» немного отрезвляет, сначала даже в чувство приводит, но уже спустя мгновение, зародившееся во мне, животное начало, начинает биться в диких, истерических конвульсиях, требуя продолжения, настаивая на том, чтобы взять свое, то, что уже принадлежит мне. Оно отказывается наотрез принимать этот совершенно неправильный в такой момент ответ.

— Мышка, маленькая, ну почему нет.

Понимаю, что веду себя, как ребенок, которому игрушку понравившуюся не купили, и теперь он капризно топает ножками посреди магазина, желая любой ценой получить свое. Вот и я также, слышу вполне четкое, и, очевидно, осознанное «нет», а все равно напролом пру, отказываюсь принимать реальность. Реальность, в которой моя мышка начала приходить в себя, реальность, в которой черный морок, навеянный всепоглощающей страстью и моим яростным, даже агрессивным напором. А я не хочу, совсершенно не хочу, чтобы мышка в себя приходила, чтобы думать начинала. Потому что не надо думать, сейчас, в данный момент — это лишнее.

— Маленькая, — я наклоняюсь к ее лицо, начинают покрывать его поцелуями.

Сначала осторожно, едва касаясь, потом настойчивее. Хаотично ласкаю губами каждый участок, языком провожу по разомкнутым губам. Чувствую, как хрупкое тельце подо мной напрягается, потому что хозяйка его начинает думать, и начинает очень невовремя.

Отсюда и выползают эти совершено ненужные сейчас «нет».

— Есь, я осторожно, слышишь, Есь, маленькая.

— Я не могу, — она шепчет тихо, едва различимо. Ладошками сжимает мои плечи, но не отталкивате, словно сама решить нет может, словно сама с собой борется.

И я ее настроение такое улавливаю, конечно.

— Почему нет, Есь?

— Потому что это все неправильно и…

— Что и?

— Я боюсь, — выплевывает практически, и тут же зажмуривается, моей реации боится.

Дурочка.

А я улыбаюсь, как какой-нибудь дурачок в отдаленной деревеньке нашей необъятной.

— Не надо, Есь, не надо бояться. Я медленно. Осторожно.

Я шепчу ей тихо на ушко, снова покусываю мочку, провожу языком по раковине. И Еся, конечно, реагирует, не может не реагировать. Я еще на кухне понял, что ушки — ее эрогенная зона.

— Марк…

Не хочу, не надо, малышка, не останавливай меня. Я понимаю, конечно, что больно ей сделаю, что никак без этого, но могу хотя бы постараться минимизировать боль и неприятные ощущения. Продолжая ласкать маленькое ушко, шею, опираюсь одной рукой на матрац, рядом с головой мышки, веду по животу, задираю выше футболку и двигаюсь ниже.

— Марк… — она взвизгивает, как только моя рука оказывается меж расставленных в стороны ножек.

— Расслабься, маленькая, не отталкивай меня. Я так тебя хочу, Мышка. Я осторожно.

— Марк…

— Осторожно, да?

Я и сам уже почти не соображаю. Мозг окончательно слился в «штаны».

— Да? — повторяю, словно в бреду, продолжая ласкать свою малышка, чувствуя ее вновь проснувшееся желание.

Она двигает бедрами, скорее неосознанно, чем намерено, просто реагирует на мои движения. И меня это ее бесконтрольное поведение дико заводит. Она хочет меня, подсознательно хочет. Иначе бы не лежала сейчас так спокойно, не позволила бы делать с собой то, что я успел сделать. Не кончала бы с таким надрывным, протяжным стоном.

— Да…

Тихо, очень тихо, но я услышал.

Приподнимаюсь слегка, в глаза своей мышке заглядываю, словно убедиться пытаюсь, что не послышалось, не показалось. Что она действительно сказала мне «да».

— Да? — уточняю, глядя в орехового оттенка глаза.

Она больше ничего не говорит, только кивает и глаза прикрывает. И выгибается слегка в пояснице, бедрами соблазнительно двигает, в такт движениям моей руки, будто желает получить больше, а лучше все сразу. Здесь и сейчас.

Мне окончательно срывает крышу, последний контроль летит к чертям и я срываюсь, падаю в карьер, переступив ту самую черту.

— Маленькая моя.

Продолжаю ласкать ее, глажу, развожу влажные от соков губки, едва сдерживаясь, чтобы не зарычать, как животное дикое. Буквально одурев от простого «да», от реакции ее тела, от близости ее такой необходимой, усиливаю напор, ласкаю откровеннее, настойчивее, грубее. Перед глазами все расплывается от остроты невиданных прежде ощущений, и в тот момент, когда мышка начинает дрожать, когда выгибается в очередной раз так красиво, что я едва ли слюной все вокруг не заливаю, провожу в последний раз по набухшим губкам, и, обхватив ладонью уже дымящийся от звенящего напряжения член, толкаюсь в свою разгоряченную мышку, испытывая такой нереальный кайф, что едва ли не теряюсь в собственных ощущениях. Шалею просто от того, какая она горячая, какая влажная и вся моя. Только моя.

— Расслабься, — повторяю просто на автопилоте, дурея от разрывающего меня удовольствия.

Я взорвусь, как чертов граната без чеки.

Потому что нет ее больше, нет никакого предохранителя.

— Марк, больно…

— Сейчас, маленькая, сейчас, — прижимаю ее к себе, заключаю в тиски и делаю толчок.

— Ай, — она взвизгивает, сжимает меня внутри, и у меня перед глазами темнеет.

Сцепив зубы, заставляю себя не спешить, останавливаюсь, позволяю к себе привыкнуть и дурею, от того, как плотно она меня сжимает. Ну как? Как тут удержаться. Отпускаю малышку, ставлю ладони на постель, дышу через раз. Отталкиваюсь от матраца, нависаю над мышкой, разглядываю ее лицо.

— Ты как? — голос настолько хриплый, что я сам его не узнаю.

— Больно, — шепчет в ответ, смотрит мне прямо в глаза.

— Это только в первый раз, маленькая, потом будет хорошо.

Не даю ей опомниться, ответить, просто целую и начинаю двигаться, постоянно напоминая себе, что нельзя срываться, что нужно тормозить. Меня от кайфа просто рвет, ни разу такого не было, так ярко, остро, чтобы от кайфа в ушах звенело. Чтобы собственное необузданное желание гнало вперед, стремясь заполучить больше, стремясь получить все, что есть.

Продолжаю скользить по обжигающей плоти. Так горячо. Влажно. Черт.

Откуда ты взялась такая, мышка. Где таких делают? И где ты была раньше.

Словно одержимый покрываю поцелуями все, до чего достаю. Не сдерживаясь более, наваливаюсь на мышку, сжимаю ее, поглаживаю. Губами прихватываю кожу, сначала на подбородке, потом на шее, всасываю, оставляя следы.

— Маленькая моя, потерпи, в следующий раз будет по-другому, будет хорошо, мышка, ты охренеешь от кайфа.

Словно в бреду шепчу ей какие-то нелепые совершенно нежности, просто, чтобы расслабилась, чтобы отдалась мне. Полностью. И целую без конца, глажу, сжимаю тонкое тельце, облеченное в мою футболку.

В этом полном, одном на двоих сумасшествии ощущаю, как мышка, немного расслабившись, начинает водить пальчиками по моим плечам, гладить осторожно, почти невесомо, как целует горящую от царапин кожу и понимаю, что не могу больше, что сегодня будет рекордно быстро. И ее, малышку свою, не хочу больше мучить.

Меня от нежности ее, такой по-детски откровенной, наивной, от легких поглаживаний по плечам и шее, просто уносит. Теряя рассудок, ускоряюсь, делаю несколько финальных точков и с дичайшим рыком, выхожу из своей мышки и жмурюсь от яркой, оглушительной волны, прежде не испытываемого удовольствия.

Если бы знал, что так будет, разыскал бы ее на следующий день после первой переписки и больше не отпускал.

Отдышавшись, прихожу в себя, нахожу силы подняться, посмотреть на свою мышку.

Из уголков глаз малышки бегут дорожки слез, теряясь в волосах, прилипших к вискам, а на губах появляется едва заметная улыбка. Тонкие пальчики спускаются с плеча на грудь, продолжая гладить и я понимаю, что мне давно уже конец…