Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Солод Вадим - Страница 98

Исаак Бабель, сам бывший сотрудник одесской ЧК, тоже тесно общался с руководителями спецслужбы различного ранга, поддерживал дружеские отношения с женой наркома Н. Ежова Евгенией Фейгенберг, по совету которой даже начал писать роман о „чрезвычайке“.

Владислав Ходасевич вспоминал: „Все известные поэты в те годы имели непосредственное отношение к ЧК“.

В своё время Сергей Есенин приглашал друзей поприсутствовать на расстреле врагов революции, квест обещал организовать Яша Блюмкин.

Правда, совершенно непонятно, как он это планировал сделать. Процедура исполнения высшей меры наказания была строго регламентирована и не предусматривала участия в ней посторонних лиц, включая врачей и прокуроров. Если приговоры губернских и уездных ЧК часто исполнялись немедленно и без всяких апелляций, то военная юстиция оставляла осуждённому хоть какой-то минимум времени для подачи апелляции. В конце 1920 года вышел совместный приказ РВС Республики и НКВД № 2611, подписанный Ф. Э. Дзержинским и К. Х. Данишевским — председателем Революционного Военного Трибунала Республики, — который гласил, что вынесенный трибуналами приговор должен быть исполнен через 48 часов со времени отсылки ревтрибуналом округа уведомления о приговоре в вышестоящий орган — РВТ РСФСР.

Да и само исполнение смертного приговора в 1922–1924 годах осуществлялось на основании циркуляра Верховного трибунала РСФСР от 14 октября 1922 года, который, правда, на практике действительно постоянно нарушался.

Обобщение имевшейся „расстрельной практики“ вынудило руководство ОГПУ напоминать низовым подразделениям об их обязанности неукоснительно следовать установленному законом порядку. В начале 1924 года прокурорам, председателям трибуналов и губернских судов было разослано распоряжение НКЮ СССР „о порядке расстрелов“, из содержания которого были видны „типовые“ нарушения, которые допускались при казнях. В частности, Сибирская прокуратура 5 февраля 1924 года получила строгое предписание „не допускать публичности исполнения“, абсолютную недопустимость мучительного для осуждённого способа исполнения приговора, „а равно и снятия с тела одежды, обуви и т. п.“. Также существовавший регламент не допускал кому-либо выдачи тела казнённого, а хоронить его надлежало „без всякого ритуала и с тем, чтобы не оставалось следов могилы“. [1.242]

Да и сам порядок приведения ВМН в исполнение был секретным. В СМИ такая информация если и появлялась, то только исходя из постоянно менявшейся политической обстановки. Например, в период Гражданской войны „расстрельные“ списки печатали регулярно, со вполне определённой целью устрашения, позднее стали объявлять о казнях после приговоров на открытых процессах, в том числе не только по политическим, но и по уголовным делам.

Акт об исполнении приговора (при его наличии) составлялся в произвольной форме, что позволило, например, старшему судье Прапорщикову из города Бийска описывать в отчётах о состоявшихся казнях во всех их подробностях и деталях. Например, по поводу гражданина Е. М. Чурилина, расстрелянного 27 марта 1933 года за хищение социалистической собственности, „приговор в 23 часа 25 минут приведён в исполнение посредством произведения четырёх выстрелов из нагана в область затылочной части головы…“ или осуждённого по указу от 7 августа 1932 года А. М. Киреева, которого казнили 7 апреля 1933 года „через посредство выстрела двух пуль из нагана в голову“. То, что в исполнении смертных приговоров непосредственное участие принимали сами народные судьи, тоже никого не удивляло. В частности, в акте о приведении в исполнение приговора от 15 октября 1935 года указывалось: „Я, судья города Барнаула Веселовская, в присутствии п/прокурора Савельева и п/нач. тюрьмы Дементьева… привела в исполнение приговор от 28 июля 1935 года о расстреле Фролова Ивана Кондратьевича“. Старшая народная судья Кемеровского городского суда Т. К. Калашникова вместе с двумя сотрудниками ОГПУ и исполняющим обязанности прокурора города 28 мая 1935 года участвовала в расстреле двух уголовников, а 12 августа 1935 года — одного».

Из собственного любопытства ухитрился отметиться в «кровавом деле» пролетарский поэт Демьян Бедный (Ефим Придворов), который по своей инициативе присутствовал на казни Фанни Каплан и ликвидации улик внесудебной расправы над ней. Подозреваемая в покушении на вождя мирового пролетариата Фейга Ройтблат (Каплан) в своё время получила тяжёлое осколочное ранение головы после случайного подрыва СВУ в киевской гостинице «Купеческая», где, тяжело контуженная, была задержана полицией. Сохранилась её характеристика, написанная полицейскими: «Еврейка, 16 лет, без определённых занятий, личной собственности не имеет, при себе денег один рубль». Смертный приговор эсерке был заменён на бессрочную каторгу по причине её несовершеннолетия, но в Акатуйской каторжной тюрьме, где осуждённые за умышленное убийство пока ещё мирно уживались с политическими з/к и куда она была этапирована, выяснилось, что взрыв повредил здоровью эсерки гораздо сильнее, чем первоначально казалось обследовавшим её врачам. Тем не менее девушка, страдавшая глухотой и суставным ревматизмом, чудом сохранившая зрение, практически потерянное после 10-летней каторги, была лично застрелена бывшим балтийским матросом, комендантом Кремлевской комендатуры П. Д. Мальковым. Процедура была произведена за 9-м корпусом Кремля под шум автомобильных двигателей, без суда. Смерть террористка приняла через несколько часов после своего участия в очной ставке с главой специальной британской миссии при СНК РСФСР Робертом Брюсом Локкартом, обвинённым ВЧК в попытке государственного переворота.

Здесь необходимо сделать некоторое отступление.

Сотрудник британской секретной службы лейтенант Сидней Райли (он же уроженец Херсонской губернии Соломон Розенблюм) решил осуществить вербовочные мероприятия в отношении командира 1-го лёгкого артдивизиона Латышской стрелковой советской дивизии Эдуарда Берзина. На квартире у Р. Локкарта красному офицеру были обещаны 5–6 миллионов рублей для организации восстания латышских стрелков, при этом 1 200 000 рублей были переданы ему в качестве аванса. Мятеж планировался массовым и, по замыслу организаторов, должен был опираться на подпольные боевые группы эсеров и предусматривал физическое устранение высших партийных и советских руководителей республики, включая В. И. Ленина. Однако уже с первых шагов операция, казавшаяся на начальном этапе просто блестящей, находилась под контролем чекистов, непосредственное сопровождение контрразведывательных мероприятий осуществлял заместитель председателя ВЧК Яков Петерс[96].

Имея все доказательства, подтверждающие участие английских дипломатов в заговоре, руководство ВЧК приняло решение об аресте его главных фигурантов, не обращая внимания на их формальный дипломатический статус. Лейтенант Райли не стал дожидаться оперативников и скрылся, а вот Роберту Локкарту не повезло. Правительство Её Величества, как водится, ответило симметрично: в Лондоне был задержан уполномоченный НКИД РСФСР в Великобритании М. М. Литвинов. Поэтому английского представителя пришлось освободить, после чего он должен был быть депортирован из РСФСР, но тут в Кремле появилась перспективная идея представить всему миру доказательства подрывной деятельности иностранных дипломатических миссий против молодой Советской республики. В течение нескольких месяцев был организован судебный процесс по обвинению группы граждан в государственной измене. Следствие вела председатель следственного комитета Верховного трибунала (Ревтрибунала) при ВЦИК Е. Ф. Розмирович[97].