Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Солод Вадим - Страница 93

Пока ещё не «поражённые в правах» драматические писатели элегантно вывели на театральную сцену десятки героических личностей с «чистыми руками и холодным сердцем».

Так, в первой редакции пьесы М. А. Булгакова «Зойкина квартира» трое сотрудников ГПУ — Пеструхин, «Ванечка» и «Толстяк» — под видом «комиссии из Наркомпроса» обнаруживают бордель «Париж на Арбате», скрывавшийся под безобидной вывеской «образцовой пошивочной мастерской» Зои Пельц.

Дальше в пьесе было про ту самую бородку — хрестоматийный признак очевидного вырождения либерального интеллигента:

«Ванечка. Да что Ванечка! Я сорок лет Ванечка! <…> Натереть ему морду этой бородой. Борода должна внушать доверие. Я ему говорю: давай наркомпросовскую бородку — лопаткой, под Главполитпросвет, а он мне суёт экономическую жизнь, спецовскую. (…)

Пеструхин. Сошло — и ладно.

Ванечка. (…) Хорошо, попали на горничную, а придет опытный глаз, скажет: нет, это не Луначарская эспаньолка». [1.31]

В ту же редакцию пьесы была включена «сцена в аппаратной», где ответственные секретные сотрудники просматривали «в волшебном фонаре» фотографии и досье подозреваемых.

В комедии Татьяны Майской «Россия № 2» герой, пылко влюблённый в девушку, стыдясь своей собственной неопытности, попытался следить за ней. Родной брат даёт ему дельный совет: «Возьми несколько уроков в ЧК — работа будет тоньше».

Такая «тонкая» работа следствия, конечно же, требовала не только специальных навыков, но и безусловного артистизма исполнителей.

В финале пьесы Льва Никулина, написанной им по собственной повести «Высшая мера», следователь ГПУ Колобов сообщает арестованному за шпионаж белогвардейцу Печерскому, что от него отказалась жена, которая перед этим написала на него донос, чем и обезоруживает врага.

По воле драматургов компетентные органы и их представители присутствовали в театральных постановках в самых различных ипостасях: от простых упоминаний

о чекистах, остающихся вне сценического воплощения, отдельных реплик типа «ГПУ откроет» или характерного стука в дверь (понятного любому зрителю), предвещающего арест, до центральных героев, организующих произведение в целом, как, например, в фильме А. Иванова «Луна слева», снятого по одноимённой пьесе В. Н. Билль-Белоцерковского, или в поэме А. Безыменского «Феликс»:

Ф. Э. Дзержинский, Я. Х. Петерс. 1918–1919. Москва.

РГАФД. Ед. хр. 4–17860

Товарищу Якову Петерсу — заместителю председателя ВЧК — посвятил стихотворение «В. Ч. К.» редактор владикавказской газеты «Коммунист» Георгий Астахов:

Пока ещё можно было пошутить по поводу вездесущего присутствия чекистов: «Коко. Чудеснейшая вещь коммунизм. <…> если бы не Че-ка.

Восточный человек. Только Че-Ка? А не хотите ли: Ве-Че-Ка, M-Че-Ка, Губ-че-ка, У-То-Че-Ка.

Коко. Целая великая держава Вечекия». (Майская Т. Россия № 2)

Инженер Вольский, герой пьесы А. В. Шестакова «Спецы», заключает: «Все под Богом и под Чекой Ивановной ходим» (Шестаков А. В. Кружок драматургов. «Рев. Сценопись». № 2).

Вскоре юмор сменился сарказмом, а затем и постоянным ощущением липкого страха перед обыском, арестом или административной высылкой, нередко вполне законной. Так, Иван Васильевич Страхов — персонаж комедии В. В. Шкваркина «Вокруг света на самом себе» — сообщал зрителю: «Я дома контрреволюцию совершил. Такие слова произнёс, что за каждую букву высшая мера полагается».

Надо признаться, что из многих драматургов опасные пассажи, как например, диалог арестантов, содержащихся в тюрьме, из пьесы «Вредный элемент» могли себе позволить буквально единицы, например признанный «король» комедии Василий Шкваркин:

«Администратор. Какую же статью к нам могут применить?

Столбик. „Статью? Кодекс? Законы?“… Судья смотрит на вас и говорит: „10 лет!“ Смотрит на вас: „5 лет!“ А если у вас совершенно честное лицо, ну тогда всего на 3 года».

Герои комедии попадают в милицейскую облаву в казино, и их высылают из Москвы как «социально вредный элемент»:

«[Аферист] Столбик. В Нарымский край!.. Ведь там всякая география кончается!

[Нэпман] Наважин. Соловки… конечно, Россия — страна неограниченных возможностей, но такого свинства я даже от неё не ожидал.

Крупье. <… > а что хуже: Нарым или Соловки?

Столбик. Я вас информирую… Что такое Нарым? Большая неприятность и перемена климата. Но если у вас есть средства, Нарым — это золотое дно: вы поворачиваетесь лицом к деревне и скупаете меха; затем поворачиваетесь лицом к городу и отправляете меха в Москву.

Наважин. А Соловки?

Столбик. Соловки? Там не то что коммерсант, там даже солнце не делает никаких оборотов!»

В пьесе В. Ардова и Л. Никулина с говорящим названием «Статья 114-я Уголовного кодекса»[90] нэпман по фамилии Магазаник выслан из столицы. О причине его принудительного удаления из Москвы в тексте ничего не говорится, но зрителю и так всё понятно. Сама же административная ссылка принимается и героем, и окружающими его персонажами как данность.

В комедии Дмитрия Чижевского «Сусанна Борисовна» действует некий персонаж, которому другая героиня отказывает во взаимности. В отместку он грозит перестать платить за комнату, в которой она живёт. Женщина пугается:

«Я же погибну. Разве вы этого не понимаете? Всё раскроется, и я могу в Гепеу попасть, в чёрный автомобиль…»

Неизменным элементом сценической фабулы становятся бдительные граждане.

Персонаж пьесы Майской «Случай, законом не предвиденный», интеллигентный коммерсант Дмитрий, возмущался: «Родственники — домашнее ГПУ (…) Что, подслушивают? Я — легальный человек. Говорю с легальным человеком. Делаю легальное дело. Пусть подслушивают». По сюжету драмы брат предпринимателя Павел отправляется на Лубянку, но, обнаружив за собой слежку, возвращается домой. Его дочь, комсомолка Тата, пытается дозвониться в ГПУ, но номер «горячей линии» постоянно занят — не одна она такая сознательная.

Герой пьесы А. Копкова «Слон» деревенский парень Митя в разговоре с отцом тревожился: «С тобой, папаша, наверняка в Соловки засыплешься». Его беспокойство связано с тем, что тот, по сюжету пьесы, благодаря вещему сну нашёл фигуру золотого слона в старом колодце.

Персонаж комедии А. Воиновой (Сант-Элли) «Золотое дно», ухаживая за дамой, признается: «Конкретно, так сказать, я стою на советской платформе, а вот мысленно <…> иной раз так далеко залетаешь, даже самому страшно становится! Ну что ж, над мыслями не волен человек!»