Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Солод Вадим - Страница 43

Здесь надо особо сказать, что сведения, имеющиеся в документах Главного тюремного управления при министерстве юстиции из Государственного архива РФ, из дела о награждении начальника московской тюрьмы Вадболь-ской (ГАРФ фонд № 122. Оп. 1, дело № 5730), и факты, изложенные в мемуарах и воспоминаниях самих сбежавших и непосредственных организаторов дерзкого побега, существенно отличались. То есть тюремное и полицейское начальство как могло пыталось представить происшествие как совокупность случайностей и обстоятельств, связанных с «тяжёлым переживаемым тюремным ведомством временем».

Из сбежавших пойманы были только трое — Иванова, Шишкарёва и Карташёва. Иванова и Шикарёва, которых сопровождал на конспиративную квартиру студент сельскохозяйственного института Яковлев, оказались недалеко от фабрики, на которой рабочими проводилась забастовка, и были задержаны полицией «как похожие на агитаторов». На жёстком допросе (в полиции пытали и мужчин, и женщин) они назвали непосредственным организатором побега И. И. Морчадзе и студента юридического факультета Московского университета, члена РСДРП с 1904 года В. И. Вегера (Поволжец, Ильин, Борис). Третья — Карташёва — была арестована агентами охранки в трамвае при переезде на новую квартиру, те опознали её по фото.

Уже на следующий день по адресу проживания жены Морчадзе художницы Елены Тихомировой по поручению Охранного отделения была устроена полицейская засада во главе с помощником пристава 3-го участка Мещанской части поручиком Якубовским. После его вежливых слов: «Пожалуйте, мы вас ждём!» последовал арест самого Исидора (он представился как Коридзе), а затем и самого Владимира Маяковского, появившегося на квартире. При задержании Владимир выдвинул версию «насчёт рисования»: пришёл, мол, к Тихомировой получить какую-либо работу по художественной части — «рисовать тарелочки». Держался независимо и даже не отказал себе в удовольствии «потроллить» пристава, снимавшего (проводившего) допрос: «Полиция приглашает Володю к столу. Начинается допрос. Вдруг он быстро встаёт, вытягивается во весь рост и издевательски шутливым тоном говорит приставу, который пишет протокол дознания: „Пишите, пишите, пожалуйста: я — Владимир Владимирович Маяковский, пришёл сюда по рисовальной части (при этом он кладёт на стол все рисовальные принадлежности, как-то: краски, кисти и т. д.), а я, пристав Мещанской части, решил, что виноват Маяковский отчасти, а поэтому надо разорвать его на части“. Этот каламбур, сказанный экспромтом Маяковским, вызывает у всех присутствующих взрыв хохота» (Морчадзе И. И. Владимир Владимирович Маяковский // Маяковский в воспоминаниях современников ⁄ Вступит. ст. З. С. Паперного, сост. и примеч. Н. В. Реформаторской. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1963).

Одновременно с Исидором Морчадзе был арестован и Владимир Вегер.

Активное участие в организации побега осуждённых к каторге за участие в террористических актах против высших государственных сановников, в совокупности с тесным сотрудничеством с налётчиками-экспроприаторами, практически никак не позволяли Владимиру Маяковскому рассчитывать на снисхождение, даже несмотря на его юный возраст.

Ст. 173 Уголовного уложения 1903 года предусматривала тюремное заключение для «виновных в освобождении арестанта из-под стражи или места заключения или в содействии побегу арестанта». Но в нашем случае речь идёт о преступлении, наказание за которое предусмотрено главой V Уложения «О смуте», ст. 126 которого гласила: «Виновный в соучастии в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности ниспровержение существующего в государстве общественного строя или учинения тяжких преступлений посредством взрывчатых веществ или снарядов, наказывается: каторгою на срок не свыше восьми лет или ссылкой на поселение. Если такое сообщество заведомо имело в своём распоряжении средства для взрыва или склад оружия, то виновный в таком сообществе наказывается срочной каторгой». [3.5.]

Если его вина была бы доказана полицией — тут, как говорится, без вариантов…[39]

Как известно, тюрьма, особенно российская, во все времена нашей истории всегда была не только школой выживания, но и самой жизни, пройдя через которую человек уже никогда не оставался прежним. Главный герой рассказа Максима Горького «Карамора» Пётр Каразин говорил: «Когда меня первый раз арестовали, я почувствовал себя героем, а на допрос шёл, как на единоборство с медведем. Страдать я не мастер, и страданий, сидя в тюрьмах, никогда не испытывал, если некоторых всем известных мелких неудобств тюремной жизни. Лишение свободы? Тюрьма давала мне свободу читать, учиться. А кроме того, тюрьма даёт революционеру нечто подобное генеральскому чину, окружает его ореолом, и этим надобно уметь пользоваться, когда имеешь дело с людьми, которых ты, против воли их, толкаешь на путь к свободе». [1.61.]

Находящиеся в заключении арестанты вновь избрали отчаянного юношу Маяковского своим старостой, его кандидатура одобрена Московским комитетом, согласована в том числе и большевиками, которые хотели было поставить на эту должность своего, проверенного товарища. В тюремной иерархии он вроде «Ивана», у сидельцев есть ещё другие масти: «храпы», «жиганы», «бродяги» и «шпанка». Его возраст совсем не являлся помехой для такой быстрой карьеры — биография у авторитетного сидельца для того времени обычная. Как, например, у сокурсника Маяковского по Строгановскому училищу, будущего районного прокурора города Москвы товарища Топоркова, который с 15 лет был активным членом боевой организации социалистов-революционеров, участвовал в экспроприации оружия в магазине Виткова на Сретенке, в «эксе» купцов у «Яра» и у «Стрельны», лично убил охранника Суворова при налёте, а в 1905 году в составе рабочей боевой бригады геройски сражался на московских баррикадах и т. д.

С 1915 года действует новая инструкция Тюремного департамента, запрещавшая отбывающим наказание выбирать себе представителей; практика избрания старост в каждой камере была отменена, впредь запрещалась также подача заявлений и жалоб от имени групп заключённых.

Известный российский криминолог, товарищ (заместитель) обер-прокурора Уголовного кассационного департамента Правительственного Сената Иван Яковлевич Фойницкий рассказывал своим студентам в Императорском училище правоведения, что: «для арестанта два начальства… начальство тюремное и начальство артельное — община. Подчиняясь первому наружным образом, он должен всецело принадлежать второму». [1.80].

Всё это, и особенно многомесячное содержание в одиночной тюремной камере, несомненно наложило определённый отпечаток на дальнейшее поведение Маяковского в течение всей его жизни.

«Народник» Иван Белоконский, сам неоднократно отбывавший наказание в различных тюрьмах и на каторге, писал в своей книге «По тюрьмам и этапам»: «Всерусские тюрьмы похожи одна на другую, жизнь в них однообразна, что всё сказанное об одной вполне применимо и ко всем вообще». [1.8].

Нам точно не известно, по какой причине — от тюремной скуки или от природных качеств, — но в общей камере Владимир Маяковский быстро освоил премудрости игры в карты. Хотя свою азартную «карьеру», по собственным признаниям, он начал ещё мальчишкой с игры в шашки… на почтовые марки, его обучил азам игры сосед по багдадской улице Чхеидзе. Вскоре способный ученик легко обыгрывал наставника и в результате, по воспоминаниям сестры Ольги, стал обладателем целого альбома прекрасных иностранных марок. Похожим образом авторитетный арестант стал признанным мастером и в карточной игре.

В каждом российском застенке того времени было место, иногда просто расстеленная тряпка, полушубок или очищенная от вещей и ветоши часть нар, на котором производилась игра: в карты, кости, в юлку и т. д. Называлось это место «майдан».

Здесь мы сошлёмся на авторитетное мнение С. В. Максимова — автора популярнейшей в начале прошлого века книги «Сибирь и каторга»: «Игра, как известно, есть одна из самых прилипчивых и упорных страстей между преступниками. Беспрестанная боязнь быть открытыми (несмотря на существование сторожей у дверей) заставляет преступников торопливо играть в волнениях душевных, разжигаемых игрой, находить самые любезные им наслаждения, самые приятные и дорогие им утехи». [1.178].