Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Солод Вадим - Страница 109

После получения таких признательных показаний началась «чистка» среди высшего комсостава РККА, с увольнениями и арестами.

11 июня 1937 года в закрытом заседании Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР было рассмотрено дело по обвинению Маршала Советского Союза М. Тухачевского, командармов 1-го ранга И. Уборевича и И. Якира, командарма 2-го ранга А. Корка, комкоров Б. Фельдмана, Р. Эйдемана, В. Примакова и В. Путны в шпионаже, измене Родине и подготовке террористических актов. Обвинение строилось исключительно на признательных показаниях самих арестованных, каких-либо иных доказательств их преступной деятельности в уголовном деле не было. Все подсудимые, за исключением И. Уборевича, отказавшегося от данных им на следствии показаний, признали свою вину. В «последнем слове» почти все они заявили о своей преданности делу революции, Красной Армии, лично товарищу И. В. Сталину, раскаивались в содеянном и просили о снисхождении.

В. М. Примаков, безоговорочно признавший свою вину, выступил на суде с «покаянным словом»: «Я должен сказать последнюю правду о нашем заговоре: ни в истории нашей революции, ни в истории других революций не было такого заговора, как наш, ни по целям, ни по составу, ни по тем средствам, которые заговор для себя выбрал. Из кого состоит заговор? Кого объединило фашистское знамя Троцкого? Оно объединило все контрреволюционные элементы, всё, что было контрреволюционного в Красной Армии, собралось в одно место, под одно знамя, под фашистское знамя в руках Троцкого. Какие средства выбрал себе этот заговор? Все средства: измена, предательство, поражение своей страны, вредительство, шпионаж, террор. Для какой цели? Для восстановления капитализма. Путь один — ломать диктатуру пролетариата и заменять фашистской диктатурой. Какие же силы собрал заговор для того, чтобы выполнить этот план? Я назвал следствию более 70 человек — заговорщиков, которых я завербовал сам или знал по ходу заговора…»

Расстрел маршалов и генералов состоялся уже следующей ночью в подвале дома № II[111] по улице Большая Лубянка.

Мне неизвестно, писала ли письма тов. И. В. Сталину Лили Брик с просьбой освободить мужа из внутренней тюрьмы на Лубянке по причине его абсолютной невиновности… В. В. Катанян вспоминал, что она хранила опись изъятого у неё при обыске ленинградской квартиры имущества, где в числе прочего был указан портсигар из жёлтого металла для тонких «египетских» папирос, который ей когда-то подарил Виталий Маркович. Комкор получил его в награду за галицийский поход с памятной надписью «Бесстрашному рейдисту, командиру Червоноказачьего корпуса тов. Примакову на память о 13 рейдах от командарма Уборевича». По слухам, на этом на самом деле золотом портсигаре была ещё одна, более ранняя гравировка: «Самому дорогому любимому существу. Николаша». Жаль, конечно, что Примакова звали не Николай… Похоже, что когда-то этот элегантный предмет был подарен императором Николаем II Матильде Кшесинской, а потом был изъят у неё при обыске сотрудниками ВЧК. История повторилась дважды…

Николай Бухарин на допросе 26 августа 1937 года поделился со следователем сокровенным — известными ему сведениями о любовной связи Лили Юрьевны Брик с разоблачённым врагом народа Юсупом Абдрахмановым[112] — председателем СНК Киргизской АССР, членом ЦИК СССР и Средазбюро ЦК ВКП(б).

И снова никакой реакции — Лили Брик, впрочем, как и Осип Меерович, не привлекаются по этим делам даже в качестве свидетелей, хотя и проживали длительное время в ленинградской квартире «врага народа». Следователь просто обязан был их допросить, так как они упоминались в протоколах допросов других обвиняемых. Тем более что В. М. Примаков вообще дал исчерпывающие показания об исключительной роли своей жены в троцкистском подполье. Тысячи родственников «врагов народа»[113] отбывали сроки в А. Л. Ж. И. Р. и в других лагерях за меньшие «прегрешения».

Почему Лили Юрьевна не повторила судьбу, например, своей близкой подруги, выпускницы Литературного института, блестящей красавицы Нины Уборевич, сказать сложно. После ареста только что назначенного командующим Среднеазиатским военным округом командарма 1 ранга П. П. Уборевича Нина Владимировна содержалась в Бутырке более трёх лет. Каким-то образом она упросила следователя дать ей возможность обратиться к наркому НКВД с жалобой на условия содержания в тюрьме. Секретариат Л. П. Берии в конце января 1941 года зарегистрировал её заявление:

«Заявление

Народному Комиссару Внутренних Дел СССР, Генеральному Комиссару Государственной Безопасности Л. П. Берии

от Уборевич Н. В. 29 января 1941 г.

Крайне тяжелые личные обстоятельства вынуждают меня обратиться к Вам с таким, в сущности малозначащим и мелким делом.

Несколько месяцев назад здоровье моё и хозяйство пришли в совершенный упадок. Скудная одежда моя обветшала, нет возможности не только чинить её, но и просто выстирать, т. к. стирка платная. У меня давно нет ни мыла, ни зубного порошка. Попытка чистить зубы мелом, который выдают для чистки параши, кончилась воспалением слизистой оболочки рта.

На почве острого малокровия я ослепла. Лечат меня хорошо, но огромное количество лекарств, которые я ежедневно поглощаю, не может утолить того мучительного чувства голода, которое пересиливает даже снотворные средства.

Всё вместе взятое заставляет меня, г. Народный Комиссар, обратиться к Вам: не найдёте ли Вы возможным предоставить мне какую-нибудь часть изъятых у меня без приговора денег.

Если Вы найдёте конфискацию моих и девочкиных вещей без приговора суда неправильной, то ввиду острой нужды в этом прошу Вашего распоряжения в выдаче мне 1 юбки (не имею никакой), 1 фуфайки или вязаной жакетки (не имею кофты), немного белья и тёплый платок или шапку».

Как правило, такие жалобы просто подшивали к материалам уголовного дела, но в этот раз ответ на обращение арестованной был получен:

«4 июня 1941 г.

Секретно

Нач. Бутырской тюрьмы НКВД СССР майору Госбезопасности тов. Пустынскому.

Просим объявить арестованной Уборевич Нине Владимировне на её заявление… что её вещи сданы в доход государства как конфискованные и возврату не подлежат.

Зам. нач. 2 отдела НКГБ СССР Калинин

Зам. нач. 2 отдела капитан Госбезопасности Матвеев».

Об участии Л. Брик в организации контактов с представителями японской разведки дал показания драматург, соавтор В. Мейерхольда и С. Эйзенштейна Сергей Третьяков — в его случае общение с сотрудниками спецслужб Японии в период его работы во Владивостоке и в Китае действительно было.

Из протокола допроса от 21 августа 1937 год Третьякова С. М.: 1892 г. рождения, уроженец г. Москвы, русский, гр-н СССР, беспартийный, с 1917 по 1921 год состоял в партии правых эсеров, писатель:

«Вопрос: Вы признались в своей принадлежности к японской разведке. Дайте показания, с какого времени вы начали заниматься шпионской деятельностью?

Ответ: Я связался с японской разведкой в 1924 году в гор. Харбине.

Вопрос: Кем вы были завербованы?

Ответ: Японцем Мори.

Вопрос: Кто такой японец Мори?

Ответ: В 1924 году Мори являлся председателем русско-японского общества в Харбине. До этого он был секретарём виконта Гото — министра внутренних дел Японии (…)

Вопрос: А кого вы знаете из лиц, проживающих в Советском Союзе, ведущих работу в пользу японской разведки?

Ответ: Я могу указать лишь лиц, о тесной связи с японцами которых мне точно известно. Я не могу утверждать, что эти люди являются агентами японской разведки, но их близость к японцам, в том числе известным мне японским разведчикам, дозволяет думать, что они так же, как и я, могли быть использованы японцами для определённых целей.