Зарево - Новицкий Флориан - Страница 18

Постепенно опускаются сумерки. Последние прохожие исчезают в воротах домов, затихает эхо их шагов в морозной тишине. Снега немного, но вполне достаточно для того, чтобы создать настроение праздничного вечера в родительском доме. Я стою на посту у главного входа. Движение уходящих в увольнение постепенно прекращается. Улица затихает. Я рассматриваю чистое небо; на юго-востоке уже зажглась маленькая звездочка. Скоро весь небосвод заискрится звездами.

В этот предпраздничный вечер я не услышал голоса отца, напевающего рождественскую песню, не поблагодарил мать за пожелания — я стою на солдатском посту. В окнах погасли огни и засверкали разукрашенные елки. Из соседних домов слышалось рождественское пение.

Два праздничных дня полностью компенсировали все пережитое накануне. Благородная люблинская семья на улице Любартовской, а также родители Зигмунта сделали все, чтобы развеять наше настроение одиночества, меланхолии и тоски.

После праздников мы приступили к выполнению всяких формальностей, связанных с выездом на фронт. Кроме того, ежедневно мы кого-нибудь провожали. Часть наших товарищей уже выехала. Мы перестали подчиняться командованию школы, перешли в распоряжение Главного политико-воспитательного управления Войска Польского и ожидали направления в части. Не все были довольны: одни потому, что шли на фронт, другие потому, что их туда не направили.

Я не забыл попрощаться со «своим» капитаном. Он поздравил меня с получением офицерского звания и пожелал, чтобы я быстро догнал его по количеству звезд.

— Но помните, — добавил он, — звездочки на погонах ко многому обязывают.

Вскоре судьба сыграла со мной шутку. Однажды, когда с Эрнестом и Стасем мы кружили возле здания Главного политико-воспитательного управления в ожидании назначения, Эрнест внезапно шепнул: «Внимание, майор!» В первую минуту мы приняли его за того, кто выдает направления в части.

Мы вытянулись, отдавая ему честь. Удивленный капрал (после минутного оцепенения мы разглядели его знаки различия) улыбнулся снисходительно. Эрнеста он даже похлопал по плечу и фамильярно пробурчал: «Не нужно, ребята».

— Вроде бы ты из города, а такой лопух, — упрекнул я Эрнеста.

— От лопуха слышу, — парировал товарищ.

Наконец мы получили назначения. Все в разные места. Итак, прощайте, друзья с улицы Любартовской, прощайте, Краковские ворота, прощай, «Королева предместья» из кинотеатра «Риальто»! До встречи после войны!

НА ФРОНТ ПОЙДЕТ НАША РАТЬ

Попутной машиной, нагруженной мешками с мукой, мы намереваемся добраться до своих частей. Вообще-то нам здорово повезло с «голосованием».

Поскольку был день Нового года, движение по шоссе было небольшим. Очевидно, мы своим ожиданием надоели симпатичной регулировщице. Водитель газика, правда, не хотел нас брать, пытался объяснить это тем, что машина перегружена товаром, притом деликатным, но девушка настояла на своем:

— Давай, давай, садитесь. Люди на фронт направляются, а он «деликатный товар»… Ну вот, поехали. Счастливо.

Мы уселись на мешках. Товар действительно деликатный, только пачкающийся. Так наша новенькая форма подверглась опасности. Но лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Нас было семеро с направлениями в части 1-й армии Войска Польского: пять поляков и двое югославов.

Красивые, смуглые и стройные югославы оказались прекрасными парнями. У них уже был солидный опыт партизанской жизни. Попав в плен к немцам, они по дороге бежали и таким образом оказались в наших рядах. Югославы нравились мне своей непосредственностью и в то же время необычайной элегантностью по отношению к женщинам. Рядом с ними у меня не было никаких шансов на успех.

С некоторыми происшествиями мы добрались наконец до Гарволина и отправились пешком по направлению к Варшаве искать свои части. У меня было направление во 2-й артиллерийский полк 2-й пехотной дивизии имени Генрика Домбровского.

По пути мои товарищи один за другим покинули меня, и в конце концов я остался один. Через несколько дней я явился в штаб полка в Хенрикуве. Принял меня лектор части.

— Мы вас ждем, подпоручник, — сказал он приветливо. — Прежде всего идите получите тулупчик: погода холодная, а задачи нас ждут трудные. Вы уже были на фронте?

— Да, гражданин поручник.

— Как там, в Люблине?

— Спокойно.

— Вы займете должность заместителя командира шестой батареи во втором дивизионе.

«Везет мне на вторые дивизионы», — подумал я.

— Командир батареи хороший человек, он сам из Житомира. Его заместитель был ранен и чувствует себя все еще неважно. Должен отдохнуть. Заслужил это, — добавил он как бы про себя. — Думаю, вы найдете подход к людям. В основном это ваши земляки.

— Так точно, гражданин поручник, — ответил я уверенно.

— Желаю успеха. — Поручник пожал мне руку и улыбнулся.

Я щелкнул каблуками и вышел.

Командира батареи капитана Краевского я застал в его землянке, он разговаривал по телефону. Очевидно, разговор шел обо мне, так как, когда я появился, капитан произнес в трубку:

— Кажется, пришел. Ну, пока, — попрощался он с собеседником.

— Гражданин капитан, подпоручник Новицкий прибыл на должность вашего заместителя, — отрапортовал я.

— Да-а, — посмотрел он на меня с удивлением, — молодой ты какой. Дужо тебе лет? — Он говорил на смешанном польско-русском языке.

— Восемнадцать, гражданин капитан.

— Порядочно, порядочно… Так ты, говоришь, будешь моим заместителем?

— ?!

— Сын у меня такой, — сказал он будто про себя. — Водку пить умеешь?

Этот вопрос застал меня врасплох.

— Да, гражданин капитан.

Он посмотрел на меня еще раз очень внимательно. Кажется, я ему понравился.

— Петя!

Тот сейчас же явился.

— Дай нам две кружечки.

Петя моментально выполнил желание командира. Видно, это было ему не в новинку.

Выпили мы по одной, понюхали горбушку хлеба. «Неплохой способ знакомиться с людьми», — подумал я.

— Выпьешь еще? — спросил капитан.

— Выпью, — ответил я упрямо.

Выпили. Петя внес дымящийся чугунок — картошка с консервами. Божественная еда. Такой вкуснятины я еще не ел никогда.

Петя уже зажег «фонарик» — коптилку, сделанную из артиллерийской гильзы, а командир все говорил… Слушал я невнимательно. Ползающие по темным углам землянки тени, периодические взрывы снарядов и удивительные рассказы командира подействовали на меня так, что я потерял чувство реальности. Командир заметил это.

— Ну, так ты видишь, сынок, какие у меня дела. — Он старался говорить по-польски. — Русские считают меня поляком, а поляки — русским.

От тяжелого сна меня разбудил командир. Сделал он это деликатно, словно хотел сказать: сынок, пора в школу.

Я соскочил с лежака, схватился за ремень.

— Не спеши, — улыбнулся командир. — Выйдем к батарее.

Личный состав батареи стоял в строю. Дежурный офицер объявил построение по тревоге, что редко практиковалось на огневых позициях. Покрытые инеем гаубицы были повернуты в сторону Вислы. До сего времени я познакомился только с командиром батареи. Две молчаливые шеренги бойцов и три офицера были для меня неизвестным коллективом, с которым мне предстояло работать. Моему предшественнику, поручнику Сивицкому, было легче. У него был и соответствующий возраст, и опыт, ну и… знания. Я чувствовал себя неловко. Мой далеко не внушительный вид и молодой возраст окончательно лишали меня смелости. Когда командир представил меня, я заметил, как стоявшие в первой шеренге солдаты стали тихонько подталкивать друг друга локтями. В горле у меня так пересохло, что для того, чтобы решиться сказать несколько слов, я вынужден был съесть горсть снега. Немного полегчало. С батареей прощался поручник Сивицкий, заслуженный воин, участник Октябрьской революции. Лица солдат выражали искреннее сожаление. Когда же пришло время выступить с «речью» мне, те же самые лица выражали смешанные чувства: и любопытство, и сочувствие, и даже иронию. Я повел взглядом по лицам солдат в поисках доброжелательного. Одновременно критически осмотрел их внешний вид и выправку.