Сила Зверя - Ермаков Александр - Страница 40

Больно и муторно. Окровавленная полевая трава у стен Перстня. Кинжал в руках самоубийцы. Лорд Хейгар, граница тамплиерская. Сверкающая гладь реки, Сигмонд с Гильдой, смеясь, скачут на конях. Харчевня. Жирномордый трактирщик, гнусаво лебезит, выставляет миски. В глазах расплывается черное пятно. — Гриб-сонливец, — пытается подняться Гильда, но падает лицом на столешницу. Темнота, темнота, темнота.

Следующее пробуждение было окончательным. Боль в руках чувствовалась весьма основательно. Воняло подземной сырой гнилостью и еще какой-то дрянью. Чья-то добрая рука оставила зажженный факел, и в его смрадном свету разглядел Сигмонд своды каменной темницы, гнилую солому на осклизлом полу, и в углу источник зловония — истлевший костяк, прикованный ржавой цепью к противоположной стене.

Видать оставила факел не добрая душа, а злокозненное намерение показать узнику его дальнейшую судьбу, вызвать отчаянье безнадежной предопределенностью грядущего. Стала ясна и причина боли — Сигмонда приковали, вернее почти распяли на стене крепкими стальными обручами.

— Ох, милые сердцу моему, нравы феодальные. Святая простота, наивное доверие к железу, камням и подвалам. — Благодушно думал Сигмонд. — Куда сравнить эти наивные ухищрения с лицемерной стерильностью, циничной антисептичностью камер Син-Синга. С их бестеневым круглосуточным освещением, с обычными и инфракрасными телекамерами, с микрофонами, датчиками движения и лазерной сигнализацией. С бессонной охраной, перекличками, проверками и ночными шмонами. А в этом замечательном, наилучшем из миров мире, даже двери цельные, без окошка и кормушки. Значит охрана должна заходить в камеру. Какая роскошь!

Сигмонд с трудом, голова еще была тяжелая и сосредоточить взгляд было непросто, посмотрел на свои оковы. — Нет, право, народ здесь прелестный в своем простодушии. — Умилялся беглый каторжник Стилл Иг. Мондуэл. Склепанные наскоро тамплиерские наручники, оказались слишком широки. Они не шли ни в какое сравнение с самозатягивающимися браслетами из легированных сплавов.

— А как он одет? Боже небесный! Они даже не удосужились его обыскать. Доспехи сняли, мечи отобрали, из-за пояса саи вытащили, вытащили и захалявные ножи, а в карманах и кармашках оставили целый арсенал. Во дают! Нет, это вам не Син-Синг, с рентгеном, ультрозвуковым и врачебным досмотром, это значительно лучше.

Туман в голове постепенно рассеивался, благодушное настроение улетучивалось. Хватит миловаться, пора браться за дело. Не висеть же так до второго пришествия. Стражи. — Вы мне тут, друзья, представление со скелетом и цепями устроили. Шоу захотелось? Я вам покажу что такое настоящее шоу. Бездари!

Вначале надо было освободиться от оков. Занятие вообще-то пустячное, если бы не то неудобное положение, в котором оставили его стражники. Немножко было трудновато, но разработанные суставы понемногу складывали нужным образом кисть и, расцарапывая кожу, но вытащил таки Сигмонд левую руку из железного браслета. Теперь, с ее помощью, вынуть правую оказалось плевым делом. Чтобы освободить ноги, пришлось принять совершенно невероятную позу, но в конце концов кандалы остались на стене, а Сигмонд, отдуваясь, сидел на полу и придумывал, как бы получше выбраться из темницы. Можно попытаться прорезать дверь и отодвинуть засов, инструменты у него сохранились. Но, предчувствовал, что на это не хватит времени — предполагал скорый приход тюремщиков.

Дверь камеры открывалась вовнутрь, это логически предопределяло позицию. Но стоило еще подготовить дополнительный сюрприз. Шоу, так шоу.

Из ветхих тряпок, костей и соломы Сигмонд соорудил чучело, поместил его в свои цепи. Критически рассмотрел творение, там подправил, тут подровнял, остался доволен. Присел на корточках под стеной, ожидая стражу.

Действительно, вскоре послышался топот шагов, скрежет отодвигаемого засова. Сигмонд выдернул из гнезда факел, затушил и укрылся за раскрывающейся дверью.

В темень камеры гурьбой ввалились вооруженные тамплиеры. Подошли к чучелу, поднесли к нему свет, взялись уже за то, что должно было быть за пленником…

Крик суеверного ужаса прокатился под каменными сводами, выплеснулся в тесноту коридора — плесневелая мертвая головы ухмылялась безгубым ртом.

— Оборотень! Оборотень!

Пора. Сигмонд с размаху ударил по лицу крайнего тамплиера еще горячим факелом, пинком ноги отбросил в угол второго и оказался за дверью. Быстрым движением захлопнул ее, кинул в пазы засов. Рядом оказалась пара охранников, остававшихся снаружи каземата. Не раздумывая свернул чирьистую шею ближайшему, поворотился ко второму. Тот, с перекошенным страхом ртом, пластался по стене, дергал из ножен меч и вытащить не мог. Сигмонд легко, относительно своих возможностей, ударил правой в челюсть. Охранник обмяк, сполз на пол. Витязь достал его клинок, почесал острием под дергающимся кадыком.

— Куда вести должен был?

— В застенок. — Прохрипел стражник.

— Ну так и веди.

Идти пришлось недолго. По коридору, направо, подняться на десяток ступеней, потом снова направо, немного вперед, и вот монах толкнул ногой низкую дверь.

Сигмонд не мог не оценить степени самоотверженности тамплиера. Тот привел его прямиком в тюремную кордегардию. А скорее всего охранник был слишком туп и самонадеян.

Тычком меча Сигмонд перебил своему провожатому шейный позвонок и, пока остальные стражи, вытаращив глаза, соображали что почем, кинулся в атаку. Схватка оказалась кровавой, но очень короткой. Конечно, трофейный меч не шел ни в какое сравнение с личным оружием, но вполне был пригоден для дела. Рубанул по шее одного, рассекая стеганый колет, махнул через живот другого и заскользил в своем смертоносном танце, неуловимом, душегубном.

Бесполезно, размахивая мечами, брызжа слюной и проклятиями, метались воины по комнате. Их булаты находили только воздух, зато тела встречали Сигмондово оружие. Витязь поймал одного острием клинка, кинул другого под удар сотоварища, и пока тюремщик обалдело оглядывал деяние рук своих, зарубил и его. Схватил за кисть еще одного, развернул спиной и протащил зазубренным лезвием по шее.

Последний оставшийся в живых стражник, отбросил оружие, умоляюще грохнулся на колени. Сигмонд не торопясь, поигрывая мечем, стряхивая с лезвия капли крови, подошел, подошел. Посмотрел нехорошо, пустым своим взглядом. Дохнуло холодом Валгаллы. Охранник подвывал.

— А ну, пошли в застенок. Где он тут у вас?

Застенок оказался поблизости. Когда открылась дверь, палач очередной раз опустил кнут на Гильдино тело. Кровавая пелена застелила Сигмондовы глаза. Но эта пелена не мешала действовать.

Мгновенным движением он вогнал меч под лопатку стражника, так и оставив его там, в спине, тигриным прыжком обрушил удар ноги по красной морде следователя. Захрустело. Приземлился на стол, развернулся, и носком сапога ударил в висок, еще не успевшего ничего понять, писаря. Подсобник палача схватил раскаленные клещи, но Сигмонд уже прыгнул, крутнулся волчком по полу, костоломно подсекая ноги неуклюжего противника. Пока тот падал, ударил по наклоненной шее. Опять захрустело.

Сейчас Сигмонд бил не так, как в приярмарочной таверне, и уж, тем более, не так, как на выступлениях в балагане. Гильда это отчетливо понимала. Со своей извечной отрешенностью витязь наносил удары на поражение, расчетливые, губительные. Второй подсобник выхватил захалявный нож, кинулся было на витязя, но тот, с обманчивой неторопливостью, перехватил волосатую лапу, заломил выворачивая, всадил широкое лезвие под сердце хозяина.

Старший заплечных дел мастер позеленел. Взмахнул кнутом, но коротким броском ноги, боком стопы, Сигмонд выбил ему колено. Тот, падая, завопил, но уже держала его за волосы стальная рука, уже волокла туда, к огню камина, к багровому свечению меча, уже швырнула на пол. Уставился палач мутными от страха и боли зенками в пустой витязя взгляд. Ужасное увиделось, взвыл дико, тоскливо. А Сигмонд схватил деревянную рукоять, воткнул в рыхлое пузо. Оружие было не боевое — пыточное. Раскаленное тупое лезвие тяжело входило в живую плоть. Схватился палач, не замечая, что сжигает ладони, за светящееся лезвие, пытался вынуть из желудка сводящую с ума муку. Сигмонд, наваливаясь всем телом, неуклонно давил вниз. Шипело. Тошнотно потянуло горелым.