Сила Зверя - Ермаков Александр - Страница 17

Его предложение отклонить было просто глупо. Так и стали работать напару. Спецподготовочка очень даже пригодилась, да и драмкружковские навыки не забыты. Лицедейничала безукоризненно.

Вот и сегодня. Сделали мента, пора текать.

— Чо, баклан, шнифты вылупил? — Цыкнула на пацана. — Линяем.

И слиняли в разные стороны. Баклан, выстукивая зубами. Блатная кошка беззаботно напевая: «чтоб не зашухериться, мы решили смыться».

Фартовый остановился у пешеходного перехода. Напротив Алмазное Перышко чесала вальсом. Небрежно поправила прическу и скрылась в проулке. Значит все в ажуре. Поглядел на лево, на право, перешел проезжую часть. Насвистывая направился к нужному подъезду. Никому не веря, в том числе лифтам и лифтерам, пружинистым шагом отмерял ступени. Оставалось последних полтора марша лестницы. Все шло по плану.

Но и в лучших планах случаются проколы. Разгильдяйство оппонентов непросекаемо.

Фартовый это знал. Был начеку. Планировал и импровизации.

Сегодня, вопреки установленному, смена скамеечному прибыла на два часа раньше. По взаимной договоренности. Надо было наблюдателю успеть не то на роспись двоюродной племянницы жены, не то на похороны свекра сестры кума, или еще куда-то, не суть важно. Важно, что пришел сменщик неурочно. Еще издали удивился пустой скамейке, но особого значения этому факту не придал. Не насторожился, к безолаберности привычный. Страхующая машина на месте, значит все в норме. Про себя слегонца только ругнулся и тут увидел как в подъезд входит молодой человек и, вовсе, не из числа жильцов дома. Мент заторопился следом.

В кармане Фартового пискнул вызовом уоки-токи. Это шестерка, бегало за паханом, на шухере атас цинковал. — Шеф, барбос на хвосте.

— Один?

— В натуре один.

Послышался хлопок двери парадного, топот шагов и натужное сопение.

Опер, замучившийся отдышкой (надо бы и спортзал сходить) влетел на лестничную площадку третьего этажа. Там вполне приличного облика юноша отвел палец от звонка, обернувшись, спросил вежливо:

— Простите, Вы не подскажите, Ваши соседи дома?

Ситуация выглядела дурацкой.

— Дак, э-э-э. Может на работе.

Зря таращиться на человека было неловко. Опер похлопал себя по карманам, по лбу. Притворно удивился. — Эх, забыл. — И повернулся вспять. Неизвестный снова позвонил.

Но посреди лестничного марша запоздало осенило. — Да ведь пуста квартира! Пол года пуста! А звонивший вполне напоминает…

Судорожно потянулся к пистолету, обернулся. Понял что опоздал. Парень, да никакой он не парень, мужик, кривил тонкие губы. Скучающе холодел прищуренным глазом. Дуло глушителя к 22-му, казалось жерлом корабельного орудия.

Глухой хлопок.

Теперь надо спешить. Фартовый взлетел на этаж. Отстрелил замки, вышиб дверь, ворвался в сучью хату.

— Фартовый! Не здавал! Меня подставили! — А сам потел и мочился в штаны. — Заставили меня менты! Пойми! Я заплачу! Все отдам! Забирай! Сукой буду!

— Ты и есть сука.

22-й хлопнул. Еще раз, контрольным. Два хлопка на сучью супружницу. А ведь, дуреха, могла бы и на работе быть. Сынок должен быть в школе, так ведь прогулял. Значит не повезло. Еще два хлопка. Ствол в мусорник и на выход.

Не очень чисто получилось. Но, сойдет. Фартовый знал, что в жизни ничего идеального не бывает. Вот и не комплексировал излишне.

Известие о прибытии витязя Небесного Кролика наделало большой переполох в лесной Ингельдотовой обители.

Первосвятейшего друида тревожило такое: буде приехал бы земной владыка — герцог, или, пускай, даже сам король Саган, приехал бы князь Церкви — сие почетно, полезно и прибыльно зело. А вот Сигмонд… Тут однозначности не было.

В глубине души Свинячий Лыч побаивался грозного воителя. Зная его нрав непокладистый, пренебрежение суетной славой и скорость расправы, встречи этой не жаждал. Не знал, как витязь Небесного Кролика к нему, Кроликоносцу самовольному, отношение питать будет. Не чаял братской любви. Мало укрепляла и близость Ангела Небесного, разумел, что кому-кому может и Ангел, да только не волшебному витязю, более всех к Зверю-Кролику отношение имеющего. Богохульно подумывал, что таков тот Ангел, как он, Ингельдот, первосвятейший друид.

Знал, что супротив борзописаний летописных, был он, Ингельдот, малее малого перста витязевого, ибо грядеха тот много передовее, и не достоин Свинячий Лыч тому герою и сапог обувать.

Ангел Небесный от того известия тоже душевное смятение поимел не малое. С одного боку этот самый Стилл Иг. Мондуэл очень густо насолил бывшему начальнику охраны Дубненского Научного Центра. Его, Стилла, наглая выходка стоила Виктору Петровичу, тепла синекурного места, баньки, телефонисток и многого, многого другого, о чем слезно вспоминалось в студеной темени Шпицбергеновской базы. Вышагивая среди сугробов, зловредно упрятывающих бездонные ледяные провалы, бесполезно инспектируя, никому не нужные караулы, продуваемый пронзительными метельными порывами северных ветров, полковник Приходько, не раз и не два поминал злым, нечестным словом виновника падения в этот мерзлый ад. Готов был тогда голыми руками разорвать негодяя на мельчайшие кусочки, выбросить в пургу, пораскидывать по фирну на кормление белых медведей.

Однако же натура у Виктора Петровича, широты степной необозримой, уж какой-какой, а злопамятной отнюдь не была. Да и в последующих переменах, уже благоприятных событиях, хоть и несознательно, но витязь свою лепту внес. И не малую.

А перемены эти были ну вовсе расчудесные. Теперь и банька и телефонистки и все прочие атрибуты прошлой начальственной жизни, справедливо Виктору Петровичу виделись мелкими и внимания никак не заслуживающими. Это только для солдата первогодка, зеленого салабона, еще гражданский батон не испражнившего, полковник казался и царем и богом и отцом родным. А для первого же наизамухрыжистого генерала, был полковник не больше последка переваренного батона. А паче, не к ночи будь помянут, для Зиберовича, этого страшного шефа АСДэковской безопасности. Который разве только чихнуть успел, а уже забросил этот чих Приходьку в такие края, куда Макар телят не гонял, гонять не мог и не собирался даже.

А вот нынче, генерал Зиберович, так далеко, что уже даже коровьей лепешкой Приходьке не казался, вовсе забываться начал даже. Но особую радость, особое душевное упоение приносило осознание, что в том, другом, безмерно далеком континууме, вместе с генералом, уставами и наставлениями осталась и наиприпоганейшая, худшая Виктора Петровича половина. И никаким образом эта гадюка, теперь мешать его личной жизни не в состоянии.

— Руки коротки. — Не раз с удовольствием думал ренегат полковник. — Хо-хо!

А личная жизнь! Ах, эта личная жизнь! Вот, это действительно жизнь. Спасибо тебе, генерал Зиберович. Спасибо тебе Стилл Иг. Мондуэл! Добро пожаловать в гости. Хлеб да соль.

Да и недурственно с земляком посидеть, покалякать. Чего-чего, а вот потолковать по душам с местной публикой Виктору Петровичу особо не удавалось. С иностранными языкам, ну, скажем так, не сложилось у бравого полковника. Всю жизнь писал в анкетах эфемистическое: «читаю и перевожу со словарем». А тут даже и пресловутого словаря не было. Аборигены же, по всей видимости, лингвистическими способностями и вовсе не обладали. Ингельдот, ну на что мужик неплохой, компанейский, но ни хрена сказать не может. Вдовица то его потолковее будет, с горем пополам два слова свяжет. Да о чем с чужой бабой разговаривать? Разговор тут один, да честный российский офицер не хотел рогатить друга.

Вот и выходило, что если он не в обиде на Стилла, то и Сигмонд к нему неприязни питать не должен.

Так рассудив, откушал Виктор Петрович основательно и, откушанное, еще основательнее сливовой наливкою запив, совершенно, как ему показалось, успокоился.

Вдовица, же, имея практический склад характера, вопросами высокого политеса не тревожилась, сразу со всею своею природною хваткой погрузилась в хозяйские заботы. А забот этих было не меряно. Ведь первосвятейший, с великого расстройства души, запил, как водится, горькую, и все приготовления на одну верную свою подругу покинул. Впрочем, иного она и не надеялась, в мыслях даже не держала, сама привыкла управляться.