Одна в мужской компании - Бенедикт Мари - Страница 8

Я уже бывала близка с молодыми людьми. Долгие поцелуи и объятия где-нибудь на балконе или за кулисами, неумелые ласки и тисканье на заднем сиденье машины. Три дня, проведенных тайком в пустой квартире родителей профессора, где я нарушила все запреты. Но я понимала: с Фрицем нужно быть сдержанной, не торопить события — пусть он добивается меня. И я высвободилась, хотя и страстно желала его.

— Мне нужно идти, — проговорила я, почти задыхаясь. — Родители будут в ярости, если я приду домой после полуночи.

Он убрал руки и загадочно улыбнулся.

— Как хочешь, ханси[1].

Я обняла его, чтобы поцеловать на прощание.

— Не хочу, но придется. Мои родители — люди твердых правил.

Щекоча меня дыханием, он сказал:

— Что касается правил — полагаю, дома тебя ждет сюрприз. Возможно, уже грядут перемены.

Глава восьмая

16 июля 1933 года

Вена, Австрия

Шофер открыл передо мной дверцу, но Фриц все еще крепко держал меня за руку.

— Так жаль, что уже пора говорить тебе «спокойной ночи», — прошептал он.

— И мне жаль, — прошептала я в ответ. Это была правда. Когда между нами завязался роман, я говорила себе — он мне вовсе не нравится, я слушаю, киваю, говорю с ним, смеюсь и даже целуюсь только по необходимости, потому, что эта роль навязана мне родителями. Очередной спектакль. Я думала, что если понадобится, то я найду какие-то пути для отступления. Но теперь та, подлинная Хеди, что скрывалась под этой актерской маской, начала испытывать настоящие чувства. И я поняла, что мое сердце теперь так же уязвимо, как все те сердца, которые я разбивала в своих прежних любовных играх.

Однако на самом деле мои истинные чувства здесь ничего не решали, в точности как и на сцене. Я высвободила руку и, не говоря больше ни слова, вышла из машины. В родительском доме было темно. Если бы не свет убывающей луны, я могла бы споткнуться на вымощенной камнем дорожке, ведущей к двери. Нащупав в темноте дверную ручку, я тихонько открыла дверь и закрыла ее за собой — осторожно, чтобы не разбудить никого, даже Ингу, нашу домработницу. Было далеко за полночь — может быть, мне и тут повезет, может быть, мама с папой уже крепко спят, и никакой шум их сейчас не потревожит. Я с облегчением расправила плечи: кажется, на этот раз мне удастся лечь в постель без обычных долгих и подробных расспросов.

Расстегнув пряжки серебристых туфелек на высоких каблуках, я тихонько выскользнула из них. Осторожно, стараясь не стучать, поставила их на пол. Легкими шагами, не ступая на те половицы, которые, как я знала, могли скрипнуть, прокралась к лестнице и начала беззвучно подниматься.

Но когда я открыла дверь своей спальни, то увидела, что папа сидит на краешке кровати, с трубкой в зубах.

— Все в порядке, папа? — До сих пор он никогда не дожидался меня в моей спальне. Они с мамой либо ждали моего возвращения в гостиной, куря и потягивая шнапс после вечера в театре с друзьями, либо ложились в постель. По крайней мере, так было до тех пор, пока я не начала встречаться с Фрицем.

— Никто не заболел, если ты об этом, Хеди.

Подобрав складки длинного платья, я уселась рядом с ним на краешек кровати и подогнула под себя босые ноги.

— В чем дело, папа?

— Сегодня герр Мандль нанес мне визит в банке, — сказал он, затянувшись трубкой.

— В самом деле? — Зачем бы Фрицу приходить к моему отцу? А главное — почему за весь вечер, пока мы были вместе, он об этом не упомянул?

— Да, он пригласил меня на ланч в свой частный клуб, и, поскольку мы знаем, кто такой герр Мандль, я согласился.

Лихорадочно перебирая в уме возможные причины, я спросила дрожащим голосом:

— И о чем вы говорили за ланчем?

Он выпустил к потолку колечко дыма и проводил его взглядом, пока оно не коснулось штукатурки и не исчезло. Только после этого он ответил:

— Мы обменялись обычными любезностями, но, разумеется, в основном речь шла о тебе. Он очень увлечен тобой, Хеди.

Я почувствовала, как вспыхнули щеки, и порадовалась, что в комнате темно. Сколько бы меня ни предостерегали, сколько бы грязных историй я ни услышала о Фрице, меня тянуло к нему с необычайной силой. И мне нравилось, что, когда он рядом, его сила словно бы передается мне. Было ошибкой судить об этом человеке по его репутации, он уже доказал мне это.

— Это было очень мило с его стороны — пригласить тебя на ланч.

Я не знала, что еще сказать. Расспрашивать папу о подробностях разговора было бы неловко.

— Я, кажется, не вполне ясно выразился, Хеди. Он завел со мной этот разговор не только ради восхваления твоих многочисленных достоинств.

— Да? — Голос у меня дрогнул от волнения — радостного или тревожного, я сама не знала.

— Да. Герр Мандль просил у меня твоей руки. Он хочет на тебе жениться.

— Жениться?

Я была потрясена. Мы ведь знакомы каких-то семь недель.

— Да, дорогая. Он твердо намерен взять тебя в жены.

— О-о-о… — выдохнула я. Во мне разразилась целая буря чувств: тут были и гордость, и страх, и ощущение собственной силы. Ведь Фриц — не какой-нибудь желторотый поклонник, очарованный звездой, как герои всех моих прежних приключений. Он взрослый мужчина, у него могло быть сколько угодно женщин, а он выбрал меня.

Папа отложил трубку. Теперь руки у него были свободны, и он обнял меня.

— Прости меня, Хеди. Ведь именно я настаивал, чтобы ты не отталкивала этого влиятельного человека, и вот к каким чудовищным последствиям это привело.

— Тебе это кажется ужасным, папа?

— Милая, я в полной растерянности. Вы начали встречаться совсем недавно. Мы с твоей матерью до сих пор ничего толком не знаем о нем, кроме его убийственной репутации. Даже теперь, когда ты уже не раз ходила с ним на свидания, я все еще понятия не имею о твоих настоящих чувствах. И даже если он тебе нравится, мне все равно страшно, по-настоящему страшно думать о том, какая жизнь ожидает ту девушку, что станет женой Фридриха Мандля. — Он помолчал, раздумывая, стоит ли говорить дальше. — Но, может быть, еще больше меня пугают последствия для тебя — для нас, — если ты ему откажешь.

Я прошептала:

— Но меня вовсе не страшит его предложение.

— Хочешь сказать, он тебе чем-то симпатичен? — В его голосе слышалось изумление. И надежда — хотя кто знает, на что именно.

— В общем… — я помолчала, не зная, как подобрать слова для такого разговора. Было так непривычно и неловко рассказывать отцу о моих чувствах к мужчинам. Когда дело касалось моих прошлых романов, мы говорили об этом иносказательно и осторожно. — Мне, безусловно, льстит его предложение, папа. И да, он мне нравится.

Папа отстранился и заглянул мне в глаза. В слабом свете лампы, стоявшей на ночном столике, я увидела, что в глазах моего стоического и несгибаемого отца блестят слезы.

— Ты ведь говоришь это не для того, чтобы мне стало легче?

— Нет, я серьезно.

— Но между увлечением каким-то мужчиной и желанием выйти за него замуж большая пропасть, Хеди, — настоящая бездна.

Я подумала — может быть, говоря об этом, он думал о своих сложных отношениях с мамой. Но не стала ни отвечать на папин скрытый вопрос, ни спрашивать, права ли я в своих предположениях. Я вернулась к прежней теме.

— Что ты об этом думаешь, папа?

— В любом другом случае, невзирая на все твои романтические чувства, я был бы против по многим причинам. Он слишком стар для тебя, вы почти не знаете друг друга. Мы не знаем его семью. Его репутация запятнана — и в деловом отношении, и в том, что касается женщин. Я мог бы продолжать и продолжать. И, уверен, твоя мать была бы со мной заодно, хотя я пока не стал обсуждать это с ней. Я хотел сначала узнать о твоем отношении к этому человеку.

Выходит, папа хочет, чтобы я ответила отказом? Его мнение много значило для меня. Вот то, что думает о Фрице мама, мне было почти безразлично. Все ее суждения были предвзятыми и бесполезными, на них неизбежно влияло презрительное отношение ко мне. В ее глазах я неизбежно стану падшей женщиной, если хоть на полшага отклонюсь от того пути, который она считала правильным.