Носитель фонаря (СИ) - Олейник Тата - Страница 7

– Прости дружище, не при брюликах я сегодня, – развел руками Акимыч.

– У меня сережка есть на харизму, с каким-то яхонтом. – сказал я, – Яхонт это случайно не алмаз?

Ева стояла, засунув руки в карманы старого плаща, и смотрела на Гагуса.

– Ладно, – сказала она, громко и несколько театрально вздохнув. После чего вытащила руки из карманов и расстегнула цепочку на шее. – Хороший был кулончик. Плюс к привлекательности и небольшой бонус к торговле. Эх, на, жри, гадость эдакая!

Она кинула кулон Гагусу, который с удивительной ловкостью прихватил его отростком и быстро пристроил куда-то внутрь своего пузырчатого тела. Мы все замерли и смотрели на Гагуса. Гагус тоже затих, видимо, прислушивался к своим ощущениям.

Потом раздался взрыв.

Меня с головой окунуло в липкую воду, а потом впечатало то ли в стену, то ли в потолок, так что на какое-то время я, кажется, совсем немножко потерял сознание. Пришел в себя я, когда Ева с явным удовольствием лупила меня по щекам. Рядом бултыхался Акимыч, придерживаемый за шиворот Гусом. К счастью, теряя сознание, я догадался плотно закрыть рот, иначе суждено бы мне было умереть на месте от совершенной, идеальной, безупречной формы отвращения. Кое-как встал на ноги и попытался утереться, но утереться было нечем, потому что все вокруг было мокрое, склизкое и бесконечно душистое.

– Вот уж нейтрализовало, так нейтрализовало, – сказал Акимыч, глядя на бассейн, в котором булькало то, что когда-то было магистром алхимии Гагусом Химмелюгером. – Плакал наш миллион.

Ева добралась до бассейна и сейчас тыкала посохом в его содержимое.

– Косточка, старый башмак, вставная челюсть, монокль, еще один мышиный скелет, так, а это у нас что?

Ева смело сунула руку в отвратительную массу, а потом в победном жесте вскинула кулак к потолку.

В неярком свете, льющемся из люка у нее над головой, блеснул массивный ключ белого металла.

Глава 4

Дома мы расселись за столом и принялись изучать добычу. Плотный белый, слегка светящийся металл был именно бальмой. По просьбе недоверчивого Акимыча Гус лихо пробил им обеденный стол, а когда ключ выдернули обратно, никакой дырки не было и в помине.

– С какой вероятностью мы можем предположить, что это ключ от того самого Бальмового Покоя? – спросил я.

– Полагаю, что со стопроцентной, – ответила Ева, – учитывая то, при каких обстоятельствах и у кого мы его получили.

– А жалко слизнявку-то, – вздохнул Акимыч. – Жил себе, жил сотни лет, а потом бах – и помер.

– Это общая доля всех, имеющих дыхание в груди своей, – с важным видом сообщил Лукась.

– Первое, он не жил никаких сотен лет, Альтраум столько не существует, это ложные, внедренные воспоминания. Второе, он уже наверняка возродился каким-нибудь таосаньским младенцем с чубчиком и в передничке.

– А ты, Евик, умеешь поднять человеку настроение. Ну что, когда пойдем за нашим миллионом?

– Куда пойдем? – спросил я.

Ева сосредоточенно натирала ключ, возможно, ждала, что на нем проявятся какие-то письмена, жаждущие снабдить нас недостающей информацией.

– Может, в огонь его кинуть, как в том кино? – предложил Акимыч.

– В огонь не стоит. Бальма – легкоплавкий сплав.

– Неудивительно, учитывая, что у него в составе есть снег. – сказал я.

– Что мы знаем, – сказал Акимыч, раскачиваясь на стуле. – Покой – это комната размером, ну, наверное, с нашу столовую, да, Евик? Он запихнут куда-то внутрь одной из шоанских гор. Наверное, не так уж далеко от того места, где он был изначально. Мы знаем где это место, да, Евик? Не знаем? Жаль. Но можно пойти в тамошнюю гильдию алхимиков, порасспрашивать…

– Ага, – сказала Ева, —и посадить их к себе на хвост, а то мало там фиолетовых болтается. Клан «Зеленый Лист» объявляет гонки с ценным призом! Нет уж, пожалуйста, проше панов зарубить себе на носу, что всё это вопросы глубоко конфиденциальные, которые нельзя обсуждать ни с кем за пределами нашего маленького сообщества. Не писать никому исповедальных писем, да, Нимис? Не печатать объявления в газетах.

Акимыч с готовностью застегнул воображаемую молнию на рту, после чего тотчас широко распахнул его.

– Ты же говорила про этих жучков из бальмы, подслушивающих и всюду шныряющих, которые сквозь камень просачиваются. Давай закупим их целый мешок, приедем на Шоанский хребет и расшвыряем повсюду. Неужто не найдем заветной комнатки?

– Во-первых, мы разоримся на этих жучках, они дорогие. Одно дело – вдоль по золотой жиле их пускать, другое дело – сеять, как горох, куда ни попадя. Во-вторых, неужели ты думаешь, что шоанские алхимики всего этого уже не проделывали?

– Интересный парадокс, – заметил я, – если ничего из того, что описано в этой легенде, на самом деле не было, потому что это – фальсифицированная история, то в реальности этой комнаты никто никогда и никакими способами не искал.

– Несомненно, – ответила Ева, – но учти, что это история, сфальсифицированная умными людьми, а, стало быть, Бальмовый Покой находится в том месте, которое никак нельзя было бы обнаружить теми средствами, которые непременно использовали бы тамошние алхимики, если бы последние существовали в реальности.

– Все это для меня слишком сложно, – помотал лохматой головой Акимыч. – Короче, я понял, мы в пролете, без шансов.

– Вот он, шанс, – сказала Ева, крутя ключ пальцем по столу. – Я надеялась, что нам из него квест выпадет, но сюжетные пласты сплошь и рядом без квестов обходятся. В любом случае, если нужно отсюда уезжать, то теперь хотя бы не нужно ломать голову – куда. Бежать мы будем в Шоан, и, извини Нимис, но рыбы там нет.

– Что, вообще?

– Может, пара каких-нибудь луж с карасями. На сколько дней у тебя медицинские счета оплачены?

– На двадцать три дня.

– Мало, – вздохнула Ева. – Нам неделю только до Шоана добираться, порталов-то у вас ни у кого нет. И то, если попутный караван сразу встретим. Из Вивана нам с караваном выходить нельзя: фиолетовые первым делом порт и караван-сарай под наблюдение возьмут. Я бы на их месте так и сделала, а эта курва точно не глупее меня. По дороге будет время подумать и поэкспериментировать с ключом. Уходим следующей ночью, огородами, на большом шляхе нам поначалу светиться незачем. Сегодня в городе не мельтешим, увольнения оформляем по почте, переходим на осадное положение.

Мы согласились, что это похоже на самый настоящий план.

– Зона тут пятидесятого уровня, стало быть, к вам, мелким, зверье будет сбегаться пачками, – сказала Ева, вглядываясь в громаду темного леса.

– С нами Хохен, – откликнулся Акимыч, – а если с нами Хохен, то любые мишки делают реверанс и уползают задом в валежник.

– Прежде чем они уползут, они могут кого-то на фляки пустить.

– Что такое фляки? – спросил Акимыч.

– Вот встретишь медведя, у него и поинтересуешься.

Ева решительно перелезла через последнюю плетеную ограду и двинулась к лесу, опираясь на свой высокий посох. Мы последовали за ней.

– И все-таки хотелось бы узнать, что такое фляки.

– Суп из коровьего желудка, – кинула через плечо Ева.

– Буээ.

– И никакое не буээ, а очень вкусно. Вот приедешь в Варшаву – отведу тебя туда, где лучшие фляки подают, язык проглотишь.

– А вот если я возьму, да и на самом деле приеду?

Ева хмыкнула и нырнула во мрак чащи.

Я шел за Евой по невидимой в темноте тропинке и ровным счетом ни о чем не беспокоился. Подумаешь, медведи – с нами высококвалифицированный маг, а сзади слышен успокоительный лязг Хохена. А что темно, так скоро уже рассветет, мы выдвинулись под самое утро. Еще час-другой, и мы будем идти не по непроглядной темноте, а по красивому солнечному лесу. И наслаждаться пением птичек вместо этого неприятного воя непонятно где. Кажется, воют все-таки не слишком близко.

– Черт, – Ева остановилась так резко, что я на нее налетел, – Лбом треснулась. Понаставили тут деревьев. Нимис, у тебя фонарь Лукася под рукой? Маслом его заправил?