Носитель фонаря (СИ) - Олейник Тата - Страница 15

– Эх,– простонал Акимыч, – нужно было горное дело брать. Сейчас бы мы этому серебру показали! Ребят, Лукась, Гус, а вы можете попытаться его немножко отковырять? Это у нас ограничения на навыки, а вы же свободные люди в свободной стране.

– Чем отковырять? – спросил Лукась, – ногтями?

– Копьем можно попробовать. Или ножом.

– Не валяйте дурака, – сказала Ева. – Это шахта уровня сто плюс. Никаких ногтей и ножей вам не хватит.

– Хоть чуточку!

– Ну, попробуйте, – со вздохом сказала Ева.

Когда ни ножи, ни ногти не помогли, Гус размахнулся копьем и попытался всадить его в жилу. Копье соскользнуло, вырвалось у Гуса из рук и рукояткой прилетело мне по зубам. Я отшатнулся, поскользнулся на натекшей со стены луже и, взмахнув руками, полетел с тропинки вниз – в пропасть. Ничего-ничего,– еще успел подумать я, слыша крики друзей. Сейчас воскресну на кладбище, дорогу я, кажется, помню… или не помню?

Это явно не было кладбище Шоанских предгорий, на котором я знал уже каждый камень. Мой призрак болтался среди низеньких, светящихся зеленовато-желтых грибов, в центре площадки, образованной округлыми валунами. Спереди, сзади, где угодно царила темень,кто мог обитать в этой темени – оставалось только гадать, и я даже на слегка пожалел, что не смогу остаться призраком подольше – призракам-то никакие сюрпризы не страшны.

Глава 8

Воскреснув среди грибов, я принял очень неправильное решение: идти туда, где по моим расчетам могли бы быть остальные. Учитывая, что я понятия не имел, где они находятся, ( а уж тем более – где нахожусь я сам), это было весьма и весьма самонадеянно. Уже через час я понял, что не просто заблудился, это-то было ясно с самого начала, но что я потерял и все шансы быть обнаруженным любой спасательной экспедицией.

Подземелье было исключительно темным и обширным, почти настоящий подземный мир, который, возможно, был очень живописным, вот только разглядеть я его не мог. В инвентаре лежал фонарь, полностью заправленный маслом, и какое-то время я это масло бездумно жег, пока не спохватился, что его надо поберечь для каких-нибудь особых обстоятельств. Так я оказался в полной черноте и отныне мог ориентироваться лишь на запахи и звуки – капанье воды, далекий скрежет чьих-то когтей, прелый мох и древний камень. В конце концов в этой темноте меня-таки посетила светлая мысль о том, что нет никакой разницы – идти или сидеть на месте. Я съежился у стены и наконец-то в первый раз после падения решил подумать. Карта сокровищ осталась у Евы, а в имеющейся на панели карте Шоанского хребта сейчас вообще не было никакого смысла: даже вход в нашу пещеру обозначался на ней лишь крохотным пятнышком. Я поискал на карте значки кладбищ, но там было только одно, то, которое осталось снаружи. Попытался понять – с какой высоты примерно упал – и если учесть, что падал я секунд десять… вот только я понятия не имел с какой скоростью падают люди. В голове вертелось только «ускорение свободного падения = 9.8 и обозначается буквой g» вот только куда это g нужно прибавлять, или на что умножать, или хотя бы в чем измерять, я, хоть убей, не помнил. К тому же абсолютно уверен, что в Альтрауме эти «g» совершенно другие, чем на Земле. Ну, допустим, я пролетел километр. Или два. Ага, а после этого воскрес на кладбище, которое может быть вообще в трех днях пути отсюда влево на север… Как ни соображай – ничего тут не сообразишь.

В очередной раз привычно прочел себе злобную и оскорбительную лекцию о том, что нужно было купить персональный почтовый ящик, благо у меня были все возможности это сделать и ни одной причины, чтобы этого не делать. И я этого все таки не сделал. Ну, не молодец ли?! Искать меня, конечно, будут. Сперва поорут в пропасть, потом попробуют спуститься вниз. Потом догадаются идти искать местное кладбище… понятия не имею сколько времени у них это займет, но даже придя на кладбище, они меня там не обнаружат, потому что я с тех пор убрел неведомо куда, сам не зная зачем. Отлично, просто отлично!

Вдобавок ко всему еще очень хотелось есть, после смерти всегда хороший аппетит. Как назло ничего съедобного в инвентаре не нашлось, и я горячо пожалел об утреаченной пачке галет. Так как ни до чего я не додумался, решил брести, до тех пор, пока бредется. Решил и сделал.

Относительно ровная поверхность под ногами постепенно сменилась россыпью камней, которые все увеличивались в размерах, и в конце концов я обнаружил себя затертым меж валунов с меня размером. Вскарабкавшись на очередной выступ, я все-таки зажег фонарь, чтобы хоть как-то осмотреться. Уже ужасно хотелось есть и, главное, пить, поэтому я не удержался от радостного возгласа, увидев, что свет фонаря отразился от поверхности воды. В проломе, куда меня занесло, было самое настоящее подземное озеро: не очень большое, можно сказать, крошечное, но явно мокрое, а мне больше ничего сейчас не требовалось. «Надеюсь, это не нефть и не какой-нибудь сернистый источник», бормотал я, сползая по камням. Не нефть точно, нефть воняет».

Это была настоящая вода, настолько холодная, что от нее заломило не только зубы, но и сразу весь череп. Но это была вода, и я благодарно наполнил ею пустую флягу.

– А теперь посмотрим, не водится ли тут рыбка.

Рыбка водилась. Мерцающий голубым светом поплавок нырнул уже через несколько минут после заброса, и я вытянул из воды белую извивающуюся веревочку, обозначившуюся как «слепоглазка блеклая». Очень подходящее название – глаз у рыбки я не обнаружил. Когда к первой слепоглазке добавилось четыре ее товарки, я разделал рыбу и, решив, что пусть это будет сашими, а я пусть буду японец, приученный есть сырую рыбу с младенческих кимоно, пообедал. Расстелил коврик, чтобы слегка отдохнуть от всего пережитого, и тут у меня так скрутило живот, что я аж упал на четвереньки.

Боже, как меня тошнило! Выворачивало наизнанку до самых пяток. Продолжалось это бесконечно, словно я съел не четыре жалкие рыбешки, а полностью загруженный рыболовецкий траулер. Кое-как отойдя от пережитого, я был вынужден умываться в ледяной воде, стирать одежду, и коврик тоже. Только сейчас сообразил, что сашими из высокоуровневой рыбы – это наверняка какой-то сложнейший кулинарный изврат, и мои попытки игра, видимо, определила как неудачу во время приготовления блюда высокого уровня. Если бы я просто приготовил по рецепту «жареную рыбу», то все было бы нормально.

– А на чем жарить-то? – спросил я темноту, – где я здесь дрова найду?

Возможно, в этом подземелье водился уголь, но я понятия не имел где его искать, а если бы и нашел – не сумел бы добыть. Ну ладно, несколько дней без еды я кое-как продержусь, хотя…

Повезло мне уже часа через четыре, когда инвентарь уже кишел слепоглазками. В очередной раз удочка, изогнувшись, выволокла из воды ящик, который послушно рассыпался и явил мне «полено ароматной лиловой древесины». На что-то подобное я и надеялся. Обычно, извлекая из этих ящиков в других локациях «поленья дуба» или «березовые поленья» – я, скривясь, бросал их обратно в море, тащить полешки на аукцион не было никакого смысла, дрова там осмысленно только возами продавать. Но сейчас я прижал «ароматное лиловое к груди». Не знаю, что это за дерево, может, оно тыщи стоит и из него делают рукояти ритуальных кинжалов и навершия для царских скипетров, но сейчас это выглядит как костер для ужина.

Из слепоглазок получилась обычная «жареная рыба», но все же я снял с плоского камня, послужившего сковородкой, поначалу лишь крошечный кусочек. И выждал время, чтобы надежно убедиться: второго большого блевательного концерта не предвидится. Мне и первого надолго хватило, спасибо. По вкусу рыба напоминала жареную резину с рыбной отдушкой, но это была еда, а дебафф «голод» уже угрожающе наливался на моих жизнях розовым цветом.

Проснулся я от далекого цоканья. Пока соображал, что это за странные звуки и кто бы мог их издавать, цоканье приблизилось и, судя по темпу, цокающий перешел с рыси на галоп. Большая удача, что коврик я расстелил прямо под одним из тех гигантских валунов, с которых и сполз в этот проломчик, и возопившая интуиция стремительно вознесла меня на самый большой из них, на котором я и застыл, вцепившись в его шершавую верхушку. Дальний проход взорвался разлетающимися камешками, и производитель цоканья шумно атаковал походный коврик – с чавканьем и урчанием. Трясущимися руками я зажег фонарь, масла в котором оставалось уже на донышке. Фонарь осветил страшную чешуйчатую рожу, взирающую на меня со слишком уж недалекого расстояния. Это было что-то типа крокодила. Нет, ящера. Нет, все-таки крокодила. Длинные челюсти с желтыми кривыми, надвигающимися друг на друга зубами, вертикальный зрачок, чешуя бугристая, и, кажется, покрытая кусочками мха.