Сквозь страх - Нурисламова Альбина Равилевна - Страница 1

Альбина Нури

Сквозь страх

Пролог

Это было страшное место. Самое страшное из всех, где ей доводилось бывать. Да, она была совсем мала, но за короткую свою жизнь испытала и насмотрелась столько, сколько другим и за пятьдесят лет не доведется.

Домишко, где она жила с родителями, братьями и сестрами, был тесный и темный, как собачья конура. Изуродованная нищетой и тяжелой работой мать по утрам смотрела на семерых детей хмуро и разочарованно, как будто надеялась, что за ночь их станет меньше: кто-то из отпрысков не проснется – и тогда еды нужно будет меньше.

Три мальчика и две девочки умерли, исполнив тайное желание матери, но остальные цеплялись за жизнь, упорно не желая покидать этот мир. Хотя, видит бог, ничего хорошего тут для них не было, только изнурительный труд с утра до вечера, борьба за кусок хлеба, возможность забыться в хмельном дурмане по выходным, супружество с такими же несчастными и воспроизведение новых поколений, обреченных на беспросветную нищету и отупляющую работу.

Девочка отличалась от других. Она была красивой – самой красивой не только в их семье, но и в кругу соседей, родственников, знакомых. Идеальные черты лица, волосы, струящиеся блестящей черной волной, фарфоровая кожа…

«Откуда только взялась такая», – дивились родители.

Соседка как-то сказала, что, как девочка немного войдет в возраст, ее надо отправить работать на улицу – там хорошие деньги получать можно, клиенты бывают щедры к таким куколкам, пока те молоды и хороши. Поможет семье!

– Мы ей мужа отыщем богатого, – смеялась мать. – Так еще лучше.

– Где его взять-то, такого? – сердился отец.

Малышку ждала злая доля, и сияющие глаза, хрупкая фигурка и изящные руки не могли спасти от нее девочку, наоборот, усугубляли положение. Она старалась быть полезной, помогать матери по дому, присматривать за младшими, не перечить и быть услужливой, но знала, что ее старания напрасны.

Девочка много раз видела уличных девиц: они ходили с непокрытыми головами и грубо размалеванными лицами, визгливо смеялись и крутили бедрами, зазывая мужчин.

Ей не хотелось становиться похожей на них, а чего хотелось, она и сама не понимала. Должно быть, уйти отсюда, оказаться подальше от постылого дома, кривой улицы, серого жестокого города… Наверное, девочка хотела этого слишком сильно, ведь когда желаешь по-настоящему отчаянно, тебе это даруют. Неизвестно только, к добру или к худу.

Девочку забрали из пропахшего грязным бельем, сыростью, кислыми щами дома на окраине. За ней приехал дорого одетый человек в красивой коляске, поговорил о чем-то с матерью и отцом – те были рады. В конце мать даже порывалась поцеловать руку тому господину, но он брезгливо отдернул ладонь.

– Иди с ним, – сказал отец, повернулся и скрылся в доме.

Мать вскользь глянула на дочь, погладила по волосам – это была первая и единственная за всю жизнь ласка, а после проговорила:

– Будь послушна. Делай все, что тебе говорят, и содержи себя в чистоте.

Братья и сестры толпились у окошка. Самые младшие, поняв, что девочку увозят, заплакали, не желая расставаться с нянькой, но их слезы остались без внимания, как и робкие вопросы девочки, которые она попыталась задать матери. Та ни слова больше не произнесла, молча ушла в дом вслед за отцом. Дверь за ней закрылась. А девочку усадили в коляску и повезли.

Так она и очутилась тут, в месте, которое по прошествии нескольких дней стало казаться еще ужаснее отчего дома (а ведь, казалось бы, что может быть хуже?)

Ее продали – это она поняла сразу. Не поняла только, кому и зачем.

И не понимала до сих пор, хотя прошло уже больше двух недель, как она попала сюда.

Как выглядел дом со стороны улицы, девочка не знала, как не знала и того, на какой улице он находится. Сюда не долетали звуки внешнего мира, окна в ее комнате не было, отчего помещение казалось похожим на подвал, хотя находилось на втором этаже. Раз в день девочку выводили на прогулку во внутренний дворик, на крошечный, огороженный со всех сторон пятачок. Она видела маленький цветник, старую яблоню, кусок белой стены.

Внутри дома был прохладный коридор с толстыми коврами и картинами, тусклые светильники, тяжелая резная мебель. Богатое убранство, девочке раньше не приходилось видеть ничего подобного. Конечно, она бывала только в одной комнате из всех, видела темную узкую лестницу для прислуги и всего один коридор. В большом доме, конечно, было много коридоров, комнат и лестниц, но девочке никто не собирался все это показывать.

Как не собирались с ней и говорить.

Ни одного ответа ни на один вопрос.

Ни единого слова, обращенного к ней.

Ни улыбки, ни дружеского или враждебного жеста.

Девочку словно не замечали, ее будто и не было, но вместе с тем вкусно и сытно кормили, мыли, застилали для нее широкую кровать с пологом. Возвращаясь с прогулки, она замечала, что в комнате прибрались: вытерли пыль, вымыли полы, вычистили отхожее место.

В первый день ее осмотрел доктор. Ощупал живот, руки и ноги, заставил открыть рот. Проверил и внизу живота, между ногами. Это было немного больно, а главное, стыдно, очень-очень стыдно, и девочка съежилась, глотая слезы.

Доктора, высокого и толстого человека с плоским лицом и вывернутыми губами, видимо, устроило то, что он увидел, потому что он коротко проговорил, засовывая в саквояж инструменты:

– Все в порядке. Не обманули.

Адресовал он эти слова женщине, которая стояла в углу. Позже девочка видела ее еще много раз: она заходила, чтобы поглядеть на пленницу, и, сделав это, молча покидала комнату. Девочка решила, что это хозяйка дома.

Женщина была красивой, но красота эта не радовала, а, скорее, пугала: миндалевидные черные глаза смотрели холодно, гладкая кожа казалась чересчур бледной, а слишком яркие губы – окровавленными.

Услыхав вердикт, женщина усмехнулась краем рта, изогнула бровь.

– Попробовали бы они сделать это.

Девочка, пусть и была мала, догадывалась, о чем идет речь. Все же она выросла там, где жили скученно и оттого бесстыдно, на виду у всех, не имея возможности скрыть самое интимное; где не делалось скидок на детский возраст.

Она знала, что иногда мужчины и женщины проделывают непонятные вещи, а в результате у женщины начинает вспухать живот, из которого после появляются на свет дети. А еще порой мужчины хотят делать это не только с законными женами, но и с другими женщинами (теми самыми, бесстыжими, гулящими), и готовы платить им.

Так что девочка понимала, о чем говорили доктор и хозяйка дома: родители не солгали в том, что прежде с их дочерью никто из мужчин этими вещами не занимался.

После первого появления доктор появлялся в комнате девочки, но осмотр был не столь тщательным, он просто желал убедиться, что девочка хорошо себя чувствует, не больна, у нее нет лихорадки и простуды, не болит живот или голова.

Итак, ее хорошо кормили, внимательно следили за тем, чтобы у нее было все необходимое, давали удобную и красивую одежду, держали в чистой и теплой комнате. Но с каждым днем девочке становилось все страшнее.

Она от природы была наделена живым умом, чувствительностью и хорошим воображением, а потому не могла, как, возможно, многие другие на ее месте, просто радоваться тому, что в кои-то веки сыта, согрета, хорошо одета и обута. Не могла не думать, не волноваться, не представлять, что ждет ее в будущем, не спрашивать себя, чем ей придется расплатиться за предоставленные неизвестно почему блага.

А в том, что это не дается ей даром, она была убеждена твердо. Девочка росла в безжалостном мире и четко знала: ничего на свете не бывает просто так, за все всегда нужно платить.