Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ (СИ) - "Балтийский Отшельник" - Страница 50

Близкий перевал оказался не таким уж и близким. Светило проделало по небу почти четверть дневного пути, когда перед Больцем с вершины крутого гребня, на который пришлось царапаться, цепляясь уже всеми четырьмя конечностями, открылось знакомое белое плоскогорье.

Бунтующий желудок требовал еды, но ему пришлось довольствоваться лишь водой. Еды оставалось немного, и Больц планировал отвлечься на попытки добыть пищу в ближайшей по маршруту долине лишь завтра. Остатки мяса он сберегал на сегодняшний ужин, чтобы сделать ночной отдых максимально успешным. Уж лучше потерпеть голод днем, и наесться перед сном, чем пытаться заснуть под урчание желудка.

О погоне он сейчас не думал. Вперед и только вперед. Те, кто будут преследовать его — тоже всего лишь люди, и их силам тоже есть пределы. Ноги против ног?

Посмотрим, кто кого!

Но открывшийся перед егерем белый простор таил другую опасность. Блистающий под ярким полуденным солнцем белый снег уже при первом взгляде начинал слепить глаза.

Когда они шли сюда — такого не было. Плоскогорье они пересекали хмурым туманным днем, периодически окунаясь во влажные облака, буквально брюхом ползущие по леднику.

— Снежная слепота, — вспомнил Больц, — Это называется снежная слепота.

Память услужливо подсунула рассказ старшего брата, приехавшего к отцу в первый отпуск после назначения, на третий год службы.

Брат рассказывал о студеном море, большую часть года покрытом льдами, топорщащимися у берега торосами, похожими на белые горы. Рассказывал о дикарях, приходящих из-за северных гор, чтобы пощупать на прочность имперскую стражу, сменившую наемников Семей. Об их приспособлениях для бега по снегу и льду, которые они как-то смешно называли. Как они хитро подбивают эти деревянные полозья коротким мехом морских зверей, чтобы они скользили только в одну сторону, и как быстро эти маленькие злобные уродцы бегают на них. О смешных переделках, случавшихся с братом, когда он пытался научиться бегать на этих полозьях. О маленьких челнах из кожи и костей морских чудовищ, на которых северные охотники бесстрашно пересекали раскрывающиеся во льдах полыньи и легко тащили на плечах от одной открытой воды до другой.

Рассказывал брат и об опасностях холодных земель. О солдатах, теряющихся в снежную бурю и замерзающих в двух шагах от двери казармы. О нескольких днях в году, когда солнце вообще не поднимается на небосклон. О морозах, от которых доброе железо ломается как глиняный черепок. О резких ветрах, продувающих любую одежду, кроме меха и кожи. О холодах, от которых слазит кожа. Об отморожениях, когда чернеют и отваливаются пальцы.

О странных обычаях тех из северных народов, которые приняли руку Империи. Об их привычке мазать лица и тела жиром оленей и морских гигантов. О стадах рогатых существ, которых они пасут как коров или овец. О «лакомствах» из распухшего сустава оленя или маринованного глаза для почетном гостя. О предложении дорогому гостю собственной жены — как обязательный элемент гостеприимства.

О белых хищниках, внезапно возникающих из белой мглы и моментально скрывающихся в ней.

И о «снежной слепоте».

Брат сам столкнулся с этой неприятностью в первом зимнем выходе. Он красочно рассказывал, как нестерпимо болели глаза и отказывались подниматься веки. Астор тогда говорил и о жгучем чувстве беспомощности и стыда, что он стал обузой для группы, о страхе, что зрение не вернётся. Именно это запомнилось мальчишке больше всего: оказывается, его замечательный старший брат может чего-то бояться.

И слепота, как состояние вечной темноты. Это врезалось в память подростка.

А сейчас он впервые в жизни стоял перед блистающей снежной равниной и благодарил Единого, что рассказ старшего брата сохранился в памяти…

* * *

«Легко быть умным, когда уже знаешь решение» — усмехнулся мастер-сержант.

Решений, на самом деле, могло быть несколько. Северные охотники делали «снежные очки» из тонких пластинок дерева или кости и прорезали в них узкую щель. Пластина могла быть одна, закрывающая оба глаза или две — соединённые кожаным ремешком или бечевкой над переносицей.

Некоторые северные мастера покрывали резьбой повседневной предмет обихода, превращая его в произведение искусства, используя для него драгоценную кость из бивня морского зверя.

Но были и варианты попроще.

Больц отхватил от края тента полосу шириной пальца в четыре, длины достаточной, чтоб обвязать вокруг головы. Аккуратно разметил и кончиком ножа, как шилом, проколол два крохотных отверстия для глаз. Примерил, подвигал, огляделся.

У лесного охотника и воина, привыкшего видеть, слышать и чувствовать окружающее пространство даже кожей спины, ограничение зрения в маленькую точечку вызывало просто какой-то зуд внутри головы, но Больц терпел.

Замотав лицо по самые глаза башлыком, он размеренно топал по пологому косогору, удерживая направление на приметную гору, которую про себя назвал «Тризубом». Именно на нее указывала дорожка их следов, когда он оглянулся на гребне перевала, двигаясь к Степи. Дневные и ночные ветры загладили следы, но ориентир запомнился.

Участок был относительно простой, хотя Больц не расслаблялся, постоянно прощупывая перед собой дорогу кончиком распущенного лука. Снежник это или ледник — а в трещину провалиться не хотелось.

Выбирая путь не торопился «свалиться» в раскрывающуюся внизу долину, а забирал вправо, стараясь держаться поближе к гребню отрога. Насколько он помнил дорогу, они сюда шли долиной целый день, и делали две стоянки — одну у входа в долину, другую — перед самым перевалом. Больц же собирался идти сегодня целый день гребнем и выйти под перевал, через который они попали в долину, к вечеру, а то и взять его. Гребнистый отрог потихоньку понижался, уклон и вперед и влево был вполне терпимым и Больц имел все основания надеяться на успех.

Желудок выводил рулады, уже не обманываясь пустой водичкой, но путник твердо рассчитывал доесть остатки припасов только на ужин. Песни тоже спасали слабо.

К приятному удивлению Больца, седловину перевала он увидел сразу после полудня.

По дороге, правда, пришлось огибать разлом, похожий на след от гигантского меча поперек хребта. Пришлось потерять немного высоты. И времени.

Перевал дался удивительно легко.

Еще засветло Больц спустился к старой стоянке у подножия перевала уже в следующей долине. За день удалось пройти путь, который в том направлении занял больше двух дней.

Больц был доволен собой, укладываясь спать. Но не успел он прикрыть глаза, как перед ним возникла знакомая серая тень.

— Что, егерь, не спится?

— Так себе чувство юмора у тебя, — буркнул егерь в ответ. — Шутки часто повторяешь…

* * *

— Да? — тень бесформенным холмиком устроилась рядом. — Так это же твоя шутка…

— Так не единственная же, — тем же тоном ответил Больц, демонстративно поворачиваясь к тени спиной. — Хороших снов!

— Э-э, егерь, так дело не пойдет! — решительно заявила тень. — Я тут что — комаров от тебя отгонять буду? Где это мы?

— Отгоняй! — великодушно разрешил егерь, но в следующий момент аж подскочил от неожиданной догадки. — Так ты же не знаешь, где я? Правильно? Я не знаю — и ты не знаешь, а посмотреть моими глазами не можешь. И в голове покопаться не можешь. Тебе надо, чтоб я сам сказал? Так?

— Так, — спокойно признала тень. — Но ты и так скажешь…

— Э-э, погоди! А когда ты мне сестру показал, это что было?

— Сестру? — тут уже удивился призрак. — Я тебе хотел показать твой самый большой страх… А ты, оказывается, сестры боишься…

И призрак рассмеялся мелким, бисерным, смешком, похожим на старушечье кудахтанье.

— Не сестры я боюсь, а тех непотребств, что вы с ней творите!

— Мы творим? Во-от оно что — у тебя сестру увели! — возникло впечатление, что серая тень удовлетворенно потерла руки. — Вот оно что! А я то никак не могу понять — откуда в тебе такая упертость. Но ты не переживай за сестру, рабыням быстро начинает нравится их простая жизнь. Какие непотребства? Просто прут во все дырки. Реализуют, так сказать, сущностное женское предназначение… Или ты сам то же самое проделать хотел, да боялся себе в том признаться?