Дитя короля (СИ) - Билык Диана - Страница 8

Только бы не король, не хочу его видеть…

— Хашия Дарайна, добро пожаловать в Мемфрис, — говорит тихий мужской голос. — Ялмез готов принять вас.

Я медленно выглядываю из укрытия, все еще до ужаса сжимая одеяло пальцами. Почему он меня так странно назвал?

Хашия — значит, человек. Есть еще рин — эльф, грой — орк, сэй — дракон. Но почему имя так вытянул и исказил?

Беловолосый старик в темно-синем халате, расшитом золотыми узорами и точками, проводит по высокому лбу растопыренной ладонью (знак уважения — подсказывает мне чудо-имплант) и склоняет передо мной голову. И так застывает на долгие секунды.

— Что вам от меня нужно? — не здороваясь, шепчу и боюсь пошевелиться.

Старик ждет, не поднимая головы.

— Для начала тебе нужно разрешить мне подняться.

— Не понимаю.

— Ты Высокородная дева — асмана, я ниже по касте — слирий.

— Разрешаю, — я чуть вытягиваю шею, замечая, что за спиной старика топчутся две невысокие девушки в длинных простых платьях песочного цвета.

— Я — хаш Месс, советник короля, а это твои помощницы, — он отходит в сторону и пропускает девушек вперед. Они бормочут что-то, проводят дрожащими ладошками от виска до виска и склоняют передо мной темные головы, отчего толстые косы хлопают их по плечам. — Разреши им подняться.

— Разрешаю.

— Мы позже с тобой поговорим, а сейчас девушки приведут тебя в порядок и покажут, где столовая. Будущей королеве нужно хорошо питаться, — старик кланяется и быстро спешит к двери.

— Почему я? — бросаю ему в спину.

— Потому что ты — истинная пара короля.

Глава 10. Эмилиан

Я хожу из угла в угол, стирая каменный пол сапогами из кожи шорга, и не нахожу себе места. Не знаю, как правильно себя вести, как обращаться с Дарой, чтобы не выглядеть в ее глазах монстром. После осознания, что с ней, с нами, произошло, мне хочется только убивать.

Несколько десятков манекенов пали смертью храбрых соломенных куч. От физической нагрузки меня можно было выкручивать, как белье, а мышцы теперь гудели, будто меня били палками. Я намерено не лечил себя, чтобы боль отвлекала, но легче не становилось. Даже на чуть-чуть, даже на грамм.

— Она поела? — спрашиваю, чуть повернув голову к выходу.

— Нет, — Месс спокойно проходит в главный зал и присаживается на небольшой стул со спинкой напротив высокого резного кресла. — И надевать платье из эльфийского муасса тоже отказалась, — старик уравновешен и медлителен, как улитка. Рассматривает свои сухие ладони и слабо ухмыляется. То ли смеется надо мной, то ли считает, что все это пустяки: перемелится-переварится, как он обычно говорит. Да, было бы просто, если бы не одно «но» — брат, который держал в жестоком плену мою пару столько лет.

— И в чем же она собирается ходить? — я встаю возле советника, но руки держу за спиной, потому что они ходят ходуном, будто я перепил орчанского бренди, а другим мои слабости видеть не обязательно. Хотя от старика и прятать бесполезно — он по учащенному пульсу и рваному дыханию все поймет.

— Попросила дать ей наряд помощниц, — хмыкает Месс и усаживается удобней.

— Что? Чтобы асмана ходила, как шугра?! (примечение автора: асман (асмана) — высшая каста на Ялмезе, шугр (шугра) — низшая. Касается любых рас. Есть еще слирий (слирия) — средняя.) — от нервов не только зубы хрустят, но и кулаки. Стряхиваю с себя раздражение, передернув плечами, и отхожу к окну, чтобы немного глотнуть раскаленного воздуха.

— Эмилиан, дай ей время освоиться, — покладисто говорит старик. — Бедная девочка, — и качает белой головой, будто нарочно возвращая меня в комнату, где мне пришлось переступить черту и тронуть измученную женщину. Да я умею ласкать, добавляя магию лекаря, чтобы женщина получила удовольствие даже без желания, но это неприятно.

— Кто бы мог подумать, что Мариан такое сделает? — ворчит старик. — Рос ведь хорошим мальчиком. А как из лука стрелял! И вот что из него получилось…

— Не напоминай, и так тошно! — я никогда не кричу, но здесь просто не получается удержать контроль. Приходится до боли сжать переносицу пальцами и сделать несколько глубоких вдохов и выдохов.

— С Дарайной будет непросто, хаш. Боюсь, что она может не полюбить тебя из-за сходства с братом, — продолжает резать правду-матку Месс, будто ножом по открытой ране водит. — Мой совет: дай ей полную свободу выбора — пусть она вздохнет, вспомнит, что такое жить нормально. Пусть почувствует себя нужной женщиной, займи ее чем-нибудь интересным. Хочет носить простое? Да пусть носит. Не хочет есть? Пусть. Малыш все равно для нее важен, долго терпеть она не станет — природу не обманешь. Но пойми, не нужны землянке наши жестокие традиции, ей сейчас понимание и поддержка важнее.

— Да я понимаю, — киваю и смотрю на советника. Если бы отец был рядом: он бы сказал тоже самое, ведь Месс служил королю задолго до моего рождения. — Да только люди начнут болтать лишнее, если она будет упираться и носить одежду шугра. Еще припишут мне роман со служанкой, знаешь же, что слухи у нас плодятся, как тараканы.

— Это разве твои проблемы? Тот, кто ляпает языком, как кисть с вонючей краской, пусть носится со своими сказками, хоть лопнет. Пусть истечет завистью, отравится ею сполна. Думаешь, мало сейчас охочих обвалять твою личность в грязи? Это все не имеет значения, пыль по сравнению с нависшей угрозой: над Мэмфрисом и твоим наследником. Ты же знаешь, что Дарайне после всего, что она пережила, очень сложно, сложнее, чем нам с тобой. Сделай все, чтобы она залечила свои раны, чтобы выносила здорового малыша. Я могу руны забвения сделать, но она — асман, вряд ли сработают, а если и сработают, сделают только хуже, потому что память вернется — и тогда будет в сто крат тяжелее пережить трагедию. Да и нежелательно это во время беременности.

Я вздыхаю, плечи резко падают вниз, будто меня дернули за веревочку и отпустили натяжение. Советник прав.

— Что делать, Месс? Я не знаю, как ей в глаза смотреть, с какой стороны подойти.

— Будь собой, Эмиль. Это самое главное. Докажи, что ты не Мариан. Что вы — разные люди. Дай девушке почувствовать, что она может тебе доверять.

— Вчера в ее глазах такая ненависть была, что мне хотелось спрятаться, — отчаяние крошит мой голос, превращая в хрип. Веду ладонью по лицу, чтобы уничтожить мысли. Но они не уходят, путаются в висках яростным пульсом, перекрывают комком в горле воздух и опускаются раскаленной иглой на живот, где утром распустился огненный цветок истинной пары. — Я едва стигму вызвал, а ты же знаешь, что будет, если мы…

— Эмилиан! — советник суматошно встает и, вытирая пол синим хитоном с широкими рукавами, подходит ко мне. Кладет ладонь на плечо и слабо пожимает, как раньше делал отец. — Решай проблемы по мере их появления, не торопи события.

— Хорошо, — я поджимаю губы и поправляю волосы, что туго стянуты на затылке в хвост. — Схожу к ней, попытаюсь поговорить, — иду к двери, а Месс спокойно добавляет:

— Поласковей. Помни, кто ты, Эмиль. Не король, а мужчина, прежде всего.

— Ой, Месс… Здесь ласка не поможет, — покачивая головой, ухожу из тронного зала и думаю о последних словах советника. Дара воспитывалась на Земле, откуда я могу знать, какой мужчина ей нужен? Но если Древние нас выбрали, значит, что-то в нас есть, что-то мы сможем найти друг в друге.

Глава 11. Эмилиан

Часовые пропускают меня к заветной двери, но ладонь замирает над золотой ручкой. Я несколько раз глубоко вдыхаю, прежде чем нажать, и понимаю, что не могу справиться с безумным трепетом по всему телу.

А если Дара гнать будет? Она ведь не придворная дамочка по вызову, даже не эльфийская куртизанка, не орчанка легкого поведения.

Она другая. Она асмана Дарайна. Мой дар Стихий и Древних.

Я пережил смерть брата на жертвеннике, восемь лет воевал за освобождение крайних земель от нечисти из Темного Измерения, два года назад внезапно потерял отца, отчего мне пришлось бросить военную карьеру и вернутся в Мэмфрис, чтобы занять трон. Я поднимал с колен страну, казнил предателей, вылавливал среди населения разжигателей смуты и сомнений, наказывал воров и бездельников тяжелыми исправительными работами, изгонял тех, кто смешивал кровь и спаривался не со своей расой — что запрещено по закону. Потому что я — король и должен защищать своих людей, должен быть твердым, как кремень, и непоколебимым, как секвойя.