Дитя короля (СИ) - Билык Диана - Страница 48

Дара качает головой и жмурится.

— Ректор сказал, что он мой брат, — говорит еле слышно. Руки стискивает перед грудью, будто ей дышать больно.

— Пусть развлекается. Он свободный мужчина имеет право пользоваться услугами дамы по вызову. Нас это не касается, — и до меня доходит последнее, что озвучила Дара. — Что?!

— Он сказал: «Сестренка, как ты выросла», — она резко выдыхает и почти падает в мои объятия. — Просил никому не говорить, но я не могу молчать. Это разве правда? Что это значит, Эмилиан? — Дара комкает мою рубашку, расстегивает ее и тянется к груди, царапает кожу и изучает пылающую стигму, будто никогда ее не видела. — Я из вашего мира? Ты знал это?

Ее лицо подсвечивается огнем парной метки, что вросла в мое тело, а лозы стигмы из-за возбуждения просыпаются, выскальзывают вперед, обнимают ее худенькие плечи и, приспуская тонкую ткань, оголяют молочную кожу, за несколько секунд обжигая меня невыносимым желанием.

— Дара… Я знал, где искать и кого, но разве это важно? — перехватываю ее руки, чтобы не распаляла меня. Последнее время мне тяжело сопротивляться своим чувствам, а привязывать девушку любовными утехами и Единением я не хочу. Это ведь не любовь, а только удовольствие.

— Ты знал, что у меня здесь может быть семья, и все это время молчал?! — Дара бьет меня по груди маленькими кулачками, отчего стигма отзывается приятной глубокой болью, а потом снова ласкает плечи, заводит руки за шею, вплетает пальцы в волосы, тянется на цыпочках, упирается тугим животиком в мой напряженный пах, целует мои губы. — Я тебя съем! Так и знай, король Мэмфриса! Съем и не подавлюсь! За вранье, за то, что заставляешь меня гореть, за то, что такой нерешительный! Ты в бою тоже такой? Откладываешь важное на потом? Ты же король, смелый, сильный, справедливый! Так будь им и для меня!

— Я боюсь ранить тебя настойчивостью. Боюсь, что ты воспримешь это, как навязчивость или давление, — шепчу и целую ее. Между слов, между вздохов. Она прекрасна в своем гневе. Я готов любоваться ею каждую секунду. Смотреть, как светится бархатистая кожа от разломов, как радужно переливаются длинные реснички в полумраке. Я ее обожаю. Так сильно люблю, что, когда думаю об этом, задыхаюсь.

— Скажи мне… Скажи… — Дара откидывает голову назад, приоткрывая светлую шею. Лозы стигмы витыми жгутами ползут выше, выше, вплетаются в шелковые волосы, будто лучи солнца.

— Что сказать, асмана? — приподнимаю ее юбку, ладонью веду вверх, по гладкой коже сильных ног. Не могу нежно, сдерживаюсь, мне нужна страсть, огонь, но я боюсь ранить, боюсь, что Дара из-за меня будет вспоминать озверевшего брата. Меня вся эта грязь не отпускает, а как ей?

— Скажи… — снова шепчет, когда я отодвигаю белье и ласково приоткрываю ее лоно, провожу между влажных складочек и дурею от легкой дрожи девушки. — Ты все еще хочешь меня?

Проталкивая пальцы, подготавливая ее к себе, смеюсь сдавленно.

— Я всегда тебя хочу.

Дарайна внезапно отталкивается, рычит, почти швыряет меня на кровать, заставляя опешить от ее силы и мощи. Приподнимаюсь на локтях, смахивая рухнувшие на лицо волосы, и смотрю в пылающие глаза невесты.

— Так какого хрена ты медлишь?! — она разрывает платье, открывает грудь и падает на колени на край кровати. Ревет, будто раненный шорг: — Она разрушается, Эмилиан. Я не могу ее остановить. Пожалуйста, сделай что-нибудь, — маленькие ладони накрывают пестрый цветок на светлой коже, что обуглился на лепестках, а я подаюсь вперед и обнимаю дрожащие плечи.

— Ты не можешь это остановить, моя милая. Это невозможно за такой срок. Мне жаль.

Она плачет, снова отталкивается, взмахивает руками и кричит мне в лицо:

— Но я хочу тебя любить! Хочу! — сникает и падает на меня, заваливая назад. Дышит порывисто и, целуя, обреченно договаривает: — Но не люблю…

— Я знаю. Не кори себя, — перебираю ее волосы, чувствую, как все ее тело дрожит и тянется ко мне. Слышу, как стучит сердце под ребрами, вижу, как взволнованно поднимается грудь. — Выходи за меня, Дара? Если мы заключим брак, сын станет наследником, королевство будет под защитой, даже если меня не станет…

— Ты рано себя зарываешь, — причитает и мотает головой. Волосы растрепываются, накрывают нас воздушной светлой сетью. — Не смей себя хоронить раньше времени.

— Сколько бы ни было, я проведу его с тобой, а, когда уйду, ты дашь нашему малышу все, что сможешь. Будешь защищать, оберегать. В тебе есть силы, даже больше, чем у меня. Ты будешь достойной королевой, Дарайна. Стань моей женой, ради всех Стихий, что наполняют тебя.

— Я согласна, — шепчет и замирает. В глазах стоят слезы, пальчики царапают мне грудь до крови, но раны тут же затягиваются. — Сколько у нас времени?

Я глажу ее по груди, обрисовывая полуразрушенную метку. Вот почему Дара была так напряжена последние дни? Вот почему избегала прикосновений? Боялась признаться, а я, дурак, не заметил.

— Чуть меньше недели, судя по умирающей магии.

– Это мало… — она вытягивает стон, слезы сползают по ее щекам. — Как же это мало. Мы ведь только через неделю вернемся домой.

— Разве мало? — усмехаюсь, когда прядь волос соскальзывает с плеча Дары и завитушкой укладывается на моей груди. — Это целых семь оборотов луны, жизнь можно прожить.

— Ты так спокойно об этом говоришь, — Дара пропускает ладонь между нами и смыкает кольцо. — Тогда пусть эти семь дней будут наполнены твоей страстью. Я же вижу, что ты сдерживаешься, что тебе хочется большего. Дай мне всего себя, раскройся, Эмилиан, король Мэмфриса и мой будущий муж.

Глава 60. Дара

Эмилиан переворачивает меня на постели, прижимает всем весом к мягкому матрасу, нависает сверху, но так бережно касается к животу, что я млею, таю от его силы воли и несломленного духа. Король наклоняется и, прошептав что-то неразборчивое, подлетает к губам. Он не целует, нет, он сжирает меня страстью.

Я задыхаюсь под ним.

Я умираю под ним.

От жажды.

От желания сгореть и разлететься на кусочки счастья.

От желания почувствовать его в себе. Стыдно и порочно о таком мечтать, но это единственное, что удерживает меня рядом. Вожделение. Тоска по его жару. Единение с мощным телом. Ведь у него есть власть надо мной, не магией же он меня к себе влечет? Эмилиан обещал не использовать, и я никогда в нем не сомневалась.

Хочется раскрыть душу и осознать, что не могу без него жить, но я понимаю, что это обман — я смогу. Жестокая правда не дает спать, есть, ходить. Она будто бельмо на глазу — мешает кристально-чистому изображению, размывает мутью краски, мешает любоваться красотой. Будущее видится черным пятном, и в этом пятне все время дрожит облик Марьяна.

Мраки, да заберите его уже навсегда! Я не могу так…

Эмилиан — мой будущий муж. Мой мир и надежда. Разве я могу его предать и не полюбить?

Мне чуточку страшно, что этот миг растает, и вместо Эмилиана надо мной окажется покойный муж, но я все равно раскрываюсь, тянусь, вплетаю пальцы в черные мягкие волосы, дрожу от каждого поцелуя мягких губ и прикосновения шероховатых, скорее бархатных, пальцев.

Потому что хочу верить, что мои мучения закончатся.

Я распахиваю глаза и вижу синий, озерный взгляд, наполненный любовью и лаской. Той, что не спутать, не обмануться, не отречься и не забыть.

Эмилиан любит меня. В этом вся разница между братьями, а я, глупая, не могу этого понять. Принять. Впустить его в свою душу.

Таким я короля еще не видела: взгляд пылает, дыхание будто у изголодавшегося зверя, хрипы вылетают вперед сквозь приоткрытые губы. Большое сердце глухо бьется под моими пальцами, а стигма резвится вокруг, выбрасывая еще гуще, чаще алые стебли, и распускает в воздухе пышные цветы. Они тут же рассыпаются и украшают золотом крупные плечи Эмилиана, делая его невозможно нереальным, будто призраком любви.

Тем призраком, что приходил ко мне в спальню, что подарил первые счастливые моменты в моей жизни. Что подарил мне малыша. Дитя короля, чье сердце бьется у меня внутри и толкается, когда я сомневаюсь или думаю об Эмилиане. Это невозможно объяснить, но мы все трое связаны крепкой неразрывной нитью.