Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России - Меркачёва Ева Михайловна - Страница 1

Ева Михайловна Меркачёва

Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России

Иллюстрации в книге взяты из личного архива автора, архива газеты «МК» (по разрешению) и общедоступных источников.

От автора

Эта книга — настоящие тюремные хроники. Здесь не выдуманные, а реальные истории и описания российской тюрьмы в 2022 году. Этот роковой год вошел в историю, о нем уже написали и еще напишут политологи, социологи и т. д. Я же хотела зафиксировать его через призму российской тюрьмы. Очень надеюсь, что книга будет не только интересна широкому кругу читателей, но и полезна криминологам, депутатам, чиновникам и судьям — чтобы они могли, опираясь на эти данные и рассказы, менять тюремную систему.

Книга состоит из четырех частей. В первой я описываю ситуацию в московских СИЗО, в том числе уровень тюремной медицины и проблемы с условиями содержания. 2022 год неприятно поразил переполненностью СИЗО. Я рассказываю, как люди выживают в экстремальных условиях: заключенные спят на полу или по очереди, многим не хватает не только матрасов, но и подушек. Особенно интересно это было проследить на примере СИЗО № 4 «Медведь». Именно в «Медведе» сегодня самый, скажем так, необычный состав заключенных: в прошлом священники и полицейские, сотрудники ФСБ и председатели судов… Многие из них были идеологами или же просто были частью системы.

Описание женского СИЗО и истории женщин, которые живут в ожидании приговоров по пять (!) лет, многих наверняка шокируют. Но это то, что нужно знать.

В книге много статистики. Кстати, вы, возможно, удивитесь, узнав, что треть московских заключенных — иностранцы. Об их «приключениях» я рассказываю отдельно.

Вторая часть посвящена проверке СИЗО, колоний и тюрем регионов с самой дурной славой. И в ней я поднимаю тему пыток (в том числе с рассказами очевидцев). В составе группы членов Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ) я побывала в саратовской тюремной туберкулезной больнице, которая стала символом расчеловечивания.

«Что помогло вам выдержать пытки?» — «Я смотрел на тех, кто мучил меня, и благодарил Бога, что я не на их месте». Этот диалог состоялся у меня с одной из жертв пыток. Сколько их было за последнее время… И у каждой такой пытки были «режиссеры», имена которых в «титрах» уголовных дел не всегда значились. Люди, которые заявляли, что стали жертвами пыток, сейчас подвергаются репрессиям, против них возбуждают уголовные дела за ложный донос. Как выражаются правоохранители, это «ответка». А за извергов-мучителей (в том числе уже признанных преступниками судом) грудью вступаются их коллеги.

Третью часть я посвятила великому подвижнику-правозащитнику Андрею Бабушкину и самой необычной тюремщице эпохи.

Наконец, четвертая часть — о тех революционных изменениях, которые происходят с тюрьмой всего пару раз в столетие и которые случились в 2022 году: о появлении новых ПВР (правил внутреннего распорядка) и участии осужденных в специальной военной операции (в том числе о попытках, правда безуспешных, пожизненно осужденных попасть в зону СВО).

Слово эксперта

Вы когда-нибудь задумывались над тем, когда появились тюрьмы? Кажется, что они существовали во все времена. Мы настолько привыкли к соседству с местами строгой изоляции, что даже не задаемся вопросом, есть ли им альтернатива. Тюрьма для нас — атрибут обычной социальной жизни, а сама ее концепция, как кажется, не требует аргументации и доказательств ее убедительности. Между тем тюрьме в ее современном понимании и целеполагании меньше трех столетий. Конечно, в древности тоже были тюрьмы, но на протяжении долгого времени они оставались исключительно местом заточения и растянутой во времени мучительной смерти. Например, в империи инков тюрьмы считались страшнее казни: в них обитали хищные птицы и звери, ядовитые змеи и насекомые. Если заключенному удавалось пережить в этом аду назначенный судом короткий срок, его признавали невиновным и освобождали. В России XVII века «арестанты внутри стен тюрьмы представлены были сами себе, правительство принимало меры лишь против их побегов. Даже тела умерших колодников государство в то время не считало возможным хоронить…»[1]

Со временем лишение свободы приобрело новый смысл: возникла цель исправления. Появились современные тюремные здания, была регламентирована пенитенциарная служба. Но намного ли существующие сегодня тюрьмы отличаются от тех, что были у инков? Изменилась ли сущность тюрьмы? Или она осталась тем же тотальным институтом, полностью подчиняющим себе личность осужденного? Можно ли достичь исправления в условиях изоляции? Ответы на эти сложные вопросы, на мой взгляд, пытается дать Ева Меркачёва.

Каждый приобретающий огласку (в том числе благодаря Еве) случай насилия в исправительных учреждениях и следственных изоляторах неизменно воскрешает дискуссию о реформе пенитенциарного ведомства. В качестве панацеи, например, предлагается идея разделения функций охраны и исправительного воздействия. В погонах — охрана, а в деловых костюмах — гражданский пенитенциарный чиновник. Надо сказать, что ни один из существовавших проектов тюремной реформы не дал значимого результата. Да и тюрьму начали реформировать на следующий день после открытия первой из них. При этом «веками слово в слово повторяются одни и те же фундаментальные принципы… всякий раз они выдают себя за наконец-то найденную, наконец-то признанную формулировку принципов реформы, которой прежде всегда недоставало»[2].

На самом деле, реформировать надо не столько учреждения, сколько профессиональное сознание. Во-первых, нужно признать, что тюрьма отнюдь не главное средство противодействия преступности и что она когда-нибудь может уступить свое место другому наказанию, точно так же, как когда-то тюрьма заменила собой членовредительские санкции.

Во-вторых, важно помнить, ради чего мы тратим столько ресурсов на содержание пенитенциарной системы. Каждый раз я предлагаю студентам, приступающим к изучению уголовно-исполнительного права, простую фабулу на тему реализации одного из прав осужденных. И каждый раз неизменно слышу от кого-нибудь из них: «Зачем им такое-то право, они же преступники?» Слышу я эту фразу и в профессиональной среде. «Какие могут быть у них права, они же преступники?»

Нельзя сказать, что в российской тюрьме ничего не меняется. Отнюдь. Мы сегодня являемся свидетелями одной из самых серьезных трансформаций уголовно-исполнительной системы. За последнее десятилетие были закрыты сотни учреждений, не соответствующих минимальным стандартным требованиям, радикально сократилось и число осужденных. На 1 августа 2022 года в российских исправительных колониях, тюрьмах и СИЗО содержались 465 347 человек, из них четверть — в СИЗО (114 172 человека). Это исторический минимум в новейшей истории! Так, например, в 1986 году число находящихся в местах лишения свободы составляло 2 356 933 человека, в 1991 году — 1 254 247, в 2000 году — 1 092 000. Россия, много десятилетий занимавшая третье место в мире по тюремному населению, переместилась на пятое место. А по количеству заключенных на 100 000 человек — в третий десяток.

Теперь важно, чтобы трансформация привела к качественным изменениям системы в целом. Интервью и поездки Евы Меркачёвой способствуют этому. Они позволяют взглянуть на мир тюрьмы изнутри, понять ее сущность, увидеть человека тюрьмы. Здесь речь идет не только об осужденном, но и о его близких, а также о сотрудниках исправительных учреждений. Этот мир может показаться пугающим и полным жестокости и несправедливости, но в нем же можно увидеть и доброту, и надежду, и простые человеческие эмоции.