Весь Карл Май в одном томе (СИ) - Май Карл Фридрих - Страница 7

Хокенс знал, что я веду записи для себя и держу их в жестянке из-под сардин. Мне стало досадно, что он выдал мою тайну. Уайт попросил показать мои личные записи. Что ж мне оставалось делать? Да и заслужили ли мои коллеги, чтобы я покрывал их, один надрываясь на работе, в то время как они лишь пьянствовали да посмеивались надо мной?

Мстить я не собирался, но и Уайту не хотелось противоречить. Я отдал дневник с непременным условием, что он никому не расскажет о его содержании. Закончив чтение, Уайт вернул мне его со словами:

— В принципе, я должен взять эти записки с собой и передать начальству. Ваши коллеги — негодяи, не стоящие ломаного гроша, а вам надо оплатить работу за троих. Впрочем, это дело ваше, но советую припрятать получше этот дневник, он наверняка еще пригодится. А теперь давайте разбудим этих славных джентльменов.

Поднятый им шум разбудил «джентльменов», и они выползли из зарослей, всклокоченные, с опухшими лицами. Бэнкрофт со злости, что его разбудили, принялся было браниться, но притих, узнав, что приехал мистер Уайт. Старший инженер, по своему обыкновению, для начала предложил выпить, что с его стороны было весьма опрометчиво. Пользуясь случаем, Уайт прочел ему такую проповедь, которой тот отродясь не слыхал. Некоторое время Бэнкрофт озадаченно молчал, потом вдруг подскочил к Уайту и, схватив его за плечо, закричал:

— Сэр, кто вы такой?

— Я — Уайт, старший инженер соседнего сектора.

— И кто-нибудь там командует вами?

— Думаю, что нет.

— То-то, а я — Бэнкрофт, старший инженер этого сектора, и никто не вправе тут командовать мною, а уж тем более вы, мистер Уайт!

— Ну что ж, — спокойно возразил мистер Уайт, — мы равны, и никто из нас не вправе приказывать другому, но мой долг — указать на ошибки и недостойное поведение, если они наносят вред общему делу. Вы ищете смысл жизни на дне бочки с бренди, да и ваши подчиненные, все шестнадцать человек, лежали мертвецки пьяные, когда я приехал сюда два часа назад.

— Два часа назад? Вы уже столько времени здесь находитесь?

— Разумеется. Я успел уже посмотреть чертежи и узнать, кто их делал. Вы тут жили как в раю, а всю работу взвалили на одного человека, к тому же самого молодого из вас.

Услышав такое, Бэнкрофт прошипел мне:

— Успели настроить его против нас? Не отпирайтесь, подлый обманщик и предатель!

— Ошибаетесь, — возразил мистер Уайт, — ваш молодой коллега поступил как настоящий джентльмен: говорил о вас только хорошее и всячески пытался выгородить. Так что советую извиниться перед ним.

Бэнкрофт издевательски захохотал:

— Извиниться перед ним? Да ни за что на свете! Гринхорн не в состоянии отличить треугольник от квадрата, а воображает себя геодезистом! Из-за него-то мы и не успели в срок сделать работу, ведь он только все путает и портит чертежи, а теперь еще, вместо того чтобы чистосердечно признаться в этом, воспользовался случаем и наговорил на нас…

Закончить он не успел. Многие месяцы я терпеливо сносил насмешки и издевательства этих людей, но тут мое терпение лопнуло. Схватив Бэнкрофта за плечо, я так сильно сжал его, что тот вскрикнул от боли.

— Мистер Бэнкрофт, вы выпили слишком много и не успели еще проспаться. Вы пьяны, поэтому будем считать, что я не слышал ваших оскорблений в мой адрес, — произнес я.

— Я — пьян? Да вы с ума сошли! — завопил он.

— Да, вы пьяны и не отдаете отчета в том, что говорите, не то за умышленное оскорбление я бы просто ударил вас, как последнего негодяя. Ясно? Так вы пьяны или нет?

Я не отпускал Бэнкрофта. Он не был трусом, да и силой его бог не обделил, но выражение моего лица, видимо, напугало его. Признаться, что он пьян, Бэнкрофту не хотелось, но и возразить не хватало мужества. Он попытался найти выход из неловкого положения, обратившись к начальнику наших вестменов;

— Мистер Рэттлер, неужели вы позволите, чтобы этот человек поднял на меня руку? Ведь вы тут для того, чтобы охранять нас!

Рэттлер, мощного сложения вульгарный тип и постоянный собутыльник Бэнкрофта, не выносил меня и с удовольствием воспользовался случаем, чтобы свести со мной счеты.

— Нет, этого я не могу позволить, мистер Бэнкрофт. Сопляк не износил еще своих первых чулочков, а уже осмеливается угрожать взрослым мужчинам, да еще в присутствии посторонних? Не смей поднимать руку на мистера Бэнкрофта, гринхорн! — он схватил меня за плечо, точь-в-точь как я Бэнкрофта.

Хорошо, что это сделал именно он — более достойный по силе противник, чем старший инженер. Если я проучу его, это придаст мне больше веса, чем победа над Бэнкрофтом. Я вырвал руку и с вызовом переспросил:

— Это я-то гринхорн? Сейчас же возьмите свои слова назад, мистер Рэттлер, иначе я разделаю вас под орех!

— Что? — засмеялся тот. — Этот гринхорн воображает…

Он не докончил: я ударил его кулаком в висок, и он тяжело, как подкошенный, рухнул на землю.

Все ошарашенно молчали, затем один из приятелей Рэттлера в ярости проревел:

— Ко всем чертям! Мы что же, спокойно будем смотреть, как гринхорн бьет нашего начальника? А ну-ка всыплем ему по первое число! — И он кинулся было на меня, но я выхватил из-за пояса оба револьвера и угрожающе произнес:

— Ну, кто смелый? Подходи!

Это охладило пыл банды Рэттлера. Они нерешительно поглядывали друг на друга, а я продолжал:

— Слушайте, вы! Кто приблизится ко мне хотя бы на шаг, получит пулю в лоб! Гринхорн я или нет, но справляюсь с дюжиной таких вестменов, как вы!

Тут рядом со мной встал Сэм Хокенс и сказал:

— Учтите, этот юноша под моей защитой. Я продырявлю голову любому, кто хоть пальцем тронет его. Прошу зарубить это себе на носу. Я не шучу. Хи-хи-хи!

Дик Стоун и Билл Паркер встали рядом с нами, и это произвело должное впечатление на противников. Они отступили и, бормоча себе под нос проклятия, занялись лежавшим на земле Рэттлером, пытаясь привести его в чувство. Бэнкрофт благоразумно скрылся в палатке.

Уайт смотрел на меня широко раскрытыми от удивления глазами. Покачав головой, он сказал:

— Однако, сэр, не хотел бы я попасться вам под горячую руку. Одним ударом вы уложили на землю такого громилу. Надо же так точно ударить. Ну и разящая же у вас рука! Никогда ничего подобного не видел.

Сэм Хокенс весело хохотнул:

— Шеттерхэнд![5] Хи-хи-хи! Такое воинственное прозвище у гринхорна! Прямо совсем как Файерхэнд,[6] а ведь этого имени удостоен опытнейший вестмен. Дик! Билл! Как вам нравится прозвище Шеттерхэнд?

Что они ответили — не знаю, так как Уайт, взяв меня за руку, отвел в сторону и сказал:

— Вы мне очень нравитесь, сэр. Может, перейдете ко мне?

— Хотел бы, но не могу.

— Почему?

— Мой долг — закончить работу здесь.

— Я беру это на себя.

— Вы меня не поняли. Я перестану себя уважать, если брошу работу, не завершив ее.

— Но ведь Бэнкрофт может ее закончить с теми тремя.

— Сомнительно, да и когда это будет?

— Подумайте, ведь вам небезопасно здесь оставаться.

— Почему?

— Вы еще спрашиваете? Неужели вы еще не поняли, что теперь эти люди ваши лютые враги?

— Может быть, и так, но я не боюсь. И потом, своим поступком я завоевал их уважение. Теперь вряд ли кто-нибудь отважится полезть ко мне. Кроме того, за меня стоят горой Хокенс, Стоун и Паркер.

— Дело ваше. Вольному — воля. А мне бы вы очень пригодились. Но хоть проводить меня вы не откажетесь?

— Когда?

— Сейчас.

— Вы уже уезжаете, мистер Уайт?

— Разумеется, долго гостить здесь — сомнительное удовольствие.

— Но хоть перекусите перед дорогой.

— Это лишнее. У меня в переметных сумах есть все необходимое.

— Вы не проститесь с Бэнкрофтом?

— Нет.

— Но вы же приехали поговорить с ним о делах?

— О делах я поговорил с вами, ведь в них вы разбираетесь лучше его. И еще я хотел предупредить вас, что индейцы где-то рядом.