Троцкий. Мифы и личность - Емельянов Юрий Васильевич - Страница 88

В то время как в стане сторонников Временного правительства царил хаос, большевики уверенно действовали по плану осуществления восстания. Вечером 24 октября Ленин прибыл в Смольный, где заседал Петроградский Совет. Он тут же написал письмо, открывавшееся словами: «Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление смерти подобно. Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс… Надо, во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружить (победив, если будут сопротивляться) юнкеров и т. д. Нельзя ждать!! Можно потерять все!!»

Выполняя приказ руководителя большевистской партии, отряды Красной Гвардии и части петроградского гарнизона, подчиненные ВРК, в ночь с 24 на 25 октября заняли центральную телеграфную станцию, городской почтамт, Балтийский и Николаевский вокзалы, здание Петроградского градоначальства. Крейсер «Аврора» бросил якорь у Николаевского моста.

Хотя Троцкий и его многочисленные апологеты постарались создать впечатление, что он был главным руководителем восстания, это было заметным преувеличением. Инициатором восстания и главным политическим руководителем партии, взявшей курс на восстание, был Ленин. Непосредственное руководство восстанием осуществлял Военно-революционный комитет и действовавший в его рядах военно-революционный центр из членов ЦК большевистской партии. Организация и осуществление восстания осуществлялись многими большевиками с большим опытом работы, которые в течение 14 лет существования партии хорошо знали свои кадры и умели ими руководить. Недавнее вступление Троцкого в большевистскую партию, то обстоятельство, что он лишь в начале сентября вышел на свободу и сразу же оказался занятым делами в Петроградском Совете и активными публичными выступлениями, не позволяли ему играть ведущую роль в организации восстания.

Нет сомнения, что в последние дни перед восстанием Троцкий был в курсе дела о ходе подготовки восстания и был до предела занят вопросами, связанными с выполнением пропагандистского обеспечения вооруженного выступления. Очевидно, что Троцкий верно описывал перегруженность работой в последние дни перед восстанием: «В течение последней недели я уже почти не покидал Смольного, ночевал, не раздеваясь, на кожаном диване, спал урывками, пробуждаемый курьерами, разведчиками, самокатчиками, телеграфистами и непрерывными телефонными звонками… Звонили непрерывно, о важном и пустяках».

Первые сообщения об успехах революционных сил несколько успокоили Троцкого. Он вспоминал: «Можно отойти от телефона. Я сажусь на диван. Напряжение нервов ослабевает. Именно поэтому ударяет в голову глухая волна усталости. «Дайте папиросу!» – говорю Каменеву… Я затягиваюсь раза два и едва мысленно успеваю сказать себе: «Этого еще недостаточно», как теряю сознание». Хотя Троцкий это отрицал, Дейчер утверждает, что с ним случился обычный для него эпилептический приступ.

Очевидно, как это было у него с детских лет, психологический стресс, под которым он находился в эти дни, спровоцировал обычную для него острую реакцию нервной системы. В последующие годы стрессы все чаще вызывали у Троцкого болезненные реакции организма и затяжные недуги, с трудом поддававшиеся лечению.

На сей раз Троцкий довольно быстро пришел в себя. Красногвардейские части и войска революционного гарнизона столицы продолжали занимать стратегически важные объекты в городе. Многочисленные воспоминания очевидцев и участников октябрьских событий свидетельствуют о том, что легкость, с которой большевистские силы овладели столицей, объяснялась не только их организованностью, но и отсутствием серьезного сопротивления со стороны правительственных войск. Противник большевиков Б. Соколов писал: «Как это подтверждали многие военные специалисты, реальная боевая величина петроградского гарнизона была ничтожна, и одного-двух полков, вполне преданных и боеспособных, было бы достаточно, чтобы держать в своем повиновении весь гарнизон». Однако таких полков не нашлось в октябре 1917 года, и Соколов признавал: «Огромное большинство полков и военных частей было совершенно деморализовано, и воинская дисциплина в них отсутствовала. Офицерство, после Корниловского дела взятое под особое подозрение солдатскими массами, было настроено пассивно-оппозиционно и к свергнутому Временному правительству, и к демократии, и к Учредительному собранию. В полках все партийные организации, кроме большевистских, распались, и условия отнюдь не благоприятствовали организации новых».

Не было серьезного сопротивления и со стороны населения столицы. Хотя рабочие окраины были за большевиков, Соколов, видимо, был прав, утверждая, что «петроградский обыватель», то есть представитель средних городских слоев, «был настроен резко противобольшевистски». Однако эти настроения перевешивали «недовольство Временным правительством, недовольство из-за его левизны и слабохарактерности…, страх перед большевизмом, и над всем этим – пассивность, чуть ли не возведенная в принцип: «Нам, мол, надоела политика, пусть другие борются с большевиками». «Посмотрим, мол, как они справятся с большевиками». «Мы, мол, что… Наша хата с краю!»

Значительная часть противников большевиков надеялась на давно ожидавшееся выступление контрреволюционных сил, которое должно было покончить и с большевиками, и со всеми левыми. В воспоминаниях некоего Ан-ского, находившегося в эти дни в Москве, утверждалось, что в его антибольшевистском окружении «почти все остались при своем старом оптимизме: большевистская власть, мол, не сумеет долго удержаться». При этом враги большевиков сами не желали принимать активного участия в борьбе. Эти настроения определили и отступление правительственных сил в Петрограде, а затем провал попытки Керенского войти в Петроград с помощью казачьего корпуса Краснова и пассивное отношение подавляющей части населения столицы к разгону Учредительного собрания.

Хотя утром 25 октября 1917 года Временное правительство еще продолжало заседать в Зимнем дворце, Военно-революционный комитет опубликовал обращение «К гражданам России!», написанное Лениным. В нем говорилось: «Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона. Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»

В 2 часа 35 минут дня 25 октября в Смольном открылось экстренное заседание Петроградского Совета. Свое выступление на этом заседании Ленин открыл словами: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики совершилась».

К этому времени Троцкий полностью оправился после приступа. 25 октября Джон Рид увидел Троцкого, полного энергии, на заседании Петроградского Совета, когда тот объявлял, что «Временного правительства больше не существует» и что «на фронт уже отправлены телеграммы, извещающие о победе восстания». На реплику: «Вы предрешаете волю Всероссийского съезда Советов», Троцкий, по словам Рида, «холодно» заявил: «Воля Всероссийского съезда Советов предрешена огромным фактом восстания петроградских рабочих и солдат».

В отличие от их противников большевики проявляли решительность в подавлении малейших попыток к сопротивлению. Оправдывая необходимость суровой политики жестокостью противника («В Москве, например, произошло много таких случаев, где проявлялась юнкерами жестокость, расстрел пленных солдат и пр.»), Ленин требовал ответных мер: «И мы должны применить силу, арестовать директоров банков и пр… В Париже гильотинировали, а мы лишь лишим продовольственных карточек тех, кто не получает их от профессиональных союзов. Этим мы исполним свой долг… Когда нам говорят… что власти нет, тогда необходимо арестовывать – и мы будем. И пускай нам на это будут говорить ужасы о диктатуре пролетариата. Вот викжелевцев арестовать – это я понимаю. Пускай вопят об арестах. Тверской делегат на Съезде Советов сказал: «всех их арестуйте», – вот это я понимаю; вот он имеет понимание того, что такое диктатура пролетариата».