Троцкий. Мифы и личность - Емельянов Юрий Васильевич - Страница 141

Однако Троцкий, по-прежнему проявляя интерес к мировым проблемам, не прилагал никаких усилий к тому, чтобы поднять знамя борьбы в защиту трудящихся, демократии и социальной справедливости и, подобно Че Геваре, пойти сражаться за интересы угнетенных. В течение ряда лет Троцкий не покидал Принипо. Первый раз он выехал за пределы Турции в ноябре 1932 г., чтобы посетить Данию по приглашению местных социал-демократов для чтения лекции об истории Октябрьской революции. Эта короткая поездка показала, что к этому времени Троцкий оказался в политической изоляции. Правительства буржуазных стран видели в нем своего врага, который готовит против них заговор. Коммунисты же Западной Европы видели в нем раскольника Коминтерна. Советское правительство связывало приезд Троцкого в Копенгаген с подготовкой им очередной акции против СССР.

Когда Троцкий прибыл в Данию, то члены королевской семьи потребовали его выдворения, как лица, ответственного за убийство царя, который был сыном датской принцессы. Советское же посольство сделало представление социал-демократическому правительству о нежелательности присутствия в Дании человека, организующего подрывную деятельность против СССР. Датские коммунисты поддерживали это заявление.

Его лекция, которую он произнес на немецком языке, была последним выступлением Троцкого в массовой аудитории. Стараясь придать академический характер своему выступлению, Троцкий избегал обычных для него ораторских приемов. Однако он постарался придать своей лекции полемическую направленность против Сталина и «сталинизма».

О чем бы ни писал и ни говорил Троцкий теперь, он неизменно сворачивал на тему своего противостояния со Сталиным. Даже, когда в своем «Открытом письме» 1930 года Троцкий предупреждал об опасности фашизма в Европе и нацистской партии Гитлера, он переносил акцент своего анализа на критику политики Коминтерна и руководства ВКП(б). Разумные призывы Троцкого к единому антифашистскому фронту отходили на второй план, уступая демагогическим требованиям, чтобы Красная Армия осуществила вооруженное вмешательство в Германию для предотвращения победы партии Гитлера на выборах в рейхстаг. Отказ Советского правительства провести мобилизацию Красной Армии после прихода Гитлера к власти был расценен Троцким как крупная ошибка Сталина. К заглавию статьи «Трагедия германского пролетариата», посвященной приходу Гитлера к власти, Троцкий добавил подзаголовок: «Германские рабочие поднимутся снова – сталинизм никогда!».

Атакуя «сталинизм», Троцкий терял чувство меры. Несомненные достижения советских людей, сумевших в кратчайшие сроки добиться превращения своей страны в одну из развитых стран мира и с одной из самых сильных и технически оснащенных армий, принижались им и объяснялись исключительно достоинствами марксистской теории. Он отказывался признавать высокие качества советских трудящихся, носителей традиций народной культуры. Он никогда не забывал высказаться по поводу хронической отсталости России, а также об утрате рабочим классом России тех замечательных свойств, проявленных им лишь в Октябрьскую революцию и Гражданскую войну. Отрицая сильные стороны советских организаторов производства, выходцев из народа, он постоянно твердил о «термидорианском перерождении правящей советской бюрократии».

Как и князь Курбский, который, по свидетельству поэта А. К. Толстого, «от царского гнева бежал» и в «литовском стане» писал Ивану Грозному «послания полные яду», Троцкий большую часть своих сил посвятил сочинению работ, проклиная «сталинизм» и его творца – Сталина. В своих объяснениях причин победы Сталина и оценке его личности Троцкий терял даже остатки объективности. Говоря о своих впечатлениях от чтения первой статьи Сталина, Троцкий писал: «Статья останавливала на себе внимание главным образом тем, что на сером, в общем, фоне текста неожиданно вспыхивали оригинальные мысли и яркие формулы. Значительно позже я узнал, что статья была внушена Лениным и что по ученической рукописи прошлась рука мастера».

«Серый» Сталин был лишен главного, с точки зрения Троцкого, дара: он «не был оратором и терялся перед лицом массы». По словам Троцкого, он лишен был и других достоинств: «Ни теоретического воображения, ни исторической дальнозоркости, ни дара предвосхищения у него нет… В области познания, особенно лингвистики, малоподвижный ум Сталина всегда искал линии наименьшего сопротивления… Сила воли Сталина не уступает, пожалуй, силе воли Ленина. Но его умственные способности будут измеряться какими-нибудь десятью-двенадцатью процентами, если принять Ленина за единицу измерения. В области интеллекта у Сталина новая диспропорция: чрезвычайное развитие практической проницательности и хитрости за счет способности обобщения и творческого воображения».

Эта умственно ущербная личность, по мнению Троцкого, была наделена и множеством моральных изъянов: «Ненависть к сильным мира сего всегда была его главным двигателем как революционера, а не симпатии к угнетенным». Соединение злобной души и серого ума проявлялось и в поведении Сталина: «Он чувствует себя провинциалом, продвигается вперед медленно, ступает тяжело и завистливо озирается по сторонам… В Политбюро он почти всегда оставался молчаливым и угрюмым. Только в кругу людей первобытных, решительных и не связанных предрассудками, он становился ровнее и приветливее. В тюрьме он легче сходился с уголовными арестантами, чем с политическими. Грубость представляет органическое свойство Сталина».

Для подтверждения своих утверждений Троцкий сбивался на тон склочного соседа по подъезду. Он сообщал о том, как Сталин нарушал постановление и заставлял шофера въезжать под арку в Кремле после 11 часов вечера (что беспокоило Троцкого), подробно приводя свою перепалку с несчастным водителем. Троцкий повторял рассказы секретаря Сталина о поведении Генерального секретаря у себя дома и вводил читателей в курс тяжбы о квартире Сталина в Кремле, в которой участвовала жена Троцкого, Седова.

Поскольку поверить в реальность столь однозначного описания Сталина было трудно, Троцкий объяснял, что столь неправдоподобное сочетание глупости и низости возможно лишь в искусственной конструкции: «Аппарат создал Сталина. Но аппарат есть мертвая машина, которая… не способна к творчеству… Сталин есть самая выдающаяся посредственность бюрократии».

Троцкий не желал замечать, что его собственное поражение объяснялось в том числе и многими сильными чертами Сталина, в частности, его терпением, его умением дотошно и глубоко изучать любой вопрос государственного значения, в том числе с помощью внимательного выслушивания мнений специалистов этого дела, его выдержкой и сдержанностью, то есть тех качеств, которых так не хватало самому Троцкому. Однако в своей критике Сталина Троцкий опирался на голословные утверждения, подкрепленные лишь бытовыми сплетнями и хлесткими фельетонными фразами.

Подобным же нападкам подвергались и люди из окружения Сталина. Вероятно, для ряда критических замечаний Троцкого в их адрес были основания. Многие из руководителей, поднявшиеся на волне Октябрьской революции и Гражданской войны, были далеки от совершенства. Однако, утверждая о непреодолимом водоразделе между «сталинской гвардией» и своими сторонниками по деловым, общекультурным, моральным и прочим качествам, Троцкий допускал неоправданное преувеличение. Ни образование, ни профессиональный и жизненный опыт, ни уровень общей культуры, ни их реальные достижения не позволяли Антонову-Овсеенко, И. Смирнову, Склянскому, Розенгольцу и другим вождям Реввоенсовета и Цектрана претендовать на более высокие качества, чем «сталинская гвардия» в лице Молотова, Ворошилова, Кагановича, Куйбышева и других деятелей политбюро. Проклятия в адрес «сталинской бюрократии» помогали Троцкому объяснить собственный провал. Троцкий старался убедить своих читателей, что лишь тупая и серая публика была не способна оценить его отвергнутый талант и восхищаться такой «посредственностью», как Сталин.

Но Троцкий был занят не только сочинением памфлетов в адрес Сталина и переписыванием истории с тем, чтобы доказать свою выдающуюся роль в революции и ничтожность своих соперников. Он хотел победить Сталина и его систему не только в прошлом, но и в настоящей жизни. Оказавшись за пределами СССР, он предпринимал попытки взять реванш в новой партии политической игры.