Сталин. Путь к власти - Емельянов Юрий Васильевич - Страница 2

Молотов же говорил Чуеву, что во время ночного заседания Политбюро «между двумя и тремя ночи позвонили от Шуленбурга в мой секретариат, а из моего секретариата – Поскребышеву, что немецкий посол Шуленбург хочет видеть наркома иностранных дел Молотова. Ну и тогда я пошел из кабинета Сталина наверх к себе, мы были в одном доме на одном этаже, но на разных участках… Члены Политбюро оставались у Сталина, а я пошел к себе принимать Шуленбурга – это минуты две-три пройти… Шуленбурга я принимал в полтретьего или в три ночи, думаю, не позже трех часов. Германский посол вручил ноту одновременно с нападением. У них все было согласовано, и, видно, у посла было указание: явиться в такой-то час, ему было известно, когда начнется. Этого мы, конечно, знать не могли… Жуков с Тимошенко прибыли не позже трех часов. А то, что Жуков это относит ко времени после четырех, он запаздывает сознательно, чтобы подогнать время к своим часам». Получается, что первым Сталину о начале войны сообщил Молотов сразу же после приема им Шуленбурга.

Однако из беседы адмирала Советского Союза Н.Г. Кузнецова с академиком РАН Г.А. Куманевым создается впечатление, что адмирал первым сообщил Сталину о начале войны. Получив сообщение о том, что в 3 часа 07 минут немецкие самолеты бомбили военно-морскую базу в Севастополе, Н.Г. Кузнецов, по его словам, «немедленно взялся за телефонную трубку и доложил Сталину о том, что началась война. Через несколько минут мне позвонил Г.М. Маленков и спросил: «Вы представляете, что Вы доложили Сталину?» – «Да, представляю. Я доложил, что началась война».

В своих воспоминаниях Микоян не сообщал, как и от кого он узнал о начале войны. Он утверждает, что ночное заседание Политбюро закончилось около 3 часов ночи. После этого он вернулся домой и «уже через час меня разбудили: «Война!» Сразу члены Политбюро вновь собрались у Сталина, зачитали информацию о том, что бомбили Севастополь и другие города».

Однако перечень посетителей в первые часы 22 июня опять не подтверждает изложение событий Жуковым, Молотовым и Микояном. Из этих записей становится ясно, во-первых, что Жуков прибыл не только с Тимошенко, но и с начальником Политуправления РККА Мехлисом, которого не упомянул. Во-вторых, из членов Политбюро присутствовали лишь Сталин, Молотов и Берия, и последние двое зашли одновременно в кабинет вместе с военными. В-третьих, Молотов не покидал кабинета Сталина до 12 часов 05 минут, когда он отправился на Центральный телеграф, чтобы оттуда объявить по радио стране о начале войны. В этом выступлении Молотов сообщал, что Шуленбург вручил ноту с объявлением войны в 5 часов 30 минут (а не в полтретьего или в три часа ночи, как он говорил Чуеву). Можно предположить, что Молотов вошел в кабинет Сталина сразу же после приема Шуленбурга, но не исключено, что он принял Шуленбурга раньше и сообщил Сталину о содержании ноты по телефону.

Также очевидно, что, вопреки мемуарам Микояна и Молотова, никакого ночного заседания Политбюро не происходило. Микоян, который уверял, что он был участником этого заседания, а затем «сразу же» приехал в Кремль, как только около 4 часов ночи узнал о начале войны, появился в кремлевском кабинете лишь в 7 часов 55 минут.

Не подтверждаются записями и воспоминания Жукова о том, что «в 9 часов утра мы с наркомом прибыли в Кремль. Через полчаса нас принял Сталин». Судя по записям, Жуков вторично был 22 июня в кремлевском кабинете с 14 по 16 часов вместе с Тимошенко и Ватутиным. Жуков же утверждает, что «приблизительно в 13 часов 22 июня мне позвонил И.В. Сталин», и вскоре после этого Жуков направился не в Кремль, а покинул Москву.

Если столь разноречивы и неточны воспоминания об этих значительных и неординарных событиях истории их активных участников, то что же можно ожидать от воспроизведения этих, а также других событий сталинского времени теми, кто был далек от них? Однако главная беда не только в том, что многие знания о Сталине, которые внедрены в общественное сознание, неточны. Как правило, они сведены к крайне упрощенным, а потому искажающим историческую правду стереотипам, к которым постоянно прибегала политическая пропаганда.

При жизни Сталина его превращали в мифологизированный образ, лишенный правдоподобия, но отвечавший задаче возвеличивания достижений СССР. Даже фотографии Сталина были сильно отретушированы, а на портретах его изображали с орденами, которые он никогда не надевал. Поскольку в книгах, написанных в СССР при жизни Сталина, в советской истории не обнаруживали никаких темных пятен, то и государственная деятельность Сталина изображалась как непрерывная полоса безошибочных решений и действий, а эпитеты «великий» и «гениальный» постоянно сопровождали его имя. Главным источником сведений о Сталине являлась его «Краткая биография», в которой факты его жизни призваны были подтвердить безупречность политики большевистской партии до и после революции 1917 года. При всей упрощенности пропагандистских представлений о Сталине они оказывали мощное воздействие на массовое сознание и способствовали созданию устойчивых представлений о нем как о неземном существе, гений которого ведет советских людей вперед, к небывалым свершениям.

После же XX съезда КПСС, состоявшегося в феврале 1956 года, в стране в течение нескольких десятилетий не было издано ни одной книги, посвященной Сталину. На этом съезде партии впервые прозвучали суровые обвинения в его адрес. При этом осуждали Сталина те же люди, которые еще недавно всемерно превозносили. Если при жизни Сталина все достижения СССР связывали с его деятельностью, то на XX съезде партии и после него Сталина стали обвинять чуть ли не во всех бедах, случившихся с нашей страной. Настойчивое внедрение в общественное сознание этих представлений о Сталине и умолчание о многих фактах его жизни и деятельности лишь способствовали дальнейшему искажению его образа.

Правда, с середины 1960-х до конца 1980-х годов в стране было опубликовано немало воспоминаний, в которых различные видные деятели Советского государства рассказывали о своих встречах со Сталиным, но эти отдельные зарисовки не позволяли составить полного впечатления о руководителе, возглавлявшем нашу страну на протяжении трех десятков лет. Кроме того, этим воспоминаниям противостояли характеристики Сталина, распространявшиеся западной пропагандой времен «холодной войны». Публиковавшиеся в это время на Западе биографии Сталина не могли быть объективными, так как писались под воздействием непримиримой враждебности к нашей стране, которая рассматривалась как «империя зла» и объект для уничтожения в ходе вероятной ядерной войны. Неясная и двусмысленная оценка Сталина руководством СССР и противостоящая ей однозначно отрицательная характеристика его, распространявшаяся западной пропагандой, оставляли в сознании советских людей ощущение того, что власти скрывают «страшные тайны», связанные со Сталиным.

В конце 1980-х годов в нашей стране умолчание о Сталине сменилось шумной антисталинской кампанией под знаком «разоблачения» «страшных тайн» сталинского времени. Критика Сталина служила эффективным средством разрушения социалистического строя и Советской страны, а поэтому на протяжении нескольких лет практически все средства массовой информации, выступавшие за «перестройку», то есть за слом советской системы, публиковали материалы, характеризовавшие Сталина как исчадье ада. Хотя эта кампания была направлена на обеспечение победы определенных политических сил, многим казалось, что главным в этой кампании был поиск исторической правды, а потому воспоминания о ней оставили неизгладимый след в умах миллионов людей.

О том, что перемены в оценках Сталина отражали колебания политической конъюнктуры, свидетельствуют книги виднейшего «разоблачителя» Сталина Дмитрия Волкогонова. В своем двухтомном труде «Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина», изданном в 1990 году, генерал и историк заклеймил И.В. Сталина как человека, изменившего делу В.И. Ленина. «К великому несчастью для русской революции, история остановила, вопреки воле Ленина и интересам будущего, свой выбор на Сталине – идеальной кандидатуре «певца» и «творца» бюрократии и террора… Сталин… все более отходил в сторону от ленинской концепции… Истолковав по-своему ленинизм, диктатор совершил преступление против мысли… Гуманистическая сущность ленинизма в сталинских «преобразованиях» была утрачена» и т. д.