Альтер эво - Иванова Анастасия - Страница 32

А вот тон, которым они были произнесены, заставлял задуматься.

Судя по голосу, Ольгу Старкову, хоть она и пыталась это скрыть, что-то сильно, – очень сильно – пугало.

Раньше, когда у Майи на душе было паршиво, она шла к Степану. Было необязательно что-то ему рассказывать. Рядом с братом просто становилось легче. Неважно, о чем они разговаривали; да хоть бы и вовсе молчали, это было еще даже лучше, со Степаном молчать было классно, так уютно.

Теперь, когда от визитов к Степану делалось еще паршивее, она… ну, все равно ехала к нему, потому как никого другого-то нет.

За вчерашний день она четыре раза звонила в ганшеринг и вешала трубку. Что она еще может сделать?

Она заказывает в магазинчике на углу пару герметично закрытых пачек печенья и несколько баночек неоново-зеленой ньюка-колы – любимой с детства, со вкусом чили-фейхоа, избыточно газированной, – и, спустившись, вводит код в автомате выдачи, который открывает соответствующую ячейку. К тому времени как раз подъезжает «Фикс». Садясь, Майя невольно вспоминает слова вороны Марка про личный автотранспорт. Чушь вот эту вот. Да не так-то у них и много личного транспорта. Только очень здоровые и везучие люди – те, у кого четыре, пять кредитных направлений, – могут себе позволить одно из них пустить на машину. В молле машина, понятное дело, не нужна, и ее приходится держать на площадках у гейтов – или ездить на природу, или выпендриваться. А таких, кто вообще выезжает за пределы молла, не так-то и много. Что там делать, на этой природе-то?

В твоем мире вообще только очень здоровые и очень везучие что-то могут. Либо совершенно отбитые. Остальные – то есть почти все – всегда выберут здоровье-детей-недвижимость: жить-то как-то надо. Хреновый мир, если честно. Сделать бы с ним что-нибудь. Как считаешь?

В голове в очередной раз включается долбаное радио – твою мать, она же каленым железом выжгла любое упоминание о докторе Экове из всех своих аккаунтов и подписок, а он, зараза, продолжает то и дело бубнить что-то ей в ухо. Майя на ходу лезет в кармашек сумки, где с некоторых пор носит мягкое успокоительное на основе целебных трав. Глотает разом четыре капсулы.

Сегодня Степан выглядит хуже. Ему разрешают гулять во дворе, в скверике с фонтаном, и они с Майей идут туда, хотя «гулять» – громковато сказано в отношении участка размером с четвертушку футбольного поля.

– Ты расстроена, – замечает Степан. – Чем?

Майя снова опешивает от этого внезапного и – ей кажется, – незаслуженного даже интереса. Трудно забыть, что еще полгода назад брата не интересовало ничего. Ни она, ни кто-то другой, ни еда, ни личная гигиена, ни то, будет ли у него завтра крыша над головой – вообще никакое «завтра», ничего. За одним исключением. Килограммов на десять меньше он тогда весил. А волосы превратились в войлок, в клинике их пришлось сбрить.

– Я видела… одного человека, – начинает Майя, еще не понимая, хочет она рассказать про Давида, про мутанта Эль Греко или все-таки про ворону Марка. – Он сказал мне, что наш мир… Эм. В любую минуту закончится, или типа того.

«Ну ты и дура, Майя, какая же идиотка, нашла, о чем – нет, именно ему тебе надо было такое ляпнуть, ведь говорили же, ничего тревожного, никаких депрессивных тем…»

Степан смотрит на нее и вдруг улыбается – почему-то так ласково, что у Майи щемит сердце.

– Ну конечно, – говорит он. – В любую минуту. Я тоже это видел… Но ты не бойся – в этом нет ничего страшного.

– Ничего страшного? – тупо повторяет Майя.

– Нет. – Степан как-то странно воодушевляется, берет ее за плечи, разворачивает к себе. – На самом деле я рад. Рад, что ты знаешь.

– Почему?

– Тебе так будет легче добиться того, чего ты хочешь. И ты добьешься. – Степан настойчиво глядит ей в глаза, на лице у него – смесь волнения и какой-то странной печали.

– Так а зачем вообще чего-то добиваться, если… ну… – Майе не хочется произносить вслух такое небездепрессивное словосочетание, как «конец света», но Степан и без того понимает и взволнованно стискивает ее плечи, как будто ему крайне важно донести свою мысль:

– Нет-нет, все как раз наоборот. Ты перестаешь бояться быть смешной, перестаешь бояться вообще… Но это чувство, оно очень быстро уходит. Может, мы так устроены, чтобы забывать о том, что умрем: просто нельзя долго держать такое в голове – забываешь и все продолжаешь по новой – расходуешь время, расходуешь…

Степан резко отворачивается и смотрит на ярко-желтые березы. Прорвавшийся сквозь облака луч падает на деревья и заставляет их полыхать, отбрасывая на серую сталепластовую стену янтарный отсвет.

– Но от такого уже не отмахнешься, – продолжает брат, немного успокоившись. – Ведь да? Конец мира. Конец всего вокруг. Теперь ты не забудешь. Теперь ты сможешь послать всех к черту и сделать то, что должна сделать. Да?

Майя отчасти напугана этим внезапным всплеском возбуждения, отчасти растеряна и отчасти еще немного зла, хотя последнее чувство изо всех сил старается в себе задавить:

– Да какой толк-то в этом тогда?

Степан переводит на нее взгляд широко раскрытых глаз, как будто только что разглядел нечто в параллельной Вселенной, и это нечто до сих пор приковывает к себе его внимание.

– Если ты забудешь, закроешь глаза и ничего не сделаешь, получится, что ты решила так, чтобы толка не было. Вот это… – Он вытягивает руку, указывая на пламенеющую березу, и не опускает, словно пытаясь заставить Майю понять. – Вот это будет зря. Потому что ты так пожелала. Ты так сделала, – Степан понижает голос до шепота, его глаза раскрываются еще шире, едва не вылезают из орбит. – Если ты захочешь – не будет никакого смысла, и все деревья росли зря, и все это вообще зря для тебя выросло. – Он нагибается к Майе, но смотрит опять куда-то вовне. – Я видел, как все заканчивается и на том же месте начинается снова. Неправда – вторые шансы дают. Но не так, как ты хотел. Дадут как бы тебе, но не тебе: ты будешь очень похож, но это будешь не ты.

Майя начинает не на шутку тревожиться и уже подумывает, не позвать ли кого-нибудь. В другом конце скверика, со стороны клиники, появляется какой-то человек – из персонала? Может, окликнуть? Может, Степану нужно успокоительное или что-то?

Но внезапно – словно щелкает выключатель – брат гаснет. Медленно распрямляется. Его глаза снова затягивает матовое стекло. Степан молчит, и Майя тоже не знает, что сказать – разве что погладить его по руке, на что брат не обращает внимания.

– Я пойду, – говорит он, потом с заметным усилием вспоминает, что надо сказать, и добавляет: – Спасибо, что навестила.

Совершенно потерянная, Майя смотрит, как он медленно, будто по морскому дну, шагает к корпусу клиники, проходя мимо человека на другой стороне сквера. Потом фигура брата поднимается по лестнице и исчезает в дверях, а Майя еще несколько мгновений старается не думать о том, почему же все так, поскольку думать об этом совершенно бесполезно. Потом дергает головой, приходя в себя, и переводит взгляд на того, другого человека, который уже подошел к ней на расстояние приветствия.

– Привет, – говорит человек и широко улыбается.

Это Давид.

Наступает разрядка.

– Какого еще черта? – Майю прорывает. – Будешь теперь таскаться за мной?

– Эй. – Давид разводит руки в стороны. – Тише. Я не таскаюсь. Я по своим делам приехал.

– Врешь!!! – орет Майя и вдруг чувствует, как из глаз брызгают слезы.

Просто отлично. Видели бы ее сейчас коллеги. Посмешище. Курица щипанная.

Судя по тому, что́ Майе видно сквозь мокрую соленую завесу, Давид переживает некую внутреннюю борьбу. Возможно, подумывает слинять, пока цел. И правильно. Беги, глупец: эта женщина несет мрак и разрушение.

– Слушай. – Он вздыхает. – Это совпадение, правда. Чистая случайность. – Давид осторожно делает шаг вперед и вроде как хочет то ли обнять ее одной рукой, то ли что, и в итоге неловким жестом похлопывает Майю по плечу. – Но «Фикс» можем вызвать один на двоих. Это будет уже не совпадение. А экономия средств. Что думаешь?