Мaздaк - Симашко Морис Давидович - Страница 48

Большая рука с ножиком медленно опустилась на уровне глаз царя. Светлолицый смотрел на огонь...

Авраама оторвали от перил, толкнули в темноту Вместе с Артаком бежали они узкими проходами. Пустая черная площадь была оцеплена с четырех сторон гусарами. Их пропустили как диперанов...

Ктесифон был пуст. Ни одного человека не было на улицах и площадях. И на полях не было людей. Далеко у горизонта стояли светлые горы.

Когда они поднялись на холмы, трубный гром докатился до них из пустого города...

ЗАМАСП, БОГ, ЦАРЬ ЦАРЕЙ... ПОВЕЛЕЛ...

XVI

Женщина под радужным покрывалом шла над пропастью, и было это, как в нескончаемой сказке, которую тысячу и одну ночь рассказывает царю мудрая дочь ва-зирга, чтобы продлить жизнь...

В дехе у сотника Исфандиара укрылся Авраам после бегства из Ктесифона, потому что многие из великих разыскивали красных диперанов и прокалывали им зрачки. Там было тихо: Фарше двард -- младший брат Быка-Зармихра, владевший дасткартом у гор, почему-то не приезжал, а дехканы и люди-вастриошан по-доброму относились к Аврааму. В землянке с Исфандиаровым рабом Ламбаком жил он и все слушал его неимоверные истории про горных, лесных и водяных дивов.

Всякое рассказывали шепотом про царя царей Кавада и вдруг перестали. Когда выговорил Авраам как-то имя его при старом мобеде -- служителе местного Огня, -- тот затрясся и пошел не оглядываясь. Раб Ламбак крепко закрывал свои глаза и прятал лицо в руках, чтобы не видеть и не слышать...

Ночью, в дождь, едва слышный стук раздался в стену. Ламбак зажег факел от тлеющего очага, и, как черное курчавое видение, стоял на пороге молодой цыган. Мокрые волосы и глаза его искрились от огня, тень изламывалась на стене. Авраам не сразу узнал того мальчика Рама, что лазил к азатам под стеной...

Воителя Сиявуша искал цыган Рам: торопил, клялся, тряс за руки, а почему -- не открывался. Только когда ехали уже вдвоем в ночи, сказал он про "Замок Забвения"...

Не убили Светлолицего Кавада, царя царей и бога. Ослепить они тоже не посмели его, опасаясь азатов. С ним сделали, как уже делали в древности с отступившими от закона Кеями: имя их не должно быть произносимо в Эраншахре при свете дня, и язык отрезается тому, кто вспомнит его. На земле остается только тело того, кто некогда был царем, а самого его больше не существует. И не знает никто, где находится этот замок...

-- Ты знаешь? -- спросил Авраам.

Рам остановил коня, испуганно оглянулся во все стороны, кивнул головой. И подумалось Аврааму о человеческом естестве, которое одинаково у всех. Безродный цыган не забыл, как запретил Светлолицый рубить руку мальчику, укравшему курицу. Крепче ли арийская память? А разве он, ученый христианин Авраам-- сын Вах-ромея, не подивился только что людским чувствам у другого человека?..

Четыре ночи подряд скакали они по цыганским дорогам в объезд Ктесифона, ибо знал Авраам, где следует искать воителя Сиявуша.

Дождь не переставал, и мокрые листья мягко оседали под ногами. Голые ветки стыли во тьме, подрагивая под ветром, дующим от реки. Ни единой души не было в саду дасткарта, куда впустил его охранявший въезд Фар-хад-гусан. И другой азат не спросил по арийской сдержанности, что понадобилось там беглому диперану...

Авраам обошел намокшую стену, постоял у калитки, и ноги привели его к платану. Была середина ночи, и не знал он, что делать. Так и стоял он, пряча всякий раз голову в плечи, когда ветки стряхивали с себя темную воду...

И пришла к платану Белая Фарангис. На черные, раздираемые ветром тучи смотрела она, подняв к небу лицо. Авраам знал, что это его она ждет. Он вышел из-за платана, взял ее стынущие руки. Она покачнулась и вдруг заплакала громко и несчастно, как и всякая женщина:

-- О-о, тебя не убили... Ты жив, жив!..

Покрывало съехало набок у нее с головы. Она не отпускала Авраама и локтем размазывала слезы по лицу.

Краска от сведенных бровей расплылась по щеке и у рта, дергался подбородок, нос сморщился от плача. И совсем некрасивой стала Фарангис...

-- Ты жив, Абрам!..

Он сказал, что должен увидеть Сиявуша, и она сначала не поняла. Потом кивнула головой и стала обтирать лицо краем покрывала. Не спросив ни о чем, повела она Авраама к калитке...

В комнатах ее прятался Сиявуш. Она привела Авраама к нему и села в стороне, закрывшись тяжелым шелком. Фонтан неслышно извивался по синим каменным ступеням, и воитель Сиявуш сидел безразличный, в ремнях, с волчьим кулоном на груди. Про то, что знал от цыгана Рама, сказал ему Авраам...

Когда вышли в сад, в другой одежде уже была Белая Фарангис. Медные носки шнурованных дорожных туфель выглядывали из-под плотного коричневого плаща, кожаная накидка закрывала голову. И не смотрела она уже на Авраама. Он видел, как тонкий серпик достала она из-за подушки...

Вздыхал от тихого дождя сад при дасткарте. На стене у водостока недвижен был черный человек, и только длинные староперсидские усы колыхались от ветра. А может быть, показалось Аврааму, и была это просто тень от мокрого, утерявшего листья дерева...

С ними ехала Белая Фарангис, отставая на полконя. Сзади скакали два азата-горца в башлыках и с волчьим знаком Испахпатов на груди. Рам ехал впереди всех, выбирая дорогу.

Цыгане-домы, обжигающие в безлюдных горах деревья для варки железа, рассказали ему, что провезли мимо них светлолицего человека с кожаным щитом на глазах. И живущий в Чертовом Провале старик подтвердил, что это и есть царь царей. А в замке на скале заточили его за то, что разрешил цыганам жить на одном месте. Не позволялось им раньше строить стены от ветра и оставаться на ночь под крышей в селениях Эраншахра...

В каменной стене между туч выбили узкие бойницы, а те, кто сделал это в неведомые времена, превратились в белых сычей и кричат во тьме, чтобы не уснула стража.

Заххака, змея-людоеда, держали здесь, перед тем как приковать к Демавенду. Шепотом сказанное слово нескончаемо гремело и билось о камни, поднимаясь со дна ущелья. Вечная ночь была внизу, и звезды не уходили с неба. Имени не имело это место...

Лишь старый цыган жил у начала ущелья, потому что объезжали люди нечистую скалу и даже воду не пили из текущей оттуда речки. До земли были волосы у старика, и страшно было смотреть в его черные уснувшие глаза. От века не стриженные ногти на руках и ногах стучали о камни, когда передвигался он от своей пещеры вверх, к замку.