Просто Давид - Портер Элинор - Страница 29

— Лучше чем… что?

Давид переменил позу. Этого он совсем не хотел говорить.

— Н-ничего, — произнес он, заикаясь, и оглянулся в поисках пути к бегству. — Это… просто так, — завершил он.

К его неизмеримому облегчению, мистер Холли не стал настаивать на прояснении этого вопроса.

Глава XIX

Не прекрасный мир

Несмотря на восторг отречения и радость от того, что Давид вновь стал «нужен», причем нужен особенным образом, эти дни в начале сентября бывали непростыми для мальчика. Только оставив все надежды на «начало», он полностью осознал, что значила для него надежда.

Конечно, порой он чувствовал только искреннюю радость от того, что смог помочь Холли. Но в другие моменты он испытывал одну лишь сердечную боль, потому что точно знал: никогда уже он не будет делать важную работу в большом мире. Напротив, предстояло немедленно заняться немилым делом. Сказать по чести, все представления Давида о жизни превратились в клубок обескураживающих противоречий.

Чтобы поговорить об этих сложных вещах, Давид однажды отправился к мистеру Джеку. Нет, он не рассказал ему о золотых монетах и о том, каким неожиданным образом их пришлось использовать — напротив, мальчик решил по возможности никогда не упоминать о них в разговоре с теми, кто был не в курсе. В противном случае его ожидали вопросы, снова вопросы и объяснения, а ему уже хватило и того, и другого. Но однажды, оставшись наедине с мистером Джеком, он спросил:

— Мистер Джек, сколько человек живет у вас в голове?

— Э-э… О чем это ты, Давид?

Давид повторил вопрос и сопроводил его объяснением.

— Я имею в виду тех, кто заставляет вас делать разные вещи.

Мистер Джек рассмеялся.

— Ну, — сказал он, — некоторые утверждают, что у них целая толпа, и, наверное, у каждого есть свои доктор Джекил и мистер Хайд[2].

— Кто это?

— Неважно, Давид. В любом случае, я полагаю, ты не знаком с этими джентльменами. Они немного похожи на девчушку с кудряшкой[3]. Один действительно очень, очень хороший, а другой — просто ужасный.

— Нет, я их знаю, — со вздохом отозвался Давид. — В последнее время они часто приходили.

Мистер Джек уставился на мальчика.

— Неужто?

— Да, в этом-то и проблема. Как их можно выгнать? Ну, то есть плохого.

— Ох, не уверен, что могу тебе помочь, — признался мистер Джек. — Видишь ли, иногда эти джентльмены посещают и меня.

— О, правда?

— Да.

— Я так рад, то есть я имею в виду, — поправился Давид, заметив поднятые брови мистера Джека, — рад, что вы понимаете, о чем я говорю. Видите ли, я попробовал вчера вечером с Перри Ларсоном — попросил его сказать, что мне делать. Но он только уставился на меня и рассмеялся. А под конец почти даже рассердился и сказал, что по моей милости чувствует себя «жутко», словно он «сбрендил», и… даже не посмеет посмотреть в зеркало, если я продолжу, потому что оттуда может выскочить кто-то незнакомый.

Мистер Джек издал смешок.

— Подозреваю, Давид, Перри знавал одного из твоих джентльменов под именем «совесть». А еще подозреваю, что совесть здесь очень даже подходит, и тебе пришлось с ней побороться. А? Так в чем же проблема? Расскажи мне.

Давид беспокойно заерзал. Вместо ответа он задал еще один вопрос:

— Мистер Джек, этот мир прекрасен, да?

Последовала короткая пауза, а потом тихий голос ответил:

— Так сказал твой отец, Давид.

Давид снова поерзал.

— Да, но папа был на горе. А здесь, внизу… ну, здесь много такого, о чем он, кажется, не знал.

— О чем, например?

— Ну, здесь много всякого — слишком долго рассказывать. Конечно, есть такие вещи, как рыбная ловля и убийство птичек, белочек и других существ ради еды, а еще издевательства над кошками и собаками. Папа никогда не назвал бы это прекрасным. Еще есть другое — например, Джимми Кларк, который не может ходить, и тот больной человек у Марстонов, и слепой Джо Гласпел. И еще совсем другое — как с сынишкой миссис Холли. Перри говорит, он сбежал много-много лет назад, и его родные от этого очень несчастны. Папа не назвал бы этот мир прекрасным, правда? И как же такие люди могут не фальшивить? А еще есть принцесса и нищий, о которых вы рассказали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— О, моя история?

— Да. Они тоже не могут быть счастливы, и, конечно, не могут считать этот мир прекрасным.

— Почему же?

— Потому что у них все закончилось неправильно. Они не поженились и не стали жить-поживать и добра наживать.

— Ну, я бы не стал об этом беспокоиться, Давид, — по крайней мере, насчет принцессы. Предполагаю, что для нее этот мир всегда был прекрасен. Нищий — да, он, возможно, был не особо счастлив. Но, в конце концов, Давид, ты же знаешь, что счастье внутри тебя. Может, половина этих людей по-своему счастлива.

— Вот! И в этом другая проблема, — вздохнул Давид. — Видите ли, я и сам это понял — про счастье внутри — довольно давно. И рассказал об этом Госпоже Роз. Но сейчас… у меня у самого не получается сделаться счастливым.

— Что случилось?

— Понимаете, тогда должно было кое-что случиться — кое-что приятное. И я обнаружил, что при одной мысли об этом можно спокойно собирать сено и мотыжить и все такое. Вот я и рассказал Госпоже Роз, что, даже если ничего прекрасного не ожидается, она могла бы просто вообразить, что оно произойдет, и это совершенно одно и то же, ведь именно мысли сделали мои часы солнечными. А вовсе не само событие. Я сказал, что знаю об этом, потому что ничего еще не произошло. Понимаете?

— Думаю… да, Давид.

— Так вот, я обнаружил, что это совсем не одно и то же. Теперь, когда я знаю, что это прекрасное событие никогда не случится, я могу думать и думать целый день, и ну ничегошеньки хорошего от этого не происходит. Солнце такое же жаркое, и моя спина так же сильно болит, и поле такое же бесконечное, каким оно было, когда я решил не считать все эти часы. Так в чем же дело?

Мистер Джек рассмеялся, но немного грустно покачал головой.

— Ты зашел в слишком глубокие для меня воды, Давид. Подозреваю, ты бултыхаешься в море, где с начала времен перевернулось множество лодок с мудрецами. Но что же такое приятное теперь не произойдет? Возможно, с этим я мог бы помочь.

— Нет, вы не могли бы, — нахмурился Давид. — И никто бы не мог, знаете, потому что теперь я не вернусь назад и не дам этому случиться, по крайней мере, пока я сознаю, что делаю. Если бы я так поступил, то не осталось бы никаких солнечных часов — даже после четырех. Я… я бы чувствовал себя очень плохим человеком! Но чего я не понимаю, так это что теперь делать с Госпожой Роз.

— А какое она имеет к этому отношение?

— Ну, в самом начале, когда она сказала, что у нее не бывает солнечных часов, я рассказал ей…

— Что она сказала? — перебил мистер Джек, вдруг резко выпрямившись.

— Что у нее не было часов, которые могла бы сосчитать.

— Сосчитать?

— Да, как солнечные часы. Разве я вам не рассказывал? Да точно рассказывал — о словах на циферблате — о том, что пасмурные часы не считаются. А она сказала, что ей нечего считать, потому что для нее никогда не светит солнце.

— Как же так, Давид? — усомнился мистер Джек дрожащим голосом, — ты уверен? Именно так она и выразилась? Наверное… ты ошибаешься, ведь у нее есть… есть все, чтобы быть счастливой.

— Нет, я не ошибаюсь, ведь я сам сказал ей то же самое потом. А еще я сказал ей, когда сам это понял, ну, вы знаете… что считается только то, что у нас внутри. И спросил ее, не могла бы она думать о каком-нибудь приятном событии, которое когда-нибудь случится.

— Ну и что она ответила?

— Она покачала головой и сказала: «Нет». А потом отвернулась, и ее глаза стали нежными и темными, как маленькие омуты, где ручеек останавливается отдохнуть. И она сказала, что когда-то надеялась на одно событие, но его не случилось, и, чтобы оно произошло, необходимо больше, чем воображение. И теперь я знаю, что она хотела сказать, потому что одного воображения не хватает, правда?