Последний проблеск света (ЛП) - Кент Клэр - Страница 8

— Ничего там нет. Думаю, просто ветка сломалась и упала.

Я расслабляюсь и нагибаюсь, чтобы положить пистолет обратно.

Когда я выпрямляюсь, Трэвис смотрит на меня. Его глаза фокусируются на моем лице, а потом опускаются ниже. Его плечи напрягаются. Щеки слегка краснеют. Он втягивает странный маленький вдох, и его взгляд еще раз быстро пробегается по моему телу.

Затем он дергается и хмуро смотрит на меня.

— Проклятье, женщина. Прикройся. Ты такая мокрая, что с таким же успехом могла бы стоять голышом.

Я тянусь за полотенцем и хмуро кошусь на него в ответ.

— Тебе необязательно быть таким злыднем. Мы услышали странный звук, так что я подумала, что пистолет важнее моей скромности.

Он хмурится намного драматичнее, чем когда-либо прежде, и поворачивается ко мне спиной.

— Скажи, когда будешь в приличном виде.

Я вздыхаю и вытираюсь. Мысль о том, чтобы надеть грязную одежду на прекрасное чистое тело вызывает рвотные позывы.

— Я завернусь в полотенце, пока моя майка и трусики не высохнут.

Трэвис неразборчиво бурчит. Затем, минуту спустя, спрашивает.

— Прикрылась?

Я подтыкаю край полотенца, чтобы оно надежно держалось на груди.

— Да. Прикрылась. Иисусе, Трэвис. Ты как будто никогда в жизни голой женщины не видел.

Он бросает на меня косой взгляд, поворачиваясь лицом, но ничего не говорит.

Я бы предпочла, чтобы он со мной спорил. Тогда у нас хотя был бы нормальный разговор, а не та ситуация, где один хмыкает в ответ на попытки поддерживать нормальную человеческую беседу.

Я забиваю болт на этого раздражающего мужчину и сажусь перед огнем, чтобы расчесать волосы. На это уходит много времени, потому что волосы у меня длинные и густые, а я три дня не расчесывала косы.

Трэвис подходит, чтобы взять полотенце из кузова.

— Что делаешь? — спрашиваю я.

— Пойду помоюсь, раз ты говоришь, что я воняю.

— Я не хотела быть грубой. Я же тоже воняла.

Единственным ответом служит очередное неразборчивое ворчание.

— Вот, — говорю я, поворачиваясь в его сторону с маленьким кусочком мыла. — Можешь взять… — я шумно сглатываю, потому что Трэвис наполовину снял футболку.

Мой взгляд безошибочно падает на широкую мужскую грудь перед моими глазами.

Это совершенно прекрасная грудь. И его пресс плоский и хорошо очерченный. На груди у него растет немного светлых волосков, и мне очень нравится, как это выглядит. А от правой подмышки до пупка у него пролегает тонкий белый шрам.

Я перевариваю это в те несколько секунд, что требуются ему, чтобы стянуть футболку через голову.

— Прости, — говорю я, и мои щеки горят. Это нелепо. Ничего же не случилось, просто он снял футболку. — Я просто хотела дать тебе мыло, если хочешь.

— О. Да. Спасибо, — он берет мыло и ждет, пока я отвернусь, прежде чем делать что-то еще.

Я сижу на камне у огня, спиной к нему, и заканчиваю расчесывать волосы. Я слышу, как он движется. Шорох одежды. Плеск воды.

Интересно, остался ли он в трусах, как я. Наверняка.

Мне интересно, какое у него нижнее белье.

Мне очень хочется повернуть голову и взглянуть украдкой.

Но это было бы грубо. И неприлично.

Он не подглядывал за мной, так что я тоже не могу подглядывать за ним.

Вместо этого я сосредотачиваюсь на расчесывании своих мокрых волос.

— Мыла больше нет.

Услышав его слова, я поворачиваюсь, не подумав. К моему облегчению (разочарованию?), он уже надел джинсы и сушит волосы полотенцем.

— Ничего страшного. Может, мы найдем еще мыло в каком-нибудь доме или типа того, — я справилась с колтунами в волосах, но еще не заплела обратно. Я вижу, как Трэвис косится на них, будто его что-то удивляет. — Я пойду сполосну рубашку. Хочешь, твою тоже постираю?

Он моргает, будто не понимает, что я предлагаю.

— Трэвис?

— Что? О. Да. Конечно. Спасибо, — он все еще елозит полотенцем по волосам. Он делает так уже давно.

Я беру свою рубашку, затем подхватываю его футболку по дороге к ручью, где намачиваю обе вещи и пытаюсь отскрести хотя бы часть грязи и пота.

Обе вещи в плохом состоянии, но мы ничего не можем поделать. У нас обоих нет запасной одежды.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Закончив стирку, я поворачиваюсь и обнаруживаю, что Трэвис сидит на моем камне у огня и бреется опасной бритвой.

— Ты можешь делать это без зеркала? — спрашиваю я с искренним любопытством.

— Если действовать осторожно, то да.

Я с интересом наблюдаю.

— У тебя есть ножницы? Тебе стоит подровнять волосы, раз уже ты настроился приводить себя в порядок.

Его губы изгибаются.

— Нет. Ножниц нет. Но если хочешь наводить марафет, тебе лучше позволить мне отрезать эту твою гриву ножом.

Я ахаю и поднимаю руку к волосам.

— Зачем мне их обрезать?

— Их слишком много. Если на тебя кто-то нападет, то будет очень легко схватить тебя за волосы.

Я разделяю волосы посередине и начинаю плести.

— Я не стану обрезать волосы только из-за этого. Если кто-то сумеет схватить меня, то они поймают меня хоть с длинными волосами, хоть без них.

Он пожимает плечами и проводит бритвой по оставшимся участкам подбородка. Он еще не порезался, даже не имея крема для бритья.

Это глупо. Я знаю, что это глупо. Но меня беспокоит, что он хочет отрезать мои волосы.

Мне нравятся мои волосы. Они всю мою жизнь были длинными. Все всегда говорили, как это красиво.

Моя грудь и мои волосы. Это единственные мои преимущества в плане внешности.

А Трэвис назвал их гривой.

Я заканчиваю плести косы. Мои трусики по большей части высохли, так что я встаю и подхожу к месту, где оставила джинсы. Я бросаю полотенце и прежде, чем Трэвис успевает издать хоть гортанный звук возмущения, я натягиваю джинсы по ногам.

Спать буду в джинсах и майке, как и прошлой ночью.

Остальные наши вещи сушатся у огня. Нас окружает лишь темнота и тишина. И вообще ни капельки неважно, что Трэвис хочет отрезать мои волосы.

Он вытирает лицо влажным полотенцем.

— Я все сбрил?

Я подхожу ближе, а он приподнимает подбородок, показывая выбритое лицо.

Он обладает более привлекательной внешностью, чем я думала изначально. Я понимаю это, всматриваясь в его лицо. Вчера я думала, что его глаза серые как сталь, но они оказываются серо-голубыми и меняют оттенок в зависимости от освещения. Мне нравится его сильный подбородок и точеные скулы.

На нем нет рубашки, и это мне тоже нравится.

Сейчас я так близко к нему. Хотя мы только что помылись, я все равно улавливаю легкие нотки запаха Трэвиса. Он знаком мне спустя всего два дня.

Неожиданный завиток жара сворачивается в моем животе.

— Ну? — спрашивает Трэвис ворчливо. Он трет лицо, ища пропущенную щетину.

Я отстраняюсь, чувствуя, что мои щеки снова краснеют.

— Похоже, ты не пропустил ни волоска. Как нам спать?

Несмотря на размытый вопрос и отсутствие продолжения, Трэвис понимает, о чем я спрашиваю.

— В джипе есть спальный мешок. Только один, но мы здесь не можем спать одновременно. Надо, чтобы один оставался на страже.

— Логично. Можно спать по очереди, — я иду за спальным мешком, при этом осознавая, что действительно чувствую себя хорошо.

В моем желудке есть еда. Я выпила предостаточно воды. Я относительно чистая. Я до сих пор ощущаю привкус зубной пасты. Трэвис, может, и раздражает, но он не мерзкий тип. И я готовлюсь ко сну.

Я и не осознаю, что напеваю себе под нос, пока расстилаю спальный мешок у огня, очень близко к месту, где Трэвис сидит на камне.

— Что это? — спрашивает он внезапно.

— Что именно?

— Песня. Звучит знакомо.

Мне приходится заново пропеть несколько нот, чтобы сообразить, что за песня крутилась у меня на уме.

— О. Это бабушкина любимая, — я колеблюсь. Затем начинаю петь первые строчки.

«Будь моим видением, O Господь моего сердца;

Для меня нет ничего, кроме спасения, которым ты являешься».