Её измена - Каттен Лила - Страница 5

– Мы почти не разговариваем. Не проводим время вместе. Точнее, мы вместе, в одной комнате, но мы порознь. И я не понимаю, когда мы к этому пришли. В какой момент.

Пока сидела со своей исповедью перед Ариной и озвучивала то, о чем не задумывалась, стало страшно.

Проживая день за днем, я и не замечала того, что мы упали на самое дно и я не уверена, что виноват только Влад.

Я была увлечена идеей нашей семьи, создавала то, что в итоге никто не оценил или просто-напросто допустила ошибку на этапе «строительства». Такая правда удручает. И сейчас лицом к лицу с ней я не верю в эту правду.

– К третьему году Леры я перестала обращать внимание на многие вещи. Что-то вошло в норму, и мы продолжали жить, как обычно. Какие-то моменты больше не удивляли. Я бы, наверное, удивилась скорее чему-то хорошему, вдруг произошедшему между нами, чем наоборот. Сейчас произнеся вслух эти слова, понимаю почему, ты смотришь так ужасающе на меня, – шмыгаю носом и стираю слезы со щек ладонями. – Это и правда дико.

– Нет, я… Я, конечно, в шоке от этого, но когда ты говорила о проблемах, я и не подозревала, что все так…

– Ужасно? Не подбирай слов. Все гораздо хуже, Арина. И я сейчас это понимаю все больше.

– Но, а тот мужчина, с которым ты переспала? Откуда он?

– Он с работы, – тянусь к кружке чая, которая неизвестно, когда передо мной появилась. – Мой начальник.

Она смотрит, недолго выпучив глаза.

– Ты умудрилась начальника охмурить?

– Это кто кого, – невольно улыбаюсь. – Все не так, как ты думаешь.

Я пришла в компанию готовая трудиться, влиться в коллектив и, наконец, выдохнуть, а может и вдохнуть в себя новую жизнь.

Я знала заранее о смене руководителя отдела. Мне было жаль, что Семен Геннадьевич перевелся, но горевать по этому поводу у меня в планах не было. А когда мы познакомились, я даже не запомнила его лица. Точнее, не всматривалась. Мне это было незачем. Я ощущала себя скорее дикой, чем любопытной. Поэтому и многие его взгляды, намеки не замечала.

Спустя какое-то время обстановка в доме перестала волновать. Я была по-прежнему мамой и женой. И если в первом случае все оставалось прежним, во втором я, отдалялась теперь с той же скоростью, что и Влад.

– И это казалось в какой-то степени нормальным.

Сорвавшиеся слова поставили в тупик. Я говорила искренне и это пугало. Я не подбирала слова, а значит каждое предложение было настоящим, неся самую суть.

Я думала, что мщу ему своей занятостью. Тем, что у меня теперь тоже есть работа и мне есть чем поделиться, приходя с нее. В то время как раньше он говорил один, не желая слушать, что мы с его дочерью делали весь день, пока его не было. Теперь я была удовлетворена.

Меня обижало, когда я начинала рассказывать ему о чем-то, он просто не слушал и даже просто уходил переодеваться, в душ или есть. Куда угодно, но не слушать нас.

На этом моменте я снова расплакалась. Все лежало передо мной открытыми картами, и я смотрела со стороны, во что превращалась наша жизнь.

– Я должна была быть внимательней и настойчивей. Господи я не могу поверить, что пересказываю тебе последние годы моей жизни.

– Продолжай, – она погладила по руке успокаивающе.

Лев Викторович все чаще улыбался. Приносил шоколад к чаю и подмигивал, когда я его брала с благодарностью.

– Боже, это просто шоколадка, Арина, а я… Мне так… Так обидно, что… такое малое внимание меня заставило улыбаться. Принять на свой счет. Что со мной не так?

Я вновь ударилась в слезы и не могла продолжить, потому что не получалось остановиться. Будто решила скинуть весь слезный запас за эти годы, пока ничего не замечала так явно.

Глава 6

Пришлось взять себя в руки. Умыться. Макияж был безнадежно испорчен, и о нем я думать не хотела сейчас.

Арина молчала. Я видела ее короткие метания и вздохи, как когда человек хочет сказать что-то, но она этого не делала, дав возможность прийти в себя.

Уселась на место, в котором начала свою исповедь и думала, с чего продолжить. Все слилось в еду картинку, у которой не было конца и края.

– Слушай, – все же решилась она. – Почему ты… Почему ты с ним не поговорила? Не знаю, не высказала хотя бы все, что говорила мне эти сорок минут.

– Думаешь, не говорила? Знаешь, наши ссоры раньше напоминали разговоры на повышенных тонах. Мы цивилизованно обсуждали какие-то мелочи. Все, что не нравилось. Понимали друг друга и старались исправить. Было пару раз чуть больше, чем разговоры. Когда на эмоциях срывались и орали, но редко. С рождением Лерки покричать стало невозможным. Мы перешли на злобные перешептывания. Да и те были редкими. Казалось, у нас просто не было времени на ссоры. Мы будто копили все и переносили, типа «Знаешь, сегодня мне бы хотелось поссориться, ты свободен после работы». Частенько мы приходили к общему знаменателю, но также скоро забывали установки и делали сброс настроек. Потом пошли проблемы со здоровьем дочери, и я… В какой-то степени я зациклилась. Я боялась за нее так сильно. Но это же нормально, переживать за собственного ребенка, который не может даже показать, где болит и как сильно чешется щечка, на которой огромное мокрое пятно с аллергией бугрится, разве нет? Как я могла думать о чем-то другом, когда она плакала горько и долго, а я держала ее маленькие ладошки, чтобы она не чесалась, – от воспоминаний тех мгновений на глазах снова выступили слезы. Я не могла смотреть без слез на мою девочку. – Я тогда… Я выматывалась и днем, и ночью, а он фыркал и бубнел по утрам, как не выспался. Я злилась. До ужаса злилась и проглатывала эту злость, пока не взорвется снова, у меня не было сил на проклятые ссоры. Но видя его равнодушие раз за разом, день за днем, я перенимала от него эти эмоции, и они становились уже моими.

Я снова замолчала, потому что пережитое встало стеной воспоминаний.

– Я боюсь всех этих скандалов. У меня начинается паника, – вдруг призналась, хотя до этого ни разу не говорила кому-то о своей фобии, если ее можно считать таковой. – Мои родители, когда я была маленькой… Они так часто ссорились. Я засыпала, они кричали и били посуду. Просыпалась, они продолжали. Я бежала в детский сад, а после, в школу спасаясь. Я не могла выносить эти крики. Иногда я совала в уши салфетки бумажные, чтобы не слышать их так громко. Однажды засунула так глубоко, что не могла вытащить сама. Поэтому все эти «разборки» с мужем становились пыткой. Ужасной, пугающей пыткой. Проще было молчать, до того, как станет уже невозможным терпеть.

Сейчас отвечая на вопросы, я знала, что один-единственный останется без ответа. Потому что я не знала его.

Почему я оставалась с ним все это время? Как три года показались моментом переполненным боли? А я оставалась в этом и варилась день за днем.

Любовь?

Неужели она была так слепа, эта любовь? Или, может, дело в том, что я сама виновата? Или в этом ее смысл, быть с ним несмотря ни на что?

Ведь счастье тоже было. Я не могу сказать, и это было бы ложью, что каждый день я ревела и спала с тяжелым бременем на сердце. Периодически Влад перевоплощался. Казалось, что все перерастает и мы возвращаемся. Те Лида и Влад, которые сходили с ума друг от друга. Мы страстно занимались сексом, стоило Лере уснуть. Мы снова любили как раньше, а потом все переключалось обратно.

Она смотрела на меня с грустью и жалостью. Но вряд ли я этого хотела. Сейчас мне просто нужна была подруга.

– Я поняла, – она сжала мою руку. – Рассказывай дальше. Начальник начал за тобой ухаживать?

– Все было напористо.

Я помню, когда дорогой шоколад сменился тем самым, первым букетом цветов. Это стало переломным моментом. До этого я догадалась, что сладости не просто презент от шефа. Что это некие знаки внимания. С цветами все стало прозрачно.

– Вы не можете дарить мне цветы, Лев Викторович, – я вошла к нему с шикарным букетом, который мне оставили на столе, и была намерена вернуть его отправителю.