Готова на все (СИ) - Волынская Илона - Страница 4

Мамы уже нет, деда тоже, и Виктора нет. А отца на самом деле никогда и не было. Просто они с бабушкой раньше этого не замечали.

Эля тихонько скользнула в комнату. Наклонилась над кроваткой. Яська спал, одеяло ровно поднималось и опускалось. Сопит: нежный, уютный, в пижамке с мишками сам как плюшевый мишка. Совершенно беспомощный и беззащитный. Дуры все Белоснежки и Золушки: им не из-за чего было переживать, они ни за кого не отвечали, кроме самих себя. А что такое отвечать лишь за себя? Проще простого!

В носу у Эли защипало, в глазах стало горячо. Эля быстро вытерла со щеки тяжелую слезищу – еще на Яську капнет, разбудит. Медленно села на палас у Яськиного дивана, бездумно не отрывая глаз от зеленой елочной лапы с болтающейся на ней конфетой. Всхлипывая, стянула конфету с елки, и давясь слезами, запихала в рот. Поглядела на часы – стрелки стояли на двенадцати.

- С Рождеством, - прошептала она. – С Рождеством нового века нас всех!

Глава 3

- Слушай, - после долгого молчания сказала Эля, катая по тарелке маринованный огурец, - Я тебе перед Новым годом зарплату отдавала – от нее что-нибудь осталось?

Бабушкина спина дрогнула, она минуту еще стояла, следя, как коричневая кофейная накипь медленно поднимается в турке. Выключила газ, обернулась и поглядела на Элю настороженно. Раньше Эля никогда не видела у своей самоуверенной бабушки этого затравленного выражения. Она попыталась сообразить, когда же это новое выражение сменило давно привычную и обычно такую раздражающую бабушкину властность.

- Почти все осталось, мы эти дни новогодние остатки доедали, - бабушка сморщилась, вспоминая тягостный Новый год – сморщилась так похоже на своего сына, что Эле стало неприятно. – Если твой отец соблаговолит наконец отдать свою долю, я через пару дней схожу на рынок за мясом.

- Не соблаговолит.

Замялась: рассказывать – не рассказывать? Жалко бабку…

- Они сказали, что теперь будут вести свое хозяйство.

- Они вообще рассудок потеряли, - сухо поджав губы, фыркнула бабушка, - Ничего, я приведу твоего отца в чувство! Ребенок должен голодать, чтобы его стерва себе очередную шубу покупала.

- По-моему, ребенок не за его счет живет. – скрипучим от злобы голосом сказала Эля. Никакой жалости больше не было, внутри стало горячо от обиды. - По-моему, это я пашу на трех работах, чтобы у Яськи все было.

- Да! И я видеть не могу, как ты мучаешься! У тебя нормальных брюк нет, задницу прикрыть! Я ему сто раз говорила, он обязан…

- Ты бы меньше говорила! Меньше бы ты лезла! – Эля сорвалась на крик, - Может тогда твой сыночек не вытирал бы об меня ноги, в полной уверенности, что он меня всю жизнь содержит!

- Перестань орать! Что у тебя за отвратительная манера появилась, по любому случаю глотку драть! Содержал он тебя, как же! Ты родилась, когда им с твоей мамой, земля ей пухом, было по 19 лет! А прилично зарабатывать он начал, дай бог, чтоб три года назад… От его женитьбы на маме до его докторской диссертации, не говоря уж о маминой болезни – я перла на своем горбу! И даже эта проклятая квартира, из-за которой он воду варит…

- Квартира полностью принадлежит ему, - перебила ее Эля.

- Квартиру я унаследовала еще от своих родителей…

Эля поглядела на нее устало. Это тяжело – бабушкина абсолютная убежденность, что все в мире обстоит именно так, как она считает удобным и правильным.

- Ты унаследовала нашу предыдущую квартиру. А вот эту… - для наглядности Эля потыкала пальцем в стенку своей кухни, за которой и находилась квартира отца. Наивная бабушка все еще считала ее своей. – Мы получили взамен, когда наш старый дом та фирма откупила.

- Не надо пересказывать всем известные вещи! Даже если ему теперь принадлежит половина, пятьдесят процентов все равно мои, я на свою долю ему дарственную не делала.

- Дарственную делала фирма, - вздохнула Эля. – Помнишь, они тогда сказали, что им проще передать нам новую квартиры по дарственной и еще спросили: на чье имя оформлять? А ты сразу, не задумываясь выпалила: на сына!

- Ну и что? – все с тем же безмятежным детским спокойствием переспросила бабушка, наливая себе кофе, - Если дарственная на него – я больше и прав никаких не имею? – и она усмехнулась, поглядывая на Элю с ироническим превосходством.

- Боже мой! - Эле захотелось запустить в бабушку кофеваркой, лишь бы как-то развеять ее непробиваемую самоуверенность, - Ничего ты не имеешь! Это дарственная, понимаешь! Дар-ствен-на-я! Все, что он получил по дарственной, принадлежит только ему! И плевать на то, что предыдущая квартира была твоя! А эта – его! Раз ты согласилась тогда оформить по дарственной. Бегала тут и твердила, как это замечательно: когда ты помрешь, мальчику не придется возиться с оформлением документов. А мальчик не собирается ждать, пока ты помрешь! – Эля чувствовала, что остановиться она уже не может, ее охватило злобное, мстительное чувство. Пусть эта дура старая наконец осознает, что представляет собой ее драгоценный сыночек, которому она сама всю жизнь под ноги стелилась и всех подкладывала: и деда, и маму, и Элю, и Элину семейную жизнь, и даже Яську, – Мама умерла, ухаживать за ней больше не нужно. Готовить ему новая жена может, так что ты свободна, ясно? На свою долю квартиры можешь не рассчитывать, жить с ним он тебе разрешает, только он тебя «обуздает»…

- Что он сделает? – странным голосом сказала бабка.

Эля быстро глянула ей в лицо. Она никогда не видела избитых собак, но была уверена: именно такая покорная боль стоит в их глазах, когда они жмутся к земле, испуганно косясь на хозяйскую палку. Злоба схлынула, сменяясь невыносимым стыдом – господи, ну зачем же она… Надо было что-то придумать…

- Обуздает… - пробормотала она, отводя глаза. – К этому с самого начала шло. – глуша стыд, она снова позволила злости овладеть собой, - На что ты рассчитывала?

- Я рассчитывала, что вырастила человека! – захлебываясь слезами, прокричала бабушка.

- Чтоб вырастить человека, надо растить его как человека, а ты поклоняться ему, как боженьке, и всех заставляла!

Эля осеклась. В общем коридоре гулко хлопнула дверь и послышался уверенный, хозяйский топот двух пар ног. Хрипловатый голос немолодой женщины весело сказал что-то неразборчивое. Отец ответил….

Эля вдруг поняла, что сидит, сжавшись в комок и втянув шею в ворот махрового халата. Она заставила себя расправить плечи и быстро покосилась на бабушку. Та сидела с очень прямой спиной, и пристально глядела в проем кухонной двери, туда, где за поворотом коридора находились отец и его жена. И от ее взгляда стены вполне могли завалиться и погрести их под собой.

«Не самый плохой вариант», - отстраненно подумала Эля.

- Саша не мог до такого додуматься. Это его стерва затеяла – обуздывать она меня собралась, - процедила бабка и стремительно вскочив, кинулась к дверям.

В последнюю секунду Эля успела повиснуть у нее на локте.

- Не позорься, - пропыхтела Эля. Она представила, как бабушка сейчас на всех порах вырвется в коридор, волоча ее за собой. Брезгливый взгляд отца, а на физиономии его жены выражение оскорбленной невинности, сквозь которое так и брызжет неудержимое торжество. Эля изо всех сил уперлась пятками в щелястый кухонный пол.

- Отпусти меня, - прохрипела бабушка.

Слава богу, дыхание у нее перехватило, Эля ужасно боялась, что бабка начнет орать.

Щелкнул замок, общая для двух квартир входная дверь хлопнула.

Бабушка дернула локтем, едва не опрокинув Элю на пол, выскочила в коридор, схватилась за замок… Удержать ее казалось невозможным.

- Давай-давай, - бросила Эля ей в спину, - Поори на лестнице, повесели соседей.

Бабушкины пальцы с опухшими суставами замерли на собачке замка. Она молча постояла у двери, потом ткнулась лбом в холодный металл засова. В коридоре стояла тишина, лишь полные бабушкины плечи тяжело вздрагивали.

- Перестань, - сухо бросила Эля. В этот момент она ненавидела всех. Отца и его жену. Саму бабку, которая своей бездумной любовью сдала отцу их всех. Себя, за свою беспомощность. Мама, ну зачем ты?… Что за дурацкая манера умирать! И почему как только тебя не стало, вся эта вроде бы семья мгновенно превратилась даже не в гадюшник – в дерьмовник какой-то!