Ведьма и компания (СИ) - Волынская Илона - Страница 21

- Эк! – радужный змей вдруг завис над острым железным шпилем, готовым вонзиться ему в брюхо. Запрокинул голову, устремив затуманенный от боли взгляд в вышину. – Грэйл?

- Как же тебя… угораздило? – прохрипел второй змей, чуть поменьше, с коричневой, будто старый камень, чешуей. Натужно работая крыльями, пошел вверх, унося Велеса в намертво сомкнувшихся могучих когтях.

- Калены стрелы… у них были стрелы… из щепы от Калинова моста… - простонал Велес и вдруг содрогнулся всем телом. – Девушка, Грэйл! Я ее уронил… Девушка…

- Отец, тебе мало местных девушек? Не всю еще шкуру истыкали? – проворчал Грэйл Глаурунг, Великий Земляной дракон, крепче сжимая алмазные когти на безвольно обвисшем теле своего отца. – Если б ты не был ранен… Если бы Мать-Владычица, да будет воля ее священна, не приказала мне возвращаться сразу… я бы тут камня на камне не оставил! И дерева на дереве тоже! Хватит уже, Отец, пора домой. Для Перводракона найдутся миры… и без неблагодарных человечков!

Небеса разверзлись и отягощенный своей ношей земляной ринулся в провал, за которым покачивались яркие, как огонь, цветы с громадными зубастыми венчиками и сверкала гладь белой, что молоко, реки.

Дым пожарища словно тянулся следом за исчезнувшими драконами, складываясь в гигантские фигуры, закрывающие собой небо: кузнец с молотом на плече, воин с шипастой палицей в руках, низкорослая девчонка в косматой, точно из шкур, одежке. Закатный луч вспыхивал то пламенем в горне, то кровью на руках воина, то алым яблоком в девичьей руке. Но в небо больше никто не смотрел.

- А-и-и-и! – оброненная змеем девушка летела вниз. Столбом стояли светлые волосы, бесстыдно задрались кверху рубахи, закрывая лицо… - И-и-и-и! – земля стремительно приближалась, каким-то чудом запутавшаяся в собственной одеже девушка разминулась с раскаленным железным шпилем и рухнула прямо на пылающую крышу соседнего терема. – И-и-и-и! – с пронзительным воплем она вымахнула из огня, взвилась над крышей, по птичьи спикировала к земле, свалилась в пустую, будто вымершую улочку, и заскакала, сбивая огонь с волос и подола рубахи.

- Вот она, гадина, змеева полюбовница! – из-за угла на громадном гнедом коне выехал один из тех стрелков, что метали стрелы в змея. Отбросив лук, кольчужный воин выхватил тонкий меч. Клинок свистнул, снося светловолосую девичью голову с плеч… и воткнулся в тлеющий воротный столб. Вцепившийся в рукоять воин с грохотом рухнул из седла, испуганный конь пронзительно заржал и понесся прочь…

- Держись, брат! Мы тут! – Добрыня Никитич со всех ног бежал к поверженному, грохотали копыта, из переулков наметом вылетали всадники оружные да кольчужные, братья-богатыри спешили на подмогу.

Только раньше на фоне пылающего огня над спешенным богатырем возникла тоненькая фигурка в ореоле растрепанных светлых волос на вовсе целой, все также сидящей на узких плечах голове.

- Ах ты ж деревенщина, засельщина, только и горазд, что во врага с даля стрелять да девок мечом пластать? Не богатырь ты – быдло! – глаза Маринки Кайдаловны полыхнули как змеев огонь. - Быдло и будь! – и она звучно топнула ножкой в землю. – И ты… и ты… и ты тож! Все вы! Быть вам турами рогатыми по Слову моему, по Велесовой Силе! А ты-ы-ы… - она повернулась к Добрыне, остановившемуся так резко, будто на копье напоролся. – Ты, млад Добрыня свет Ни-ки-тич… - голос ведьмы сочился откровенной издевкой. – Матушки своей сын, батюшки… приемыш. Ты, княжий дядька, Перунов слуга… Ты, посадник новгородский… Девять туров у меня, девять братников… Быть тебе десятым, всем другим атаманом золотые рога! – и снова топнула.

Грохнуло – рухнул сам в себя сгоревший терем, пуская черный дым в небеса. Загремело – гневно рявкнул гром с чистого неба. Загудело – жалобно застонали девять туров и кинулись прочь из города, не разбирая дороги, а впереди бежал самый громадный, десятый, и рога его сверкали золотом.

- Добрынюшка, сокол мой! – протяжно, горестно заголосила Амелфа Тимофеевна.

- Тогда уж – теленочек! – прошептала Маринка, обессилено падая в дорожную пыль.

- Руби тварюку Велесову, она посадника закляла! – перекликались голоса, пешие дружинники бежали со всех сторон, взметнулось копье – приколоть распростертую на земле девушку к пыльной дороге.

- Не сметь! Не тронь ее! Кто мне сына возвернет? – подскочившая боярыня рванула копье из рук дружинника – не слабо, по-женски, а так, как делает умелый воин, выходя безоружным против оружного. Поворот… едва не выломав дружиннику руки, копье перекочевало к боярыне. Перебор в обратный хват… От толчка древком в грудь дружинник едва не улетел в огонь. – Вон пошли! Все вон! – снова взмахивая копьем, боярыня хищно, как степная рысь, повернулась к Маринке. - Тварь! Змеева подстилка! – удар обшитым железом чеботом в бок подбросил девушку над землей. Амелфа вскочила ей на грудь и принялся топтать подметками алых чеботков.

- Сама такая! – только и могла прохрипеть Маринка.

- Врешь, я честная боярская жена! – завизжала Амелфа.

- Так ты теля рогатое, что у нас нынче посадником, еще и в подоле принесла? – захохотала Маринка, сплевывая кровь.

- Как есть гадина, не зубом, так языком укусит! – мысок боярского чеботка снова заехал Маринке под ребра. – Верни мне сына, ведьма!

- Сама такая! – повторила Маринка. – Вот сама его и отверни!

- Да… Сама такая… - буйствующая женщина вдруг успокоилась и схватив Маринку «за грудки», легко вздернула – длинные светлые волосы девушки мели землю. – От того и разумею: кто обвернул, та и отвернуть должна. С твоим Словом на сыне мне не совладать, но я тебя хитрее и мудренее, змеева падь, я тебя саму псицей обверну, станешь по Новгороду ходить, псов за собой водить!

- А сынок твой во чистом поле травку жевать, коров… агхм… - Маринка поперхнулась, когда разъяренная боярыня съездила ее по лицу. – Ох и внучки у тебя будут, боярыня!

- Я тебя кобылой сделаю! Хлыстом бить, на весь Новгород воду возить!

- Ты сынка-то отлови да в Новгород возверни, а то в чистом поле его волки заедят! – выпалила Маринка.

- Ах ты ж… - боярский кулак, весь изукрашенный тяжелыми перстнями с каменьями самоцветными заехал Маринке по скуле. – На! На! На! – Амелфа снова занесла кулак, примериваясь к окровавленному, изукрашенному синякам лицу… шумно выдохнула сквозь зубы и словно невероятным усилием разжала руки. Выскользнувшая из ее хватки Маринка упала, забилась, судорожно откашливая кровь и выбитые зубы. – Ну, все, поозоровали и будя! – боярыня отвернулась от лежащей у ее ног девушки. Голос ее звучал спокойно и только по дергающимся губам можно было понять, чего стоит это спокойствие. – Не к лицу нам, двум ведающим, драться меж собой, будто бабам в базарном ряду. Осерчала ты на сына моего Добрыню, держишь сердце на него неистовое, не желаешь отвернуть Слово свое… Да только сама что дальше делать будешь? Улетел Велес, не повернется, а повернется, так пожалеет, не желают боле люди над собой власти змеевой, не попустят богатыри змееву племени тут дальше жить-поживать, добра наживать. Все их добро – наше будет!

- Ото ж… дерутся-то всегда за добро. - эхом откликнулась Маринка.

- Ты-то бессребреницу из себя не строй! Сама-то к змею не ради богатств разве прилепилась, не ради власти его, не ради сильного плеча? Только он тебе больше не защита! Как жить дальше станешь? Изведут ведь тебя, дуру, за змееву любовь да за месть твою, что ты богатырей на туров обвернула!

Черный дым клубился над крышами теремов, громко трескались просмоленные доски, кричали люди, но в извилистом пустом переулке старая ведьма стояла над молодой и терпеливо ждала.

- Всех-то я обратно не отверну, Сил не хватит. – собирая в горсть капающую из носа кровь, Маринка угрюмо глядела в землю. – Я и сама не знаю, как у меня на десятерых-то Слово легло, да лепко так!

- Мне всех и не надо – не я им мать, не моя и печаль. А за сына единого, за Добрынюшку, дам я тебе откуп великий. Такой, что и не сможешь ты отказаться.

Усталая луна медленно взбиралась на темный небосвод. Похожие на дым тучи тянулись поперек ее багрового лика, точно отсветы новгородских пожарищ. Статная женщина в богатой, но изодранной и закопченной одежде, шла по высокой траве, собирая ночную росу подолом поневы.