Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Алые Евангелия (ЛП) - Баркер Клайв - Страница 6


6
Изменить размер шрифта:

Демон осмотрел склеп. Действительно масштабное зрелище: кусочки Полташа разметаны у двери; голова Хеядата и его изувеченная туша до сих пор слегка покачиваются, свешиваясь с Рыболовного Крючка; Лили Саффро, застывшее навсегда, ее тело истерзано временем, ее лицо — пугающее свидетельство эмпирической силы самого страха, ее жизнь востребована единственным Нечто, на чей призыв должна откликнуться каждая душа; и, наконец, Раговский, превращенный немногим больше, чем месиво костей и червей.

Черви, как неучтивые гости, которыми они и являлись, уже начали покидать его останки в поисках следующей трапезы. Первые из беглецов уже нашли кусочки Хейадата в одной стороне и полуискромсанный труп Элизабет Коттлав — в другой.

Сенобит встал на колени меж окровавленных ног Коттлав и выбрал одно из лезвий на своем поясе. Взяв одной рукой пурпурный комок пуповины ребенка, он перерезал его и завязал узлом. Затем он нашел блузку ее матери, милостиво незапятнанную, и завернул в нее ребенка. Даже перепеленатая, она продолжала кричать, словно рассерженная птица. Демон рассматривал ее с любопытством, полностью лишенным всякого беспокойства.

— Ты голодна, — произнес он.

Сенобит встал и, удерживая один конец шелкового пеленания, отпустил ребенка, позволив ему развернуться высоко над трупом матери. Младенец начал падать, но, глубоко погрузив ручки в блузку, повис на ней и уставился в глаза своего опекуна, издавая при этом шипение рептилии.

— Пей, — приказал он.

Он встряхнул ткань, за которую цеплялось его творение, и она упала на труп матери. Поднявшись на четвереньки, ребёнок преодолел грешный путь к левой груди Элизабет, чью остывающую плоть она мяла своими ручками, на которых уже отрасли необычайно длинные пальцы для столь юного младенца. И когда молоко Коттлав снова начало течь из ее безжизненной груди, ребенок стал жадно сосать.

Затем демон повернулся к ребенку спиной и направился туда, откудова (whence) пришел, где в ожидании распоряжений дожидался его верный пёс Феликссон.

По мере того, как кирпичи и строительный раствор возвращались в исходное положение, запечатывая проход за уходящим демоном, ребёнок, всё ещё растущий, теперь выглядел по крайней мере в два раза больше, чем при рождении. Только рассвело, когда Сенобит покинул склеп, но к тому времени его потомство уже опорожнило обе груди и вскрывало грудную клетку матери ради мяса внутри. Треск грудины громким эхом отразилось от стен маленького, затхлого помещения.

Обнажённое тело девочки переживало бурный рост, и так часто можно было услышать звук страдания, приглушённый, стиснутыми зубами. Совершенно не подозревая об уходе отца, девушка-демон перемещалась по помещению, как свинья у корыта, пожирая в три горла останки некогда могущественных волшебников, эффективно уничтожая последние следы магического ордена, веками существовавшего в тени цивилизации.

К моменту прибытия полиции, вызванной ничего не подозревающей душой, обнаружившей отвратительное зрелище — коим являлся склеп — в лице хрупкого и сломленного смотрителя, поклявшегося, что его нога больше никогда не ступит на землю кладбища, девушка, ставшая взрослой женщиной менее чем за двенадцать часов, исчезла.

КНИГА ПЕРВАЯ

Прошлые Жизни

Трое могут сохранить тайну, только если двое из них мертвы.

— Бенджамин Фраанклин, Альманах Бедного Ричарда

1

Два десятилетия назад Гарри Д'Амуру[9] в Новом Орлеане исполнилось двадцать три года, он был пьян, как повелитель Бурбон-стрит[10]. Теперь он был в том же городе, получившем ужасные раны от ураганов и человеческой жадности, но каким-то образом выжившем после их всех, сохранив вкус к празднованию в целости и сохранности. Спустя двадцать четыре года Гарри выпивал в том же баре на той же улице. Там звучала музыка, исполняемая джазовым квинтетом, хотите верьте, хотите нет, во главе с тем же трубачом-вокалистом, неким Миссисипи Моузесом, а на маленькой танцплощадке также, как и почти четверть века назад, завязывались любовные романы на одну ночь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тогда Гарри танцевал с красивой девушкой, утверждавшей, что она дочь Миссисипи. Пока они танцевали, она сказала ему, что если они хотят заняться чем-то "плохим сегодня вечером" — Гарри прекрасно помнил её улыбку, когда она произносила "плохим" — то у нее есть местечко, где они могли бы пошалить. Они поднялись в маленькую комнату над баром, снизу громко и ясно звучала папашина музыка. Этот маленький факт должен был предупредить Гарри о том, что это семейное дело и что у мужчин, у которых есть дочери, могут быть и сыновья. Но вся его кровь отхлынула от головы, как только он запустил руку в ее платье, и как раз в тот момент, когда его палец проскользнул в её влажный жар, дверь распахнулась, девушка изобразила немое удивление, увидев своих двух братьев, которые теперь стояли в комнате и выглядели потрясенными почти убедительно. Двое нарушителей блаженства Гарри разыграли сцену, которую они, вероятно, исполняли с полдюжины раз за ночь: сообщили ему, что их милая младшая сестра девственница, и что в баре нет ни одного мужчины, который бы когда-либо засвидетельствовал бы о том, что видел его, если они оттащат тушу янки к дереву, притаившемуся за стеной всего в минуте ходьбы оттуда, с которого уже свисала петля в ожидании своего обладателя. Но они заверили его — люди они благоразумные, и если у Д'Амура достаточно денег с собой, они, возможно, не будут обращать внимания на его проступки — конечно, только на этот раз.

Естественно, Гарри заплатил. Он опустошил свой бумажник и карманы и чуть не лишился своих лучших выходных туфлей в пользу более высокого из двух братьев, но они оказались слишком велики тому. Швырнув ему в спину его же ботинки и специально оставив дверь открытой, чтобы он мог сбежать, братья немного намяли бока Гарри, когда он выходил; зажигалки за несколько сотен баксов больше нет, но в остальном невредимым.

После всех этих лет Гарри пришел в бар со слабой надеждой найти там девушку, конечно изменившуюся, по прошествии стольких лет, но все еще узнаваемую. Ее там не было, как и ее мнимых братьев. Только старый джазмен, играющий с закрытыми глазами, импровизирующий на темы сладостно-грустных любовных песен, которые были уже старыми, когда Гарри впервые услышал их в исполнении Миссисипи Моузеса много лет назад назад.

Однако, ничто из этой ностальгии не улучшило душевное состояние Гарри; как и его отражение, которое он ловил в изъеденном временем зеркале за стойкой, когда смотрел вверх. Сколько бы спиртного он ни выпил, оно отказалось расплываться, и Гарри слишком отчетливо видел шрамы, оставленные битвами и временем. Гарри обратил внимание на собственный взгляд, который, даже будучи брошенным вскользь, источал недоверчивость. Уголки его рта опустились вниз — следствие слишком большого количества нежелательных сообщений, доставленных неприятными вестниками: записки от мертвецов, повестки в инфернальные суды и устойчивый поток счетов за услуги уборщика в Квинсе, готового сжечь что угодно в своей печи за определенную плату.

Гарри Д'Амур никогда не желал такой жизни. Он пытался вести нормальную жизнь, жизнь не запятнанную тайными ужасами, с присутствием которых он впервые столкнулся в детстве. Соблюдение закона, рассуждал он, будет не плохим бастионом против сил, выслеживающих его душу. И поэтому, не обладая сообразительностью и не умея жонглировать словами, необходимые навыки хорошего адвоката, он стал вместо этого одним из нью-йоркских полицейских. Попервой казалось, что уловка сработала. Объезжая улицы Нью-Йорка, имея дело с проблемами, которые варьировались от банальных до жестоких и обратно — дважды в течение одного часа, он решил, что относительно легко практически заглушить/забыть противоестественные образы, которые были вне досягаемости любого пистолета или закона.