Тихий мертвый лес (СИ) - Кондратов Александр Михайлович - Страница 19

— Ты даже говоришь странно! — Ткнул в меня пальцем мальчишка. Я только и мог, что рассмеяться от таких наездов, но мое веселье прервала грозная тетка, примчавшаяся сюда и ухватившая паренька за рукав:

— Я же сказала тебе не подходить к незнакомцам! — Уловил я общий смысл сказанных ею слов, и лишь хмыкнул, увидев, что остальные дети шустро смылись.

Не успел я что-то сказать, как тетка шустро уволокла сопротивляющегося ребенка, при это постоянно оглядываясь на меня. Что ж, настороженность местного крестьянства понять можно, они все-таки люди, жизнь которых ограничена деревней и парой соседних сел. И для них странный незнакомец, силой мысли открывающий двери, сродни пришельцу.

Хмыкнув, я покинул деревню. Вообще удивительно, нахрена им ворота, если я, полнейший чужак и странный тип, да ещё с топором, спокойно тут разгуливаю? В этот раз у ворот стоял какой-то мужик, но он лишь покосился в мою сторону, а остановить не попытался. Мне же лучше.

Встав на лыжи, я отправился к следующему населенному пункту. На этот раз шел вдоль укатанной санями дороги, и после заметного перекрестка около здоровенного дуба свернул на более широкую дорогу. Как пояснил дед, эта дорога шла вдоль реки от одного города к другому, и потому по ней легко можно было добраться куда надо. И естественно, даже зимой, она была популярна.

Мне махали рукой проезжающие мимо крестьяне, что-то спрашивая про мои лыжи, на что я лишь отмахивался рукой. Иногда я в принципе не понимал, что мне говорят, и чувствовал себя натурально Штирлицем, идущим по Берлину с волочащимся следом по земле парашютом.

Деревни достиг довольно близко. Она располагалась близ мелкой речушки и была очень маленькой, но обнесена была крепким частоколом, а внутри хватало людей. Как сказал Феос, эта деревня является местом отдыха и смены лошадей на пути между городами, так что тут были и конюшня, и постоялый двор, и даже почтовая станция.

Но меня, как нетрудно догадаться, интересовала местная часовня. Поскольку странного лыжника уже изучали с десяток пар глаз, я поспешил навестить храм. Он был крупнее прошлых, и в силу оживленности поселения на лавках у входа было немало людей, и особенно стариков. Так, стоило мне подойти к открытой двери, как особо активная бабка ткнула меня в бок кривой палкой.

— Куда?! — Продребезжала она.

— Туда. — Подавляя желание нахамить, ответил я. — А ты куда?

— Шо?!

— Похер, — ответил я по-русски, не сумев сформулировать на местном языке то, что хотел сказать, и просто вошел в дверь.

Судя по посыпавшимся мне вслед проклятиям, я нарушал какую-то очень серьезную заповедь и теперь перерожусь в камень. А, нет, тут же загробный мир есть.

Внутри церкви стоял стойкий запах благовоний, а перед алтарем стояло несколько человек, сложив руки в молитвенном знаке и что-то нашептывая губами. Рядом с ними ходил, судя по животу, священник и напевал какие-то молитвы. От сильного запаха, как и положено, слегка кружилась голова, так что верующие наверняка всем нутром ощущают присутствие божественного. Вот только я тут не за этим.

— Есть тут кто? — Спросил я тихо по-русски.

— Зачем пожаловал? — Раздался голос сбоку.

Обернувшись, я увидел очень низенькую горбатую старушку. Она опиралась на короткую трость и слегка тряслась, словно от Паркинсона, однако в её ярких глазах чувствовалась жизнь и сила. Ну а судя по тому, что от нее благовониями пахло сильнее, чем от алтаря, сомнений, кто передо мной, не осталось.

— Здравствуйте, — полушепотом, чтобы не привлекать внимания прихожан, сказал я, — путешествую вот, решил зайти.

— Хм, — бабка обхватила пальцами пухлый подбородок, — чувствую дух Феоса. Ты от него что ль?

— Был у него недавно, это правда, — кивнул я, — простите что с пустыми руками, в следующий раз захвачу что-нибудь полезное.

— То, что ты пришел сюда сам, трезвый и вежливый, уже подарок, — с плохо скрываемым раздражением произнесла старуха, сжав пальцами переносицу и задрожав сильнее. Резонанс, видимо, словила.

— Неужели сюда и пьяные приходят?

— А ты как думаешь? Тут кабак через дорогу, — махнула она своей клюшкой в сторону выхода, — сначала нажрутся, потом приходят просить избавление от похмелья и зуда в штанах.

— Кхм, — я аж подавился от таких подробностей, — тяжело вам приходится, наверное.

— Да мне то неплохо, а вот им хреново, — хмыкнула бабка, проковыляв ближе к прихожанам и с размаху треснув палкой по голове какого-то тщедушного мужичка, который и без того шатался. А от такой благодати и вовсе бухнулся на четвереньки.

— Ты чего творишь? — Нахмурился священник, чью молитву прервало это падение.

— Какое счастье! — Ловко вскочил на ноги приголубленный бедолага: — Голова не болит, в груди больше ничего не давит! Хвала великому солнцу и его наместнику в этой обители!

— Хвала, — нехотя кивнул поп, — ну, раз уж ты преисполнился, то вали давай отсюда. Твой запах ещё ни одно благовоние не перебило.

Мужик шустро покинул помещение, что-то бормоча и активно шевеля руками. Стало заметно тише, однако длилось это недолго, и на смену мужику внутрь вошла та самая хамоватая бабка, которая, трижды озарив себя местным знамением, напала на меня и стала активно выгонять палкой.

— Пшел вон, нечестивый! — Громко шептала она, заставляя священника морщиться. Похоже, он уже устал от местных божьих одуванчиков, которые к богам гораздо ближе в силу преклонного возраста. Если понимаете, о чем я.

— Успокойтесь. — С трудом подобрав слово, сказал я, хмыкая от совершенно не ощутимых тычков палкой.

— Опять дурит, — потерла лоб бабка-божество, глядя на разбушевавшуюся старушку.

— Ну так успокойте её, — попросил я шепотом, чувствуя раздражение от настойчивых тычков.

— Для неё это может стать последним впечатлением, — покачала та головой.

— Хорошо, — вздохнул я и поднял руки, — хватит, ухожу.

— Не смей больше приходить сюда, басурманин! — Раздухарилась бабка.

— Святые духи, да когда ты уже успокоишься! — Вспылил священник, пузом растолкав офигевших прихожан и подойдя к бабке, свесил над ней свои подбородки: — От твоих воплей даже у меня голова трещит, ну неужели от старости уже не понимаешь, что ты, дура, в храме орешь?!

Неожиданно поп замахнулся, чтобы огреть резко сжавшуюся и зажмурившуюся бабку, но, к счастью, я успел схватить его руку в нескольких сантиметрах от головы бабки. Та приоткрыла глаз и увидела раскрасневшегося священника, который с силой дергал свою конечность, но не мог освободить её из моей хватки. Не зря я всю зиму топором махал, раньше бы я хрен этого борова удержал.

— Ты ещё кто?! — Прошипел поп.

— А ты кто? — Спросил я, сбив того с толку.

— Чё?!

— Я спрашиваю, — слова как-то сами собой удачно подбирались, — кто ты такой, чтобы бить старую женщину?

Оглянувшись, я увидел, что старушка отошла на несколько шагов и, набрав воздуха в грудь, вдруг начала орать, тыча палкой в нашу стороны:

— Че делается, люди добрые!..

Дурдом. Не такого общения с социумом я хотел, точно не такого. Прихожане, что молились до этого, теперь оживленно обсуждали происходящее, раскрасневшийся священник вырвал свою руку и, потирая её, стал сыпать в мою сторону какие-то проклятия, а на вопли бабки сбежались любопытные прохожие.

Я чувствовал стыд за то, что стал виновником этого безобразия, пусть и не желая того. Однако прежде, чем я успел что-то сделать, в помещении подул холодный ветер, от которого резко погасли свечи и благовония, а люди зябко поежились, с опаской осматриваясь по сторонам. Обернувшись, я увидел старушку-божество, которая посмурневшим лицом била тростью по полу, отчего по воздуху расходилась волна холода.

Прихожан как ветром сдуло, в прямом и переносном смысле. Я последовал их примеру, извинившись перед бабулей и пообещав себе заглянуть сюда снова, но с подарком. В конце концов, подобные фокусы наверняка отнимают кучу сил, а божествам, по словам Феоса, довольно трудно их накапливать.