Сожженная карта - Абэ Кобо - Страница 3

Примерно посредине, между тем местом, откуда я смотрю, и моей машиной, растерянно замигали ртутные лампы уличных фонарей. Наверно, какая-то неисправность, и автоматический выключатель реагирует на нее. А может быть, просто пришло время их зажигать. Прохожих стало несравненно больше, и не только женщин, возвращающихся с покупками, но главным образом мужчин, спешащих с работы домой. Наверно, подошел автобус. Если смотришь сверху вниз, ясно осознаешь, что люди — шагающие животные. Кажется даже, что они не столько шагают, сколько, борясь с земным притяжением, усердно тащат свой мешок из мяса, набитый внутренностями. Все возвращаются. Приходят туда, откуда ушли. Уходят для того, чтобы прийти обратно. Прийти обратно — цель, и, чтобы сделать толстые стены Наших домов еще толще и надежней, уходят запасаться Материалом для этих стен.

Но изредка появляется человек, который уходит и не возвращается…

— Итак, каковы ваши предположения? Рассказывайте по порядку все, что вспомните.

— Нечего рассказывать. У меня просто нет никаких предположений.

— Достаточно того, что вы вспомните. Даже если вы не располагаете никакими доказательствами и подтверждениями…

— Угу… Ну, тогда спички…

— Что такое?

— Спичечный коробок… в кармане плаща вместе со спортивной газетой лежал коробок спичек, взятый в каком-то кафе, но…

— О-о, это интересно… — Снова разглядываю лицо с моментально исчезающим выражением, — лицо, приводящее меня в замешательство, и снова чувствую себя неуютно. Лицо, которому бы очень пошла легкая улыбка в границах робкого равновесия, поразительно безмятежно, будто исчезновение мужа превратилось в источник успокоения. Уж не потому ли, что из-за горя и отчаяния, длящихся полгода, пружина, приводившая в движение волю, лопнула, утонула в безграничной отрешенности? А может быть, черты ее лица — не исключено, что она красавица, — как-то сместились, точно я смотрел на нее сквозь несфокусированную линзу. — Если рассматривать этот спичечный коробок как улику…

— Да нет… просто он лежал в кармане плаща.

— Видите ли. Если вы подтвердите свое заявление, которое вы нам подали, мы, естественно, немедленно начнем розыск. Но я хочу еще раз объяснить, что внесенный вами задаток составляет недельные расходы по розыску и, если за это время нам не удастся найти вашего мужа, гонорар, предусмотренный при успешном завершении розыска, вы платить не будете. Но и внесенные в качестве задатка тридцать тысяч иен также не будут возвращены. В случае же продолжения розыска придется внести еще тридцать тысяч иен. Помимо этого, вы должны будете оплатить текущие расходы…

— Расписаться здесь?

— Но учтите, сведения настолько скудны, что розыск может оказаться безрезультатным. Это моя профессия, и мне, в общем-то, все равно, но подумайте, не выбрасываете ли вы на ветер тридцать тысяч иен. Может быть, у Вас есть какие-нибудь пожелания? За кем конкретно мы должны, по-вашему, следить, где, по-вашему, мы должны искать?..

— Если бы я знала… — Женщина отрицательно покачала головой, глотнув, точно пробуя на вкус пиво, от которого я отказался, так как был за рулем:

— Да вот взять хоть, к примеру… того человека — возможностей, казалось бы, у него сколько угодно… а у кого ни спрашивал, говорят, причину понять не могу…

— Возможностей?

— По работе…

— Вы что ж, сами занимались розыском? Прошло-то уже полгода…

— Да, мой брат…

— А, это тот, который подошел к телефону. Он так разговаривал, будто считает себя вашим доверенным лицом. В таком случае кратчайший путь — поговорить с самим братом.

— Но я не знаю точно, где он живет…

— Ну, это уж слишком. Тот, кто ищет пропавшего без вести, сам пропал без вести! Заколдованный круг какой-то.

— Брат не пропадал без вести. Раз в три дня он обязательно звонит мне… я все мечтаю, хоть бы муж по телефону позвонил. Я бы тогда перестала жить в постоянном страхе… ужасно тяжело — ведь не знаешь, что его к этому побудило.

— Но я не заметил, что вы живете в таком уж страхе.

— Странно, правда? Привычная выдержка, видимо.

— Вы, значит, все поручили брату, а сами ничего не предпринимали?

— Я ждала. Изо дня в день, изо дня в день…

— Ждали, и больше ничего?

— Брат был против, да и я боялась оставлять надолго дом.

— Почему?

— А вдруг, как раз когда меня не будет дома, вернется муж? Что он будет делать?.. разминемся мы, и все…

— Теперь объясните, почему брат был против.

— Видите ли… — Выражение лица женщины становилось все более далеким, расплывчатым, веснушки под глазами похожи на вуаль, обволакивающую ее сон.

— Брат, во-первых, из-за того, о чем я сказала, ну и потом у него были какие-то свои соображения… кроме того, у меня самой и сил бы не хватило… но мне уже стало невмоготу ждать… и поэтому брат наконец уступил, и я решила обратиться к вам…

— Вы много пьете?

Женщина, удивленно посмотрев на меня, подняла от стакана бутылку, из которой она машинально доливала пиво, и покачала головой, точно разговаривала сама с собой.

— Иногда, после того как мужа не стало, я только жду и вижу сны наяву… странные сны, будто я гонюсь за ним… будто неожиданно он появляется сзади и начинает щекотать меня… И хотя я понимаю, что это сон, смеюсь, смеюсь от щекотки, и на душе у меня становится как-то странно… необычные сны…

— Да, мне, пожалуй, следовало бы встретиться с вашим братом.

— Как только он мне позвонит, я ему передам… но, знаете ли, он ведь не стремится к встрече с вами.

— Почему?

— Как бы это лучше сказать… в общем, мне так кажется, а объяснить как следует не могу…

— Видите ли, мне нужны сведения. Ясно? Я не собираюсь копаться в жизни вашего брата. Я хочу одного — получить необходимые сведения. Если я с самого начала буду делать то, что уже проделано им, то потрачу в два раза больше времени. Конечно, если вы хотите этого, что ж, у меня возражений нет.

— Я рассказала все, что знаю. А что я должна еще сказать?

— О своих подозрениях.

— Ну что же мне делать? Сколько бы вы ни спрашивали, я ничем помочь не могу, нет их у меня.

— Ладно… — Я решил отступить. — Тогда, может быть, вы мне расскажете все по порядку.

— Все очень просто. До удивления просто… так вот… — Женщина легко поднялась со стула, подбежала к окну и поманила меня рукой. — Вон там… видите, шагая в десяти от того фонаря… ну, люк между тротуаром и газоном… там сразу же пропали его шаги… Почему? Почему там?.. Ведь ему там абсолютно нечего было делать…

Темная дорога… слишком темная дорога… слишком белая дорога, где-то вдали соединяющаяся с молочным небом, дорога в долине, утонувшей на дне неба, окрашенного ртутными уличными фонарями… От фонаря прохожу десять шагов и носком ботинка нащупываю крышку люка… здесь, кажется, как раз и пропали его шаги…

Заброшенная, всеми покинутая долина времени, где не только женщин, которые вышли купить продукты на ужин, но даже и красные детские коляски и мальчишек на велосипедах — всех точно вымело темнотой, а служащие, те, что прямой дорогой возвращаются домой, уже успокоились, разложенные по пеналам, тем же, которые по дороге заглядывают кое-куда, возвращаться еще слишком рано… я останавливаюсь… как раз здесь пропали его шаги.

Прорываясь в промежутки между домами, дует ветер. Поток холодного ветра, ударяясь об острые углы зданий, завывает на таких низких тонах, что ухо не может уловить их. И хотя ухо не может уловить их, стон этого огромного органа пронизывает все тело. Оно покрывается мурашками, кровь застывает, и застывшая кровь, влившись в сердце, превращает его в красный ледяной мешочек в форме сердца. Выщербленный асфальтовый тротуар. Белое пятно на газоне — разорванный и выброшенный старый мяч. Труп растрескавшейся дороги, на которой ни живой души, хотя она и освещена ртутным фонарем, отчего даже мои запыленные ботинки кажутся позолоченными. По этой дороге никогда не дойдешь, куда тебе нужно.